Жесткй вариант
Шрифт:
Лично я бы свой миллион потратил на два кило кокаина. И потравил им южанских крыс.
Умный Сумароков из всего списка шахтеров «Южной» выбрал ранее судимых. Вчетвером — с незаменимым Ордынским и участковым Козубом — мы отправились брать у них интервью. Список состоял из четырнадцати человек. Пятерых из них мы исключили — горнорабочих поверхности, которые в шахту не спускались и ходов-выходов не знали. Думаю, что преступники, подбирая проводника, действовали по такому же принципу. Из девяти оставшихся двое стариков умерло. Один человек переквалифицировался в матросы и двое суток находился в плавании. У троих было железное алиби, но и им были предъявлены фотографии Франка, Шороха, Демьяна, Зайчевского, Губарского, Нечаева, Бубенца, Забарова, Ардатовых — словом, всех живых и мертвых, кто так или иначе фигурировал в объединенных делах. Никто никого не опознал, никто никого не видел, несмотря на «угрозу» Сумарокова об ответственности за дачу заведомо ложных показаний. Всем были также предъявлены фото двух погибших в «мерседес-бенце» второго августа и по делу о киднеппинге не проходивших. С тем же успехом. Следствие — это тяжелый и кропотливый труд, требующий усидчивости. Поэтому я на следственную работу в свое время и не пошел. Но сладкий миг удачи оказался не чужд и мне: престарелый, однако сохранивший ясность ума родитель предпоследнего из отобранных для опроса долго разглядывал фотографии и вдруг ткнул почерневшим от пожизненно въевшейся антрацитовой пыли пальцем в… Кубацкого.
— От цього я бачив, — сказал по-украински.
— Где вы его видели? — взял след Володя.
— Тута бачив, у поселку. Приезжав на «москвиче».
— Когда это было?
Старик помолчал, наморщив лоб.
— Семого, — сказал он уверенно. — Семого, у середу.
Я знаю, о чем подумали Сумароков и участковый, переглянувшись: старик был отцом одного из тех, у кого на момент преступления алиби отсутствовало, и кто, между прочим, «чалился» по 78-й — за контрабанду, так что основания выгораживать непутевого отпрыска у него были.
— Расскажите все по порядку.
— Що казати… Був я у пивной. Вин пидъихав.
— Один?
— Хто?.. А, ни. Удвох. Один не выходив з «москвичу». А цей вышел, зайшов у пивну. Постояв, поглазев и пийшов соби.
— А почему вы его запомнили?
— Так бильш там никого не було. Колы я назад ишов, бачил цей «москвич» биля хаты Гайдуковых. Мабуть, вин Гайдука молодшего шукав.
— Во сколько это было?
— У вечори. Пивна вже зачинялася. Годин десь так у симь, мабуть, у восьмой.
— Того, второго, вы разглядели?
— Ни, не бачив, — помотал головой старик. — Я ще до них не дийшов, як воны видъихалы вид хаты Гайдукив.
— Номер «москвича» вы не запомнили?
— Та навищо вин мени був потрибен?
— Старый, новый «москвич»? Раньше его не видели?
— «Москвич» новый. Ранише не бачив.
— Какого цвета?
— Такий жовтый… темно-жовтый, як осинний лист. Теперь Сумароков косанул на меня, я торжествующе улыбнулся и подмигнул: именно такой «москвич» примелькался мне на трассе Градинск — Краснодар. И хотя «такой» и «тот же» — понятия суть разные, я почувствовал охотничий азарт.
Мы вышли на улицу Каштановую. Пивная «Янтарь» находилась по левую руку в двух кварталах. Сумароков направил туда Ордынского, которого теперь иначе как старшим сержантом не называл и обещал произвести его в прапорщики, если тот узнает номер «москвича». В пивную Ваня согласился идти с удовольствием. Такое же удовольствие я видел на его лице, когда выяснилось, что на четвертого диггера не хватает каски.
— Кто этот Гайдуков? — спросил Сумароков у участкового, прибавляя шагу.
— Заробитчанин, — односложно ответил тучный старлей. — До колонии работал взрывником на «Южной». Два года тому назад освободился, был моим поднадзорным. Режим не нарушал, но, когда срок вышел, зачастил на заработки куда-то.
— Он хромал?
— Хромал?.. М-мм… Нет, такого я что-то не припомню. Очень даже прыткий парень… да какой там парень — под сорок.
— А сидел за что?
— За драку сидел. Пьяная драка с поножовщиной.
— Очень интересно! — почесал затылок Володя. — Значит, говорите, взрывником работал?..
На стук у Гайдуковых долго не отпирали, затем в сенях что-то громыхнуло, и на веранду, чертыхаясь, вышла высокая полная женщина с гладко зачесанными назад волосами и глазами навыкате. Увидав участкового в форме, испуганно остановилась.
— Отпирай, Галина, не видишь — гости к тебе. Она провернула ключ.
— Что опять натворил? — спросила упавшим голосом, пропуская нас в дом.
— Кто?
— Не я же!
— Сергей-то? А с чего ты взяла, что…
— А с чего бы ты сюда приходил, Козуб? — В голосе ее зазвучало не то презрение, не то готовность выпустить когти, а глаза стали тревожными и увлажнились.
— Ладно, где сам-то?
Мы вошли, поздоровались.
— Уехал. — Куда?
— А он мне что, говорил когда-нибудь?
— Пацан в школе?
— Дочь у меня, Козуб. Стареешь, что ли? И сейчас каникулы.
Старлей крякнул и, досадливо взмахнув рукой, опустился на диван. Нам было предложено занять место за круглым столом, накрытым клеенкой.
— Вот, товарищи из прокуратуры, — кивнул на нас Козуб. — Сергеем Валентиновичем Гайдуковым интересуются.
Хозяйка присела на табуретку у окна.
— Следователь Сумароков, — представился Володя. — Скажите, давно уехал ваш муж?
Козуб кашлянул в кулак, встретившись с хозяйкой взглядом.
— Мой муж объелся груш, — усмехнулась она. — А если вы про Сергея спрашиваете, то он мой брат.
— Извините.
— Уехал с утра в пятницу.
— Когда именно?
— Около семи.
— Один?
— Один, с кем же еще.
— До этого к нему кто-нибудь приезжал? За день, за два? Она пожала плечами:
— Не видела, может, и приезжали. Я на прошлой неделе в первую смену работала.
— И часто он исчезает?
— А что он натворил-то? — не выдержала Галина. — Скажите, я ведь не чужая ему.
Сумароков вздохнул, но от ответа уклонился.
— Может, и ничего… — Он разложил фотографии на столе. — Подойдите, пожалуйста… Знаете вы кого-нибудь из этих людей?