Жестокий роман
Шрифт:
— Неплохо? Да я тебя почти…
— Когда-нибудь будешь лучшим.
— Ну, спасибо.
— После меня.
— Вот посмотришь, — шипит. — Я надеру твой заносчивый зад.
— Давай, братец.
— Дам. Мало не покажется.
Стоп. Что?
Братец. В каком смысле? Прозвище такое? Фигура речи? Вариант обращения?
— Отлично, — хмыкает Марат. — Буду ждать. А теперь проси прощение.
— Чего? — сплевывает. — У кого?
— У нее.
Он поворачивает его голову так, чтобы было видно меня.
— У… этой?! — взвивается. — Ты
Удар кулаком в висок. Резко. Сокрушительно.
— Быстро, — холодно приказывает Марат. — Вперед.
— Да она же… она просто…
— Моя, — обрывает ледяным тоном. — Тронешь ее хоть раз — оторву хер под корень. И не посмотрю, что ты мой родной брат. Даже собственную руку потом не трахнешь.
— Ты… шутишь?
Еще один удар. Такой, что даже я подпрыгиваю на месте.
— Прости, — злобно выплевывает. — Сука.
Очередной удар. Гораздо более мощный и жесткий.
— Прости-те, — выдает глухо.
Марат отпускает его и поднимается.
— Познакомься, — обращается уже напрямую ко мне. — Это мой брат Рустам. Ему очень жаль, что он напугал тебя и доставил столько неудобств.
Глава 30
Дикари. Варвары. Пещерные люди.
Безумные. Одержимые. Неукротимые. Неудержимые. Необузданные.
Вот в чем заключается истинная природа этих мужчин. Никогда нельзя забывать об опасности, которая таится внутри. Пусть никого не обманывает вид мирно дремлющего зверя. Этот хищник только и ждет, дабы вгрызться в глотку, разодрать плоть до крови, утолить голод. Ты и не заметишь, как улыбка обратится в оскал, просто почувствуешь зубы, вонзающиеся в горло и услышишь хруст собственных позвонков.
Дальнейшее общение братьев выглядит довольно мило. Не понимаю язык, на котором они общаются, вообще, слов не различаю, даже примерного представления о сути беседы не имею. Однако мужчины смеются. Никакого напряжения между ними не чувствуется. Вся агрессия испаряется без следа. Будто еще пару минут назад эти двое не избивали друг друга до полусмерти, не летели вниз по лестнице, сцепившись, точно бешеные псы.
В каждой семье свои порядки и правила. Но чтобы так. Резкая перемена. Контрастная. Разгон от ожесточенных бойцов до спокойно болтающих ребят происходит за секунду. Создается впечатление, словно я пропустила несколько важных сцен, выпала из реальности на какое-то время. Поразительная смена образов и ролей.
Рустам больше не смотрит на меня. Прямо — не смотрит. Исподтишка. Краем глаза. Раз и скользнет, царапнет.
Крепче сжимаю осколок вазы в руках. Боли не чувствую. Или не замечаю?
Если тут такое происходит между родными братьями, если они друг друга ни капли не щадят, бьются всерьез, не играючи, а до разгрома. Какое же отношение к посторонним людям? К тем, кто в тесный круг и вовсе не входит?
Страшно даже представить.
Разговор подходит к концу, и прежде чем удалиться, Рустам все же одаривает меня долгим и выразительным взором, а после подмигивает.
Я
Невольно вздрагиваю, судорожно сглатываю.
Дикий мир. Дикие нравы. Дикие они. Все. Бешеные. Без башни. Без тормозов. Самые настоящие отморозки.
А я жертва, заведомо обреченная на погибель.
Но сдаваться и уступать не собираюсь.
Марат отправляет брата куда-то, поворачивается и подходит ко мне вплотную, окидывает взглядом с головы до ног, привычно, даже с ленцой.
— Что у тебя в руках? — спрашивает холодно.
— Ничего, — отвечаю тихо.
— Показывай.
Бросаю осколок на пол. Изучаю свои изрезанные ладони, не ощущаю ровным счетом ничего: ни боли, ни ужаса, даже отчаяния нет. Кровь течет. Сильно. Однако порезы неглубокие, поверхностные, шрамов явно не останется. Отмечаю факты, как будто со стороны. Едва принимаю участие в процессе.
— Кого защищать собралась? — ухмыляется Марат.
— Себя, — роняю одними губами.
Рядом с ним жарко. До чертиков. Будто выплясываю на адских углях. Кожа покрывается испариной, кости ломит. Перед глазами мутнеет, точно незримое стекло враз запотевает. Мускулы судорогой сводит. Низ живота помимо воли содрогается.
Я смотрю вниз. Окровавленный осколок как зеркало отражает мое лицо. Дурная примета? Плевать. Я готова куда угодно смотреть. Лишь бы не на него. Не на палача.
Как так происходит? Почему?
Я реагирую. Остро. Отзываюсь. Опять. Я возбуждаюсь.
Черт раздери.
И ведь раздерет.
Что еще ему со мной делать? Только насиловать и терзать. Волю подавлять, выламывать, под себя прогибать.
Он победил. Жестоко. Уверенно. Безоговорочно. Выиграл. Не у своего чокнутого брата. У меня самой. У моего тела. У самого нутра.
Он мой хозяин. Единственный. Других не будет.
Сволочь. Ненавижу. Гад.
Урод. Ублюдок.
А кто я? Хочу его до ломоты. Хочу настолько дико и бешено, что аж внутри печет. И течет. Влага толчками выделяется между плотно сведенными бедрами.
Оголодавшая самка. Больная. Одержимая.
Я подсела на него как на иглу. Подсела на его испепеляющую похоть. На прожигающий насквозь взгляд. На громадный раскаленный член. На зверский аппетит в постели. На тяжелую хищную ауру. На энергетику урагана.
Он вырвал мою душу. Поработил разум.
Ничего не оставил. Никакого выбора.
— Моя, — припечатал к стене.
И все.
Я… его. С потрохами. С мясом и до костей. Без шансов, без вариантов. До последнего вздоха, до могильной плиты.
Что дальше? Каким станет следующий шаг?
Марат перебросит меня через плечо и отнесет обратно в спальню. А может, завалит и возьмет прямо здесь. На лестнице. Прикажет опуститься на колени, загонит огромный орган в глотку до упора. Заставит встать раком и примется за излюбленную забаву.