Жестокие мили
Шрифт:
Попытки Шаннона согреть остывающие конечности больше не имели успеха. Если срочно не придумать что-нибудь, то он погибнет вместе со своими собаками, и сыворотка не попадет в Ном. Его тело теряло тепло быстрее, чем вырабатывало. Пытаясь противостоять холоду, организм гнал кровь от конечностей к внутренним жизненно важным органам. Лицо начинало неметь, закоченел один из больших пальцев. Несмотря на охватившую его апатию, Шаннон знал, что должен делать.
Он остановил собак и сошел с нарт. Встал перед Блэки и побежал трусцой. Почувствовав, что кровь возвращается к конечностям, он понял, что согрелся, и снова может встать за нартами и править.
Это помогло, но ненадолго. Шаннон опять почувствовал усталость и, как он впоследствии вспоминал, «отупел
Шаннон знал, что ему грозит переохлаждение. Сначала замерзающего человека начинает бить долгая и изнурительная дрожь, так как вследствие скопления молочной кислоты и двуокиси углерода его мышцы напрягаются. Кожа становится бледной, онемевшей и восковидной. Человек начинает спотыкаться, его речь становится невнятной, умственная деятельность ослабевает: он не всегда отдает себе отчет в своих действиях, неадекватно ведет себя, у него развивается бред. Наконец наступает полная апатия. Он хочет только одного – уснуть. Это желание неотступно преследует его, и в конце концов он сдается, сворачивается калачиком и закрывает глаза.
На этой стадии организм прекращает сопротивление. Кровь перестает поступать к конечностям, дыхание замедляется, пульс становится редким и слабым. Человек погружается в спячку. Его кожа становится голубовато-серой, конечности окоченевают. Когда температура тела падает до 30 градусов, обмен веществ прекращается. Хотя смерть от гипотермии относительно безболезненна, «долгая, осознанная борьба» с непрекращающимся холодом может быть очень мучительной.
Около трех часов ночи дверь в придорожную хижину Джонни Кэмпбелла распахнулась. Одного взгляда на Шаннона и его собак было достаточно, чтобы понять: случилось нечто ужасное. Лицо Шаннона местами почернело от жестокого обморожения. На губах Бира, Каба, Джека и Джета запеклась кровь. Кэмпбелл помог Шаннону войти, усадил у железной печки и налил ему кружку горячего черного кофе. Шаннон слишком замерз и устал, чтобы есть. С трудом глотнув кофе, он посмотрел на термометр за окном: он показывал минус 52 градуса.
По Юкону
Почти четыре часа Билл Шаннон, съежившись, сидел у печки в хижине Кэмпбелла, отхлебывая кофе и дожидаясь, пока тепло разойдется по всему телу. Наконец он смог приступить к еде, чтобы набраться сил для дальнейшего путешествия. Несмотря ни на что, Шаннон не потерял решимости. Он пройдет оставшиеся двадцать две мили до Толованы.
Следуя инструкции доктора Бисона из Анкориджа, Шаннон занес сыворотку в помещение, чтобы не дать ей замерзнуть, развернул мех и брезент и подвесил коробку на стропилах поближе к печке. В хижине было не выше плюс 10 градусов, но по сравнению с температурой на улице это казалось тропиками.
В среду, около семи утра, Бешеный Билл, в последний раз отхлебнув из шестой кружки кофе, вышел во двор проверить собак. Хотя по часам было утро, до рассвета, который прогонит аляскинскую ночь, оставалось еще несколько часов.
Той ночью Джонни Кэмпбелл, оказав помощь Шаннону, отвел собак в пристройку, накормил их и устроил на ночлег. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы стало ясно: для отдыха им нужно гораздо больше двух-трех часов. У нескольких собак было то, что погонщики в то время называли «ожогом легких»; они верили, что от лютого холода легкие у собак становятся черными, как уголь. «Ожог легких» был скорее предположением, чем доказанным фактом. По мнению современных ветеринаров, от слишком тяжелого труда на жестоком морозе собаки, скорее всего, страдают от легочного кровотечения. Их легкие не чернеют, а наполняются кровью. Несмотря на то что дышать становится все труднее, собака будет продолжать свой бег, побуждаемая другими собаками в упряжке, пока в конце концов не захлебнется собственной кровью или не потеряет сознание от кислородного голодания. В любом случае животное погибает. Первым зловещим предупреждением является кровь на носу и в пасти, так как
Когда Шаннон осмотрел собак, то выяснилось, что Каб, Джек и Джет едва могут подняться на ноги. Путь до Толованы занимал не меньше трех-четырех часов, и Шаннон понимал, что этим трем собакам его не одолеть. Придется оставить их здесь. Неизвестно, смогут ли они снова тянуть упряжку, но в одном он мог быть уверен: Кэмпбелл позаботится о них до его возвращения.
