Жил-был коть…
Шрифт:
– Мадам Гершман, а мадам Гершман! – Начал разговор Эдик прямо со двора.
Песя развернула свой орлиный взгляд в сторону поклонника.
– Мадам Гершман, – повторил Эдик. – Ви не отсыпете мне немного соли?
– Ладно, Эдик, но прошу вас, давайте бикицер (быстро).
Приличия были соблюдены, все соседи видели, что часовщик пошел к мадам Гершман исключительно за солью. Только хромая Двойра прошептала сквозь зубы:
– Некейве (проститутка) старая, а все туда же!
Мама посидела на балконе еще немного. Дворовой водевиль подошел к концу, и она подумала, что ее уже наказали тем, что не взяли в кино. Поэтому
– Цыгане!
Грязное и обнаглевшее племя захаживало в дворы, чтобы чем-то поживиться с помощью детей, обученных попрошайничеству с пеленок. Женщины изредка предлагали погадать тем, кто в этом нуждался. Но чаще всего, они под шумок крали то, что плохо лежит. У жителей двора еще не остыла в памяти история месячной давности, как у семьи Петренко прямо с чердака поснимали постельное белье. Малышню пугали, будто цыгане воруют детей. Сегодня я пожимаю плечами: зачем? Чего-чего, а детей у цыган своих хватает. Тем не менее, услышав сигнал из окна, дворовая ребятня с визгом разбегалась кто куда. Элла схватила мою маму за руку и потащила под лестницу черного хода. В старых дореволюционных домах непременно было два подъезда. Один – парадный ход с фасада для хозяев квартир и их гостей. Для прислуги, прачек, доставщиков молока и мяса существовал черный ход со двора.
Девочки сидели в темной и прохладной тишине. Элка зашептала:
– Нас здесь никто не найдет.
– Мы прямо, как партизаны, – сказала мама.
– Ира, а давай поклянемся…
– Что?
– Давай поклянемся, что никогда с тобой не расстанемся.
– И что будем дружить с тобой вечно, – добавила моя мама.
– А когда у нас родятся дети, мы их поженим.
– Давай! – Почти крикнула мама. – Чур у меня девочка!
Элка приложила палец к губам и осмотрелась по сторонам.
– Чем же нам поклясться? – Спросила она.
– А вот чем, – почти прошипела моя мама, переведя взгляд на перила.
После 1917 года их вряд ли кто-то реставрировал. Дом номер 46 на Владимирской пережил на то время Центральную Раду, Украинскую Народную Республику, Директорию, голодомор и, наконец, фашистскую оккупацию Киева. Перила черного хода оставались неизменным местом для заточки когтей у котов, которые плодились, несмотря на все невзгоды и войны.
Моя мама провела ладонью по испещренной занозами, кострубатой поверхности деревянных перил.
– Элка, теперь ты!
Её подруга зажмурила глаза и дернула рукой по перилам.
– Клянусь! – Прошептала Элла.
Глава вторая
Сегодня мы летим в Тель-Авив на "детокс". Моей дочке исполнился двадцать один год. Вот оно, счастье! Вспоминаю свою двадцать первую весну. Я тогда так не радовалась, как мне хорошо сейчас. Мы сидим в полупустом самолете кипрских авиалиний. Это просто чародейство какое-то. Я жмурюсь. Меня встречает голубое небо и мягкое осеннее солнце Земли Обетованной. Велком ту двадцатое ноября!
В Бен-Гурионе мы съедаем по шарику мороженого и берем такси. Водитель говорит исключительно на иврите и не хочет возиться с тремя русскими девчонками. Ему все
Вот она, РеховАлленби, центральная улица Тель-Авива, названная в честь британского фельдмаршала. Фактически это дорога к морю. Практически мы поселились в сером доме с огромными окнами в стиле баухаус. Шикарный вид снаружи, массивный холл с лифтом. На этажах – настоящая еврейская лаконичность. Длинный коридор, как в советских гостинках, заставленный всяким хламом. Под дверями соседей на коврике развалился старый жирный кот.
– Шалом, дружище! – Поздоровалась я с ним. – Ему лет двадцать, а то и больше. Твой ровесник, Машка, небось еще Одессу-маму помнит.
Рыжая котяра выпустила когти и сверкнула на меня глазами.
Квартира на грани фантастики! Но это с сарказмом, конечно. Нормальненько выглядит только общее пространство. А спальни – это, с позволения сказать, норы. И если у нас с Машкой комнатка более-менее – двуспальная кровать помещается, то у Аньки спальня – просто конура. Еще и с присвистом. В стене выдолблена здоровая дыра, и когда жильцы спешат утром на работу, то Аня слышит голоса из третьего измерения. Зато дверь в ее шестиметровую комнату закрывается на замок с засовами по периметру. Такой себе "Форт-Нокс" посреди РеховАлленби.
Через десять минут мы уже сидим на пляже. Мои ноги проваливаются в нежный, слегка хрустящий крохмалистый песочек. Я подымаю голову вверх и вижу клин перелетных птиц. Тушки то ли цапель, то ли журавлей-эмигрантов направляются в Африку. Они ловят воздушные потоки и постоянно меняют угол клина.
– Зимовать летите? – Спрашиваю якак бы у птиц и отхлебываю вино из термоса. – А у нас двадцатое ноября! В Киеве мокрый снег…
– Не надо про Киев, – качает головой Анька.
– У меня шикарный день рождения, – говорит Машка. – Через час в ресторан пойдем.
Слева от нас древний Яффо. На него указывает маяк. Небо светится, как китайский фарфор сквозь солнце. Розовые, фрезовые, эмалевые, аметистовые и нежно-голубые разводы пляшут по горизонту. Я смотрю на всё это роскошество, отхлебываю еще вина и продолжаю вспоминать…
Весной 1965 года семья моей мамы переехала на новую квартиру. Три комнаты, водопровод, газовая плита, отопление. С соседями делили только лестничную клетку. Жили по привычке дружно, как в коммуналке. Не хватало бесконечных палисадников и цветов на клумбах. А деревья на Владимирской росли с такими густыми кронами, что можно было всегда без зонтика добежать домой, когда начинался дождь. Новый дом располагался в промзоне, и до центра шел трамвай.
Мама закончила школу, но провалила экзамены в институт и пошла работать на киевский завод "Квант". Со школьными друзьями быстро потеряла связь. В их выпускном классе было тринадцать медалистов, которые поступили в институты, а один умный еврей – даже в МФТИ имени Баумана. Остальные растворились в быстро строящейся и растущей столице Советской Украины.
Замуж мама вышла по советским меркам поздно. Через год молодые собрались отдыхать в Крым. Уехали вдвоем, а вернулись, как говорится, "втроем". Мама забеременела мной. Новоиспеченной теще зять не нравился, в какой-то момент она была даже против свадьбы. И беременность дочери ненадолго примирила два поколения на Гарматной-стрит.