Жиган
Шрифт:
– Чем же тебе здешние порядки не нравятся?
– На мне сан вора, а они меня сюда как сявку какую-нибудь засунули.
– Я, между прочим, тоже не мужик, и ничего, терплю. Бог теpпел и нам велел.
Кокан смеpил гостя тяжелым изучающим взглядом, в котоpом не было и намека на дpужелюбие.
– Я так понимаю, ты и есть Артур, смотрящий этой голимой зоны?
– И дальше им быть собираюсь.
– Посмотpим…
– Угрожаешь, пацан?
На лице Артура появилась недобрая улыбка.
Кокан, впpочем, не намеревался портить отношений с Артуром после первых же минут их знакомства. Он примирительно развел руками и заставил себя улыбнуться в ответ.
– Зачем так, дорогой Артур? Мы же с тобой люди достойные, договоримся как-нибудь.
– А о чем договариваться? Зона – моя, за ней порядочные люди стоят.
В словах Артура содержался явный намек на непризнание полномочий Кокана как вора в законе. Этот намек был понят.
Но Кокан решил сделать вид, что его вопрос о признании полномочий пока не волнует.
– Ты – человек порядочный, и я – человек порядочный, не будем ссориться по мелочам.
Артур не скрывал, что его устраивает такое поведение Кокана, и перевел разговор на другие темы.
Вскоре смотрящий покинул камеру штрафного изолятора, таким образом продемонстрировав свое особое положение.
Кокан действовал более тонкими методами, чем ожидал Артур. Он отбыл положенный срок в изоляторе, стараясь не привлекать излишнего внимания администрации, вышел и обратился к Артуру с просьбой о проведении сходняка на предмет признания его авторитета.
Сходняк, как обычно, прошел в здании медсанчасти, и Кокан без особого труда стал смотрящим четвертого отряда. Это место как раз освободилось после откидки Косого.
Для Жигана последние события не сулили ничего хорошего. По настоянию врача он провел на больничной койке не полторы, а три недели. Кроме значительной потери массы и сильного обезвоживания организма, у него обнаружились нарушения деятельности почек, и доктор ходатайствовал по начальству о продлении срока лечения.
Неплохое питание и содержание дали свои плоды. Восстановив здоровье, Жиган вернулся в отряд.
С первых же минут пребывания в бараке он почувствовал, что обстановка здесь изменилась. Не осталось никого из блатных, прежде окружавших Малхаза. После памятного замеса трехмесячной давности большинство из них были этапированы за пределы колонии. А кое-кто до сих пор находился в областной больнице.
Новый смотрящий окружил себя собственной кентовкой. Кокан сразу же заинтеpесовался Жиганом, но враждебности, по крайней мере открытой, не проявлял.
Мужики работали в промзоне, шныри по обыкновению драили пол в бараке, а Кокан лениво перекидывался в карты с блатными из своего окружения.
Увидев Жигана, он несколько секунд пристально изучал его взглядом, потом спокойно сказал:
– Смотри-ка, старый знакомый.
Блатные, сидевшие к Жигану спиной, дружно, как по команде, обернулись.
– Кто такой? – спросил тщедушный малый с корявым, избитым оспинами лицом и проплешиной на затылке, оставшейся, очевидно, после драки.
– Резинщик, – сказал Кокан, неотрывно наблюдая за Жиганом, устраивавшимся на своей шконке.
– Он че, блатной? – Тщедушный зек бросил карты и встал с явным намерением разобраться.
– Сядь, Пурген, – недовольно сказал Кокан. – Не мельтеши.
Давно зная о крутом нраве Жигана, Кокан решил не дразнить гусей. Была еще одна причина, по которой Кокан не хотел устраивать бучу: Артур запретил трогать этого парня. Не то чтобы Кокан боялся Артура, но связываться сейчас с Жиганом означало сорвать собственные планы.
Конечно, это не могло понравиться блатным, но им не оставалось ничего иного, как подчиняться смотрящему. Иначе они рисковали повторить судьбу Малхаза.
С прибытием Кокана обстановка в колонии стала постепенно меняться к худшему.
Естественно, все началось с четвертого отряда. Блатные целыми днями чифиряли. Мужики, работавшие на промке, отдавали часть денег в общак, но Кокан общаковые фантики зажимал.
С Артуром он почти не делился. Смотpящему зоны стоило невероятных усилий выбить из Кокана хотя бы часть положенных денег.
Тот под разными предлогами увиливал, ссылался на то, что, мол, менты филки забирают, что падает производительность на промке, мужики ничего не зарабатывают. Отчасти это было правдой.
Производительность труда в промзоне действительно начала падать. Но происходило это не потому, что мужики распустились, а наоборот: так хотел Кокан.
На словах-то он всегда выступал за мужика, который вынужден пахать за всех, как железная пила. На самом деле получалось, что блатные лишали мужиков заработка.
Дальше – хуже. После ночных смен в цехах начали появляться надписи, сделанные гудроном: «Бей актив!», «Режь сук!», «Россия залита кровью зеков», «Смерть мусорам!», «Кончай жидо-большевистскую власть!».
Начальство всполошилось. Сам начальник оперативной части майор Миронов прибежал посмотреть на крамольные надписи.
Мужиков после ночной смены в цеху не осталось. Лишь бригадир аккуратно замазывал надписи кузбасс-лаком из ведра. Вместе с Мироновым были в пpомзоне помощник начальника колонии и оперативник, старший лейтенант Барсуков.
Половины надписей уже не было видно, но и то, что осталось, красноречиво говорило о росте отрицательных настроений в колонии.
Миронов тут же начал кошмарить бригадира, обещая лично ему и всей бригаде наказание.