Жил-был коть…
Шрифт:
Истёк 1974 год. В ведро с песком, как обычно, поставили живую ёлку. Дождик, огоньки, флажки и, конечно, старые послевоенные игрушки. Каждый свой уже осознанный новый год я вглядывалась в этих помутневших снеговичков, клоунов, балерин и даже в кукурузные початки, и пыталась прочитать историю своей семьи, своей страны.
Ждали выступления Брежнева. Но так случилось, что его эстафету аж до 1979 года перенял телеведущий Игорь Кириллов. Генсек болел. С экрана на всех бодро смотрел человек, которому доверили зачитывать слова лидера советского народа.
Куранты на Спасской башне пробили двенадцать. Мама чокнулась
Наступил 1975 год. В мире напряженная политическая обстановка. Началась война во Вьетнаме. Колонии Великобритании и Франции обрели независимость. Лаос и Камбоджа стали на путь социализма. В Советском Союзе в 1975 году на телеэкранах появилась интеллектуальная игра "Что? Где? Когда?" и детский киножурнал "Ералаш". Наш космический корабль состыковался с американским. Получился знаменитый Союз-Аполлон. Лев Лещенко исполнил песню "День Победы". На прилавках магазинов начали пропадать шоколадные конфеты.
Март месяц в 1975 году выдался аномально жарким. Маму увезли рожать в больницу в центре Киева, где принимали жен партийных работников. Или простых смертных, но по договоренности и за деньги. Как потом иронично заметил мой папа: "Рожали тебя по блату". В чем состоял блат, я так и не поняла.
Как только увезли маму, у бабушки потемнело в глазах. Она быстро собрала дорожную сумку и исчезла неизвестно куда.
Вечером дедушка позвал на партию в преферанс наших соседей по лестничной клетке Льва Зямовича и его сына Сашку. Вчетвером с моим папой они расписывали пулю и пили за здоровье моей мамы и еще не рожденного младенца.
У мамы началось кровотечение. Поскольку ее роды были по знакомству, добрые волхвы в белых халатах предложили ей два варианта:
– Или мы сейчас вас быстренько прокесарим, или достанем ребенка по частям.
– Боже мой! – Кричала от ужаса и боли мама. – Да режьте уже меня, дайте ребенку жизнь!
Утром папа позвонил из телефона-автомата в больницу и узнал, что мама родила дочь.
Через две недели в дом вернулась бабушка. С гусем. В смысле, с тушкой гуся. Родственникам сказала, что ездила в Житомир по профсоюзной путевке. А на следующий день нас с мамой привезли из роддома. Бабушка долго плевалась по углам, чтобы не сглазить это поганое и чахлое дитё. У меня торчали в разные стороны черные волосы и топорщились длинные ногти на курьих пальчиках. В те времена младенцев упаковывали в пеленки, как будто в гипс закатывали. Ноги – прямо, руки – по швам. На голове чепчик с завязками.
Еще через несколько дней моя бабушка застала маму в слезах. Она молча показала ей на мое тельце, усыпанное язвами. Я кричала от боли и температуры. Оказалось, что в образцово-показательном роддоме для партийных работников мне занесли стафилококк.
Через месяц скитаний по больницам маму с умирающим младенцем выпустили домой. Кто-то из сердобольных медсестер вложил маме в карман кофты бумажку.
– Это адрес бабки. Вам здесь никто не поможет.
Молоко у мамы давно пропало. Вскармливали меня с молочной кухни. Мама уехала к народной целительнице, когда я перестала есть. Бабка усмехнулась и сказала:
– Гарнотобипороблено.
Она выкатала маме яйцо, почерневшее от порчи. Затем дала ей травы, рассказала, как их заваривать, когда
– Выживэ твоя дивчинка. Вона сильна. Вирышь?
– Верую! – Произнесла мама.
"Верую…"– Шептала она, обтирая мои язвы отваром.
"Верую…"– Тихонько напевала она, смешивая травы с молоком, чтобы накормить меня.
Так прошел мой первый год.
Глава третья
Семейство Коробовых считалось образцово-показательным по советским меркам 1975-го года. Валерий Андреевич – физик, на оборонном предприятии работает. Папаша-праведник. На восемь на работу идет, в пять-пятнадцать уже дома. И давай по хозяйству шуршать. Утюг починить – пожалуйста, телевизор – да будьте любезны! Елена Станиславовна – учительница младших классов и мастерица. И пирожков напечет, и домашней колбасы накрутит. Двое детей. Старший – балбес и хулиган Сашка. И младшенький – Толик, мамина радость. Жили они на Борщаговке, рядом с заводом "Сатурн", где Валерий Андреевич работал. Переехали сюда лет восемь назад, как квартиру дали. Еще Санька маленький совсем был. Убежит в бурьяны – и не видно его. Потом район застроили бетонными коробками. Рядом с домом поликлиника, детский сад, школа, рынок и кинотеатр "Лейпциг". Елена Станиславовна уже битых три недели упрашивает мужа повести ее на фильм "Есения". Наконец Валерий Андреевич согласился. Отсутствием предков сразу воспользовался Сашка. Он давно мечтал о собаке, можно сказать, все двенадцать лет своей жизни. Но мать категорически против, а отец его не поддерживает.
Саша выскочил во двор. Свистнул. На зов из-за кустов показалась морда и умные глаза дворовой собаки Белки. Саша дал ей полкотлеты, припрятанные с обеда.
– Белка, а пойдем ко мне жить? – Чесал он ее за ухом.
Собака посмотрела на него внимательно и вильнула хвостом. В квартиру они поднялись без лифта, тихо, как два разведчика. Самый главный его враг – мерзкая старуха Францевна, которая живет этажом ниже. Она вечно всё подглядывает и подслушивает, а потом докладывает матери. Саша закрыл двери и еще долго прижимался к глазку. Хотел убедиться, что Францевна не идет за ними. Облезлая Белка тихонько заскулила. Саша нагнулся к ней и зашептал:
– Белка, мы дома, но надо молчать. Скоро придут родители с младшим братом. Ты спрячешься под мою кровать и будешь там сидеть. Я рано утром погуляю с тобой и принесу еды, хорошо?
Собака преданно заглянула ему в глаза. Вечером мама все время принюхивалась.
– Невыносимо воняет псиной, – сказала она.
– Это тебе кажется, – успокаивал ее папа.
Елена Станиславовна морщилась еще дня два, пока не начала уборку. Надо бы пацанов припахать, да разве ж они помогут? С рычащим и громоздким пылесосом "Уралец" она зашла в детскую.
– У-у-ж-др-ссс, – засвистело нутро "Уральца".
Из-под Санькиной кровати в порыве животного страха выскочила бело-рыжая грязная собака. Скуля и царапая паркет, она бежала ко входной двери. Елена Станиславовна выронила от неожиданности шланг от пылесоса.
– Во говно! – Кричала она.
В коридоре мать настигла Белку. Хотела было отхлестать ее полотенцем, да передумала. Все же это Сашка, подлец, виноват. Она открыла собаке двери и сказала:
– Иди давай отсюда и больше не возвращайся.