Жига с Крысиным Королем
Шрифт:
Слова Эдварда ударили Роя, как обмотанная тряпьем колотушка бьет в колокол — и он сказал главное, то, без чего план не принял бы свою нынешнюю форму:
— Нет! Если люди просто посчитают, что вернулись времена Катастрофы, то всеобщая паника облегчит Брэдли работу. А вот если они поверят, что Брэдли их вернул…
Слова, которые он недавно говорил Лизе, Шраму и прочим, наполовину не веря в их искренность, начали обретать форму и плоть. Брэдли виновен во всем; Брэдли пробудил древние дьявольские силы, которые лучше бы не трогал…
Альфонс Элрик — нет, лорд Рэмси — моментально
— Да, вы очень вовремя спровоцировали Брэдли, сэр Мустанг! — воскликнул правитель Аместрис. — Теперь на него можно будет и в самом деле свалить все просчеты, реальные и мнимые, в прошлом — и даже в недалеком будущем! Но это если мы в самом деле заставим их поверить, что Брэдли — зачинщик катастрофы! Брат, спасибо, ты привел нас в чувство. Так что же ты придумал?
Эдвард выглядел не то обиженным, не то озадаченным — каким-то образом из автора гениального плана он стал ребенком, которого снисходительно похлопали по голове за то, что навел это — Рой снова подумал, что мальчик изрядно подрос — и сказал вот что:
— Ал, помнишь Лиор? Статую Лето и колокол-громкоговоритель?
36
Колокол на ратуше еще не пробил Часа Первого, вторя собору, но, должно быть, до него оставалось уже немного времени. Небо уже не было таким черным, холод ночи казался сильнее всего. С холмов к северу должен был прийти туман, затопить проходы между домами, напугать заботливых матерей призраком лихорадки. Пока же даже мусорщики не появились на сонных улицах, даже пекари не проснулись и не начали свою работу, и только иные рыбаки в деревне ниже по реке начинали ворочаться, предчувствуя скорое пробуждение.
В этот предрассветный час в западном квартале старого города, там, где зажиточные семьи, ударили в набат.
Тревожный колокол висел в центре квартала, но били в него редко: само его существование было только данью традиции, ничем больше. И все же теперь он запел, рассказывая о беде.
— Они ворвались в дом! — плакал мальчишка Сандро Флоггерт, сын судьи Флоггерта, закусив губу и всхлипывая. — Сестренка… они… мамочка!
Больше он ничего выговорить не мог, только сотрясался в рыданиях.
— Кто, кто они? — в тревоге спрашивали некоторые, но другие только брали факелы, ножи, вилы, кочерги или даже мечи и шли туда, где отряд вооруженных людей ворвался в дом судьи. Кто бы они ни были, рассуждали многие, это могли быть только враги короля; потому что судья был слугой короля и Аместрис.
И это повторялось не только в западном квартале старого центра. По всему городу пылали костры, люди епископа Брэдли сталкивались с вооруженными горожанами. Кое-где горожане, напротив, присоединялись к его отрядам. «Крысиный Король предал вас! — кричали люди Брэдли. — Он ни во что не ставит страну и ваши жизни, лорд Рэмси балуется запретным искусством, ересь свила гнездо в королевском дворе!»
Многие верили. И на самом деле тут было, чему верить.
В Столице Аместрис пылали костры, взвиваясь выше крыш, горели факелы, кричали люди, ржали лошади, визжали свиньи — эти всегда визжат.
Но на центральной площади, там, где Ратуша, собор и общегородское лобное место, — там было удивительно пусто и тихо, как будто суматоха еще не добралась сюда. Возможно, это было делом нескольких минут, возможно, пустой ночью рынок надежно отгораживал площадь от жилых домов и суматохи — трое путников не знали этого. Однако не успели они спешиться, как чуть ли не нос к носу столкнулись с другим отрядом, въехавшим на площадь с противоположной стороны, между кожевными рядами.
— Кимбли! — воскликнул Мустанг чуть ли не против своей воли.
Он сразу же сообразил, что зря: возможно, Кимбли не узнал его в плаще с капюшоном.
— О, мой старый друг! — хищно улыбнулся Кимбли — узнал, еще как узнал, разглядел через разделявшие их метры. — А ведь я уговаривал архиепископа позволить мне лично покончить с твоей ересью. Он не согласился.
— Можешь покончить сейчас, — Мустанг пришпорил лошадь прямо на Кимбли.
Возможно, это было глупостью: позади Кимбли ехало как минимум шестеро вооруженных всадников. Интересно, к чьему дому они направлялись?.. Возможно, непосредственно к мэру, нынешний мэр частенько ночевал в самой ратуше. Раньше, до того, как его планы по поводу короля и Аместрис резко изменились, Мустанг и сам планировал…
Но почти сразу Рой понял, что интуитивно принял самое верное решение: то, что замыслил Эдвард, они с Альфонсом вполне могли выполнить и вдвоем. Кимбли же лучше не знать, что один из двоих всадников — фактически, первое лицо в государстве.
Вытаскивая меч, Мустанг мимолетно подумал, до чего же это глупо со стороны Рэмси — не брать с собой по крайней мере десятка телохранителей — но тут его клинок встретился с клинком Кимбли, и он забыл обо всем.
— О! — воскликнул воюющий священник, смеясь. — Ты, кажется, обнаружил наш маленький внутренний план! Стоять! — это он крикнул уже окружающим людям. — Если увидите, что я проигрываю, можете вмешаться, не раньше!
— Честен и благороден, как всегда, — прорычал Мустанг.
— А какой смысл погибать просто так, мой добрый сэр? — выдохнул Кимбли ему в лицо.
Их кони, яростно фырча, танцевали друг вокруг друга на узком пятачке мостовой, мечи вибрировали, не в силах расцепиться. Какие узы связывают нас с нашими врагами, не отпуская даже в посмертии?
У Мустанга не было времени щелкнуть пальцами, не было времени сложить ладони вместе (теперь, теоретически, вспомнив о своем пребывании во вратах, он мог бы использовать этот трюк). Но и Кимбли тоже не мог применять алхимию, даже если знал или помнил, как. В таком бою его татуировки на ладонях оказались бы бесполезными.
— Во имя чистоты веры! — рыкнул Кимбли, когда они таки расцепили мечи.
«Мне нельзя выигрывать, — подумал Мустанг. — Если эти шестеро увидят, что я выигрываю, они…»
Два или три обмена ударами — уйти, закрыться, удержать лошадь… Очень плохо, что животное практически незнакомое: полагаться на него нельзя. Да когда он вообще мог полагаться на что либо?.. Последнее время Мустангу казалось, что он живет даже не на краю пропасти — что он давно упал с этого чертового обрыва, с края света, и летит куда-то в невозможную бездну.