Тем же утром более чем в 600 милях от Минто в доме Леонхарда Сеппалы в Литл-Крик близ Нома зазвонил телефон. Сеппала ждал этого звонка. На другом конце провода был Марк Саммерс, владелец «Хаммон консолидейтед голд филдз», предложивший ему пройти западную половину маршрута. «Пора двигаться в путь», – сказал он.
Сеппала был не из тех, кто оставляет все на последний момент. Лосось для собак был уже привязан к нартам. Его жена Констанс упаковала и заморозила припасы из вареных бобов, молотой говядины и сухарей, которые можно было разогреть и съесть самому. Чтобы быстро пройти маршрут, приходилось путешествовать налегке.
Сеппале досталась не только самая длинная часть пути – 315 миль до Нулато и 315 миль обратно, – но и самая трудная: по продуваемому ветрами льду залива Нортон-Саунд. В дороге его могла задержать метель или хуже того: отколовшаяся льдина могла унести его в море.
Поднявшийся на псарне шум был слышен на мили вокруг, и к тому времени, когда Сеппала пристегнул всех собак, небольшая группа соседей пришла посмотреть на отъезд. Сеппала попрощался с женой и дочкой Сигрид, встал на полозья, отпустил тормоз и причмокнул. При температуре минус 29 градусов было почти безветренно – прекрасные условия для езды на упряжках. Собаки рванулись вперед к Ному, находившемуся в трех милях от дома Сеппалы.
Стоявший на полозьях за нартами Сеппала выкрикивал команды. Упряжка из двадцати мчавшихся на предельной скорости собак, легко могла потерять управление, но Того четко выполнял каждую команду, словно подчиняясь невидимым вожжам. Толпа приветствовала Сеппалу криками. Сбежавшиеся беспризорные собаки подняли громкий лай, норовя цапнуть чужаков за задние лапы. Упряжка свернула на Франт-стрит, и на качнувшихся нартах зазвенели бубенцы. Оставив позади домишки на восточном конце улицы, Того вышел к берегу. Вскоре фигурка Сеппалы стала почти неразличимой, и стоявшая на утреннем морозе толпа примолкла.
В течение восьми суток, прошедших со смерти Билла Барнетта, доктор Уэлч и медсестра Эмили Морган спали урывками. У сестры Билли, пятилетней Кэтрин, также появились симптомы дифтерии, которые не исчезли даже после того, как она получила 15 тысяч единиц старой сыворотки. В Сэндспите, после трагической гибели Бесси Стэнли, ее семья продолжала бороться с болезнью. Родители, Генри и Анна, и другая дочка, Мэри, после приема сыворотки пошли на поправку, но Доре лучше не стало. А теперь заболела и их соседка, Минни Энгелстад. Ей ввели две тысячи единиц сыворотки. В самом городе горло заболело у Крамера и Хиллодолла, но доктор Уэлч, прежде чем использовать свои тающие запасы, решил повременить и наблюдать за ходом болезни.
Уэлч и власти города понимали, что у них есть шансы на спасение. Погонщики пробивались к ним и прежде и, несомненно, с помощью Сеппалы пробьются и сейчас. Но никогда еще на карту не было поставлено так много. Зная о том, что из-за сильнейших морозов регулярное почтовое сообщение в Фэрбенксе и на Юконе прекратилось, трудно было сохранять самообладание. Приход непогоды в Ном был только делом времени.
Сеппалу мрачные мысли пока не одолевали. В четыре часа дня он со своими собаками должен был оказаться в Айзек-Пойнте, там им предстояло принять очень важное решение: пересекать ли залив Нортон-Саунд по льду или идти вдоль берега залива – этот маршрут не столь опасен, зато почти вдвое длиннее. Далее Сеппале следует двигаться по почтовой тропе до Уналаклита, а затем через горы Нулато к Юкону.