Жиган: жестокость и воля
Шрифт:
И душевные качества Трубачева вполне соответствовали его внешности. Может, не слишком образованный, но всегда открытый, честный и прямой. Смелости и мужества Трубачеву тоже хватало.
Такому человеку Константин мог без раздумий доверить свою собственную жизнь.
— Ты это… садись, — Василий показал на колченогий стул. — Я тоже присяду, а то мне, сам понимаешь, стоять тяжеловато.
Константин опустился на стул, достал из кармана пиджака пачку «Кэмела», протянул Василию.
— Угощайся.
— Спасибо, у меня свои.
Он достал
«Примы», вынул сигарету, размял ее своими толстыми, как ствол ракетницы, пальцами. Они закурили.
— Где это тебя угораздило? — спросил Константин, сделав глубокую затяжку.
— Не поверишь, — Василий провел рукой по усам, — в Нагорном Карабахе.
— Твою мать, — не удержался Панфилов от восклицания, — что ж ты там делал?
— Как что? Воевал.
— А я думал, это следы Афгана.
— Следы Афгана у меня здесь, — Трубачев похлопал себя по плечу. — Помнишь, как ты меня в вертолет запихнул?
— Да… С тех пор мы и не виделись. Тебя сначала в медсанбат отправили, а потом на Большую землю. Я думал, комиссовали.
— Нет, куда там. Я как только подлечился в госпитале в Ташкенте, так сразу рапорт написал начальству, чтоб, значит, отправили меня на прежнее место службы. Хотел в свой батальон попасть, но врачи уперлись. В общем, отправили меня после лечения в полигонную команду. Месяца четыре ходил, мишени расставлял. Скукота. Бывало, такая тоска заберет, что хоть волком вой. Мне ж так повоевать еще хотелось.
— С плечом-то все нормально?
— Вылечили. Только теперь у меня не плечо, а прогноз погоды. Перед дождем всегда болеть начинает.
— Что же ты после армии делал?
— Я из нее и не уходил.
— На сверхсрочную остался?
— Точно. Получил звание старшины. Салабонов гонял. Не сильно, конечно, мне до Елизарова далеко.
— Да, суровый был мужик, — кивнул Панфилов. —Но если бы не он…
— Елизаров уже подполковник, — сказал Василий.
— Дану?
— Ей-Богу. Встречал я его недавно в Москве.
— Когда?
— Весной.
— А когда же ты у нас в городе появился?
— Неделю назад.
— И все это время молчал? Ну, Василий, — Константин укоризненно покачал головой.
— Извини, Костя. Пока устроился, то да се. И потом тебя же не так просто найти. Хорошо, добрые люди помогли.
— Где»живешь?
— У родственников частный дом. Старики они уже… Неважно. Я ж тебе не рассказал о том, что дальше было. В общем, приехали к нам с годика полтора назад вербовщики. Ходили слухи, что они вроде бы из Генштаба. Но я так думаю, это кагэбэшники. Вербовали сверхсрочников, прапорщиков, даже офицеров. Короче, сколотили небольшой отряд и отправили на переподготовку — стрельба там, минно-взрывное дело…
— А что предлагали-то?
— Отправиться в «горячие точки», ну и хорошую зарплату, конечно. Родным там пособие, если что со мной случится. Я, недолго думая, согласился.
— Только из-за денег?
— Да вовсе не из-за денег. Недовоевал я свое, понимаешь? Жизнь — это… вовсе не жизнь, а тоска. В армии неинтересно. А если бы на гражданку вышел, то и не знаю, что бы со мной стало. А тут такое дело. Ты же понимаешь, руки сами зачесались. Из Афгана войска вывели, а тут на тебе — Сумгаит. Потом — Нагорный Карабах. Вот я туда и отправился. В общем, долго рассказывать не буду. Два месяца я там пробыл, даже старых знакомых наших встречал, афганских «духов». Они там наемниками служили у «азеров». Подстрелили меня. Очередью из пулемета шандарахнули. С медпомощью там оказалось хренова-то. Пока то да се… Ногу пришлось отнять. Опять в госпитале лежал, лечился. Потом поехал домой в свою деревню. Но не смог я в Крапивине, не смог… Поначалу решил в Москву податься, но передумал. Тут все-таки родственники, есть где жить.
— Обо мне не вспоминал?
— А как же, вспоминал. Но кто тебя знает, где ты сейчас. Жизнь вон как всех размотала. Елизаров наш всю жизнь на ногах, а теперь вот в столице осел.
— Ты говорил, что видел его.
— Видел, да только поговорить не успел.
— Откуда же ты узнал, что он подполковник?
— Знающие люди сказали. Я-то в Москве много времени провел. По разным инстанциям ходил.
— Пенсию, что ли, хотел выхлопотать?
— И это тоже. От нас ведь там в Карабахе родная Советская Армия отказывалась. Некоторые ребята до сих пор по тюрьмам сидят.
— Азербайджанским?
— Кто в азербайджанских, а кто в армянских. Это смотря на чьей стороне попался.
Константин покачал головой.
— Непонятная какая-то война. Страна вроде бы одна, а армий получается две.
— Вот попомнишь мое слово, — горько улыбаясь, сказал Василий, — скоро будет не две, а двадцать две.
— То есть?
— А, — махнул рукой Трубачев, — развалится все к чертям собачьим. Не будет страны. Вон прибалты уже откололись, скоро Кавказ отвалит, за ними остальные.
— Ты что же это, политикой интересоваться начал?
— Тут хочешь не хочешь, политикой интересоваться будешь. Я в Москве по разным высоким кабинетам ходил, такого наслушался. В Генштабе один старый сослуживец попался. Так он мне вовсе по секрету шепнул, что летом больших событий ждать надо.
— И ты веришь?
— А зачем ему врать? Большие события — это хорошо. Значит, наш брат еще понадобится. Ты на костыли мои не смотри. Воевать я, конечно, не смогу, но чем другим помочь сумею. «Саланг» я в одиночку пробил. Табличку на двери видел?
— Да.
— Вообще-то полностью мы называемся «Союзом воинов-интернационалистов и ветеранов вооруженных конфликтов „Саланг“. Это я сам придумал, — с гордостью сказал Трубачев. — Сначала думал как-нибудь попроще назвать. Ну там „Союз ветеранов Афганистана“… Потом прикинул: а ведь не только в Афгане наши братки жизнь клали. Так что двери „Саланга“ открыты каждому. Вот тебя хочу пригласить.
Константин улыбнулся и обвел взглядом унылые стены штаб-квартиры союза воинов-интернационалистов.