Жестокие истины (Часть 1)
Шрифт:
Элиот пробрался к окну, и выглянул наружу. Купец стоял возле простого, обитого китовой кожей возка и втолковывал своему конюху, как надо правильно запрягать. Наконец, он сказал то, чего так жаждал услышать Элиот:
– Всё, тронулись!
Едва стих скрип несмазанных колес, Элиот осторожно выскользнул на двор прямо через окно. Утренняя прохлада приятно холодила лопатки, лебеда, которой зарос двор, подернулась серебристо-седой паволокой росы. Из-за угла появился черный кот с белыми шерстинками на морде: потянулся долго и стал царапать когтями деревянный столб. Элиот
Довольно долго ничего не происходила. Наконец, ставня скрипнула и в окне появилась Альгеда.
– Ой! Я сейчас!
– Погоди... Штаны надень, в юбке верхами - один смех ездить, - хмуро сказал Элиот.
Альгеда кивнула головой и исчезла. Элиот ждал, покусывая губы. На крыльце вдруг появился мастер Годар, и Элиот тут же нырнул за рассохшуюся бочку. С этой позиции ему хорошо было видно, как лекарь постоял немного, вдыхая утренний воздух, и быстро пошел за ворота, своей обычной, кренящейся вперед, походкой.
– Ты где? Элиот!
Парень, конфузясь, вылез из своего укрытия, подошел к окну.
– Тише! Здесь я, здесь. Прыгай!
Альгеда, ойкнув, прыгнула прямо в протянутые руки Элиота, и он, поймав, на мгновение прижал ее к себе, но тут же отстранился.
– Жди меня у ворот. Я коня взнуздаю, - сказал он, покашливая, и, не дожидаясь ответа, пошел на конюшню.
Здесь в углах еще держались серые тени, но дневные жители - мухи, - уже гудели вовсю. Элиот, стараясь не разбудить спавшего на ворохе сена Аршана, прокрался мимо. Он решил взять Лакпута - это был смирный конёк, и от него не приходилось ждать подвоха. Элиот тихо вывел мерина из стойла, и тот, увидев торбу для овса тихонько заржал. Аршан заворочался во сне, но всё обошлось.
– Голодный, что ли?
– шепнул Элиот Лакпуту, - Ничего, брат, я тебе потом яблок дам падалочных: только помалкивай.
Никем не замеченные, выбрались они за ворота. Альгеда, обхватив плечи руками, стояла под большой березой, росшей неподалеку. Элиот, побоявшийся седлать мерина прямо на дворе, потник и седло тащил под мышкой. У березы остановился, торопливо оседлал коня, то и дело поглядывая в сторону усадьбы. Альгеда следила за ним, но вдруг в глазах ее зажглось любопытство, и она спросила:
– А отчего это у тебя в волосах седина?
– Так, просто...
– покосился Элиот.
– И не просто совсем, а будто кто кистью мазнул!
– не унималась девушка.
– Увидеть нас могут. Идти надо... Альгеда, - сказал он, впервые называя ее по имени.
– Что ж, коли надо... Пойдем.
Луг встретил их пением жаворонка и туманом, который, нагреваясь, уже отрывался от земли.
– Ай!
– вскрикнула Альгеда, едва они сошли с дороги, но было поздно: штаны ее отяжелели росою и плотно облепили стройные девичьи ноги.
– От росы не болеют, только крепче становятся, - сказал Элиот.
– Откуда знаешь?
– Я же
Элиот крепко взялся за стремя и помог Альгеде взобраться в седло. Лакпут, чуя неумелого седока, врос в землю всеми четырьмя ногами, и только хвостом помахивал.
– Погоди... Стремя укорочу. Так, теперь порядок.
Он взял коня под узцы и осторожно повел его в поводу. Альгеда побелевшими пальцами вцепилась в луку седла и закусила нижнюю губу.
– Ты не клонись вперед, не клонись! Спину прямо держи!
– говорил Элиот, И живот не расслабляй, а то качаться будешь, как травинка под ветром.
Он всё говорил, и говорил, ни на миг не умолкая. И с каждым новым словом чувствовал он, что тает его скованность, как и этот утренний туман. И дышать вдруг стало так легко, словно с груди его сняли тяжелый гнет. Он теперь всё видел, всё замечал наперед: вот сейчас слишком резво мотнет головой Лакпут, кусая овода, впившегося в бок, а вот девушка начнет клониться на бок, едва не выпадая из седла. И чтобы этого не случилось, Элиот укорачивал повод, или заходил сбоку - поддержать неопытного наездника. Неглубокую рытвину, в которой сквозь траву блестела вода, он засек еще за двадцать шагов, и обогнул ее, чтобы конь, не дай бог, не сломал ногу. Альгеда, захваченная новыми впечатлениями, заразительно хохотала, как ребенок. Но Элиот даже не улыбался. В нем проснулся инстинкт защитника: тот могучий инстинкт, который зачастую толкает мужчин на самые беззрассудные поступки.
– Ты почувствуй коня, - говорил он торопливо, - как он движется, о чем думает. Конь ведь тоже понимает, что за человек на нем сидит: настоящий хозяин, или чучело набитое. Ежели чучело - так иной конь не согласится нести его: сбросит в траву, и ускачет.
– А как этого зовут?
– Этого-то? Лакпут.
– Лакпутик, миленький, ты же не сбросишь меня, чучело набитое, хорошо? горячо зашептала Альгеда в ухо мерину, - А я тебе морковку дам.
Лакпут замер, прислушиваясь к человеческой речи, потом шумно фыркнул.
– Не сбросит, - сказал Элиот серьезно, - Этот сроду никого не сбрасывал. Смирный коняга.
– Много ты понимаешь!
– бросила Альгеда со своей высоты, и спросила вдруг, - А ну, признавайся: зачем за нами подглядывал?
Элиот опешил.
– И не подглядывал я вовсе!
– почти крикнул он, - Нужны вы мне обе!
Его душила обида. Это обвинение было до того несправедливым, что Элиот чувствовал, как тугой комок подкатывается к его горлу, мешает дышать.
– Ну, хорошо, - снизила тон Альгеда, - Но ведь ты был там.
Элиот исподлобья посмотрел на нее и увидел в ее глазах насмешку. Выдавил из себя:
– Я раков ловил... Откуда мне знать, что вы там купаетесь.
– Ну, прости меня, - примирительно сказала Альгеда, - Прощаешь, да? А теперь научи, как им править.
– Вот это уздечка, - говорил Элиот, не поднимая глаз, - А в зубах у коня железный мундшук просунут. Если тебе надо вправо - ты тянешь за правую сторону этого вот ремня. Мундштук тогда давит коню на губы с правой стороны, ему больно, и он поворачивает вправо. Понятно?