Жестокий лес
Шрифт:
— Какие там деньги — слезы! — скривился Северин Романович. — Тех денег тебе на подштанники не хватит. Подожди год, хлопец, за год ничего не сделается.
Прошел уже не год, а два, осенью Гришка снова поедет в город, а Андрей опять останется чистить навоз в коровнике да выслушивать упреки дядьки, что ест хлеб даром.
Разве даром? Кто коров пасет и за лошадьми ходит?
Андрей похлопал Серко по крупу. Любил коней, чуть ли не спал в конюшне — это, наверно, было единственное, что держало его у дядьки. А так — не маленький уже, четырнадцать скоро, подался бы сам в город. Там жила двоюродная сестра отца, мать говорила: душевная женщина, — и советовала обратиться к ней в случае нужды. Но было страшно двинуться одному в большой и голодный город; наслышался он от Северина Романовича, как живут городские, а у тетки Михайлины два рта, не хватало ей еще одного нахлебника…
Гришка что-то кричал ему, но Андрей не оборачивался. Тот подбежал, спросил:
— Коней в ночное погонишь сегодня?
Андрей глянул исподлобья: этот Гришка будто мысли его читает…
— Не знаю… Как распорядится твой отец… — ответил уклончиво.
— Скажи отцу, чтобы отпустил меня. Это совсем не входило в планы Андрея.
— После того как ты ходил с нами в ночное, мать сказала — кашлял. И велела больше не пускать.
— Ты вот что, — заговорщически подмигнул Гришка, — не вспоминай об этом. А я тебе дам противотанковую гранату. — Он погрузился в воду по шею, осторожно похлопал по воде ладонями и вдруг ударил так, что в воздух взлетел целый сноп брызг. — Хочешь, вместе будем рыбу глушить?
У Андрея загорелись глаза: и где этот черт только берет противотанковые гранаты?
Искушение было настолько велико, что решил согласиться. В конце концов, можно было бы взять гранаты, а потом как-нибудь отвертеться от Гришки, но здравый смысл взял верх, и он ответил вроде бы равнодушно:
— Катись ты со своими гранатами!
Но Гришку трудно было сбить с толку. Он хитро посмотрел на Андрея сощуренным от солнца глазом и предложил чуть ли не торжественно:
— Ну а миномет?
— Какой миномет? — сразу не понял Андрей.
— Какой? Обыкновенный ротный миномет и ящик мин к нему. Тяжелый, черт бы его побрал, еле дотащил!
— Украл?
— Ну, ты осторожнее! — сделал вид, что возмутился, Гришка.
И Андрей понял: точно, стащил в каком-нибудь из отрядов своего дядьки. Головотяпы эти бандеровцы, у них не только миномет — что угодно можно стащить.
А Гришка продолжал:
— Хочешь, село обстреляем? С того берега? Вот будет смеху!
— Ты что, сдурел? Люди ведь!
— А мы по околицам… Для страха!
— Откуда знаешь, как стрелять? Умеешь?
— Ничто! Пристреляемся! Так попросишь отца?
— Посмотрим… — неопределенно сказал Андрей, но знал: сделает все, чтобы Гришка остался дома. — Давай гони коней, хватит им мокнуть!
Они вывели коней на берег, Андрей вскочил на Серка и подъехал к хате Демчуков. Крикнул тетке Катре, что собирается в ночное, — пусть Филипп найдет его.
Филипп прибежал во двор к Жмудю уже после обеда, когда Северин Романович лег отдыхать, а Гришка сидел под присмотром матери и решал задачки — у него была переэкзаменовка на осень по математике.
Андрей позвал Филиппа в сарай, где на чердаке у него был свой уголочек — здесь хранил самые большие свои ценности: шкатулку с фотографиями отца и матери, собственную метрику, последнее письмо отца, в котором тот сообщал, что их часть отступила от Тернополя, и спрятанный между бревнами и крышей “шмайсер”. Тут же летом он и ночевал: на мягком сене спалось лучше, чем в маленькой комнатке во флигеле, где стояли две кровати — его и Павла, молчаливого пожилого человека, который работал по найму у Северина Романовича уже несколько лет.
Мальчики устроились на сене, и Андрей сказал полушепотом:
— Я такое услышал сегодня! Клянись матерью, что никому не скажешь!
— Еще чего, будто впервые меня видишь!
— Ты не шути, — блеснул глазами Андрей, — а клянись! А то случайно скажешь кому…
Филипп, положив руку на сердце, сказал, уставившись не мигая на товарища:
— Клянусь! Клянусь матерью, пусть язык у меня отсохнет, если скажу кому-нибудь!
— Так слушай. Сегодня ночью поднял меня дядька Северин и послал верхом на Грабов хутор, а там Коршун. Тот, как только услышал, что требует его какой-то Марк Степанюк, сразу на коня — и сюда. Но никакой это не Степанюк — немецкий офицер, и с ним еще один. Приехали с охраной на грузовой машине. Тот, второй, наверно, тоже какой-то чин. В плаще таком длинном, блестящем…
— Может быть, эсэсовец?
— Нет, молний на петлицах не было. Сели в машину и поехали, а Коршун приказал своим хлопцам, двое их было, седлать коней. Пока они возились, я и услышал… — Андрей снова осторожно оглянулся. — Они с дядькой Северином сидели на веранде и не видели меня. Понимаешь, этот немец приезжал к Коршуну, чтобы тот перехватил разведчиков…
— Каких разведчиков?
— Не понимаешь каких? Советских, конечно. Они почему-то идут от Горыни сюда, почему — не услышал, наверно, пробиваются к своим, и Коршун должен их перехватить. Между нашим озером и Черным. Надо их предупредить.
— Ну да, предупредить! А как? До Черного озера двадцать верст, и вояки Коршуна не будут спать.
Андрей как-то сразу сник: он и сам понимал, что задача трудная, вряд ли удастся предупредить, но надо попробовать.
— Я думал так… — начал не очень уверенно. — Возле озер места заболоченные, без проводников не пройти. А за Голомбами сухо. Скажем, что погоним коней на ночь, а сами — за Голомбы. Может быть, встретим их.
Филипп, наморщив курносый нос, сказал поучительно:
— Сам говорил, что бандеровцы будут искать разведчиков, поставят там посты…
— А мы опередим их. Попробуем пройти через Змеиный яр. Там в чащобе есть одна тропинка, ее мало кто знает.
Филипп поднялся, подтянул и без того короткие полотняные штаны, оголив худые лодыжки. Минутку постоял, задумавшись, потом захлопал глазами и спросил нерешительно:
— А может?.. — Румянец залил его веснушчатое лицо. — А может, возьмем автоматы и…
Андрей ответил не сразу. Лежал, подложив ладони под голову. Ему и самому хотелось взять автомат, даже руки зачесались. Он совсем неплохо стрелял. Вместе с Филиппом давно-давно, когда фронт только прокатился через Острожаны, они нашли возле лесного хутора, где держала оборону рота советских бойцов, несколько “шмайсеров” и немецкий ручной пулемет. Завернутый в тряпку, он лежал сейчас в сарае под сеном. Тогда же впервые и опробовали оружие, установили в лесу мишень и стреляли, соревнуясь, пока не научились за сто шагов прошивать ее короткой очередью.