Жил-был Пышта
Шрифт:
Майка провела быстрыми пальцами по клавишам.
— Если хотите, мы вам споём!
Все захотели. И Майка пропела им прекрасную песню о Родине. А потом другую прекрасную песню, про любовