Жестокое желание

Джеймс М. Р.

— Назад к Миле, — срочно говорю я своему водителю, еще не успев полностью сесть в машину. — Поторопись.

Мне еще никогда не приходилось опасаться, что меня остановят, даже когда мой водитель превышал скорость. В городе вообще сложно превысить скорость, учитывая пробки, но в этот час это возможно. Тем не менее, как только любой полицейский видит мои номера, он не пытается включить фары. Они знают, что в этом нет смысла.

Именно поэтому я с удивлением вижу, как позади нас мигают красно-синие полицейские огни.

— Мистер Кампано? — Мой водитель слегка поворачивается,

явно спрашивая, что делать. Я подумываю сказать ему, чтобы он продолжал ехать, но я не хочу, чтобы за нами гналась полицейская машина. Часть соглашения с полицией Лос-Анджелеса подразумевает соблюдение их правил, даже если это означает раздражающий обмен мнениями с офицером, который явно не понимает, что меня нельзя останавливать или мешать мне.

— Остановись, — процедил я сквозь стиснутые зубы, а мои руки сжались в кулаки. Я чувствую, как тикают драгоценные секунды, и паника холодом сковывает мое нутро. Есть все основания думать, что Егор удрал в штаб-квартиру Братвы зализывать раны, и еще больше, что он уже снова отправился за Милой, но инстинкт страха поднимает голову, и я резким движением опускаю стекло, пока водитель подчиняется моим указаниям.

— Это крайне неудобно, — огрызаюсь я, когда полицейский приближается. — Я позвоню шефу Доусону и…

— Конечно вы это сделаете. — Офицер смотрит на меня, и я отчетливо вижу его лицо. Мое нутро сжимается, гнев накатывает на меня горячей волной. Это Адамс, тратит мое гребаное время и снова подвергает Милу риску. Все, что я могу сделать, это не распахнуть настежь дверь, выпрыгнуть и добавить нападение на офицера в список моих преступлений на эту ночь.

Черт возьми, это было бы здорово. Но это все усложнит, а мне и так хватает забот.

— Когда я в последний раз разговаривал с Доусоном, он сказал, что собирается тебя встряхнуть. — Я сужаю глаза. — У нас с Доусоном есть договоренность. Она заключается в том, чтобы не иметь дела с подобными вещами.

— О, я знаю. — На губах Адамса расплывается холодная улыбка. — Я не собираюсь выписывать тебе штраф, Кампано. Я знаю, что это ни к чему не приведет, кроме как к тому, что на меня напишут заявление. Но я сделаю тебе предупреждение, между нами, мужчинами, пока у меня есть шанс.

— Предупреждение. — Мой голос звучит глухо, не впечатляюще, но ярость все еще бурлит в моем нутре. Где-то в мысленном списке мужчин, которых я должен зарыть в землю, когда у меня появится шанс, записано имя Адамса.

К счастью для него, сегодня у меня нет времени.

— Предупреждение, — повторяет он. — Я не смогу ничего с тобой сделать ни сегодня, ни завтра. Возможно, даже на следующий день, или неделю, или месяц. Но я буду продолжать наблюдать, и скоро найду способ. Лос-Анджелес должен избавиться от таких животных, как ты. И я намерен решить эту проблему, так или иначе.

Холодная улыбка на его лице не сходит с лица.

— Спокойной ночи, мистер Кампано.

Адамс кивает мне, а затем поворачивается и идет обратно к своей машине. Чувство предчувствия наполняет меня, пока он идет, чувство, что это вернется, чтобы преследовать нас позже,

если не Милу и меня, то остальную часть моей семьи.

Но сейчас, если только не выстрелить ему в спину, когда он будет уходить, а у меня есть такое искушение, я ничего не могу с этим поделать.

— Поехали, — говорю я отрывисто. — Мне нужно попасть к Миле, и как можно быстрее. — Никто больше не остановит нас, Адамс был единственным, кто осмелился бы. Тревожное чувство в моем нутре только усугубилось, ощущение, что пока меня держат, что-то еще разворачивается.

Как только мой водитель подъезжает к дому Милы, я выхожу из машины еще до того, как она полностью останавливается. Я торопливо поднимаюсь по лестнице, преодолевая ее по две ступени за раз, пульс в моем горле учащается, а чувство ужаса нарастает.

Что-то не так. У мужчин моей профессии есть какое-то шестое чувство — когда ты оказываешься под дулом пистолета, когда ты попадаешь в ситуацию, когда знаешь, что твоя жизнь может быть поставлена на кон. Изменения в воздухе, чувство предчувствия, что что-то плохое здесь есть, или где ты находился, мгновение назад.

Я останавливаюсь на лестничной площадке на этаже Милы, и этот ужас превращается в тошнотворную уверенность.

Ее входная дверь висит открытой. И у меня такое чувство, что я точно знаю, кто находится внутри.

19

МИЛА

Я просыпаюсь от темноты и ощущения тяжелой руки, закрывающей мне рот.

— Шшш, девонька, — напевает голос, парящий надо мной в черноте моей комнаты. — Не кричи, Сука. Не пытайся бороться. Ты пожалеешь, если сделаешь это.

Затуманено проносится мысль, что я не уверена, что смогу бороться, даже если попытаюсь. Я чувствую, как сонливость от болеутоляющего все еще притупляет мои чувства, и в сочетании с тем фактом, что еще мгновение назад я спала, меня словно протаскивают сквозь густой туман. Я должна бояться, должна очень бояться, но на мгновение я не могу вспомнить, почему.

А потом голос с акцентом пробивается сквозь туман, и я понимаю, кто это.

Я пытаюсь вскарабкаться наверх, втягивая воздух, чтобы выпустить крик. Но прежде, чем мне это удается, я чувствую, как рука на мгновение поднимается, достаточно долго, чтобы по щеке пронеслась горячая боль, а лицо повернулось набок. Мне требуется секунда, чтобы понять, что меня ударили.

Рука снова закрывает мне рот, вдавливая обратно в подушки. Я корчусь, брыкаюсь, на мгновение забыв о своей лодыжке. Эта боль присоединяется к остальным, когда мой гипс ударяется о кровать, и я издаю приглушенный крик, пытаясь ухватиться за запястье мужчины-Егора.

— Пусти меня! Отпусти меня! — Кричу я, но крик получается приглушенным, и я слышу всхлипы с другого конца комнаты.

Ники. Холодный страх пронзает меня насквозь, заставляя застыть на месте. Я шепчу его имя, прижимая ладонь к губам, и слышу темную усмешку над собой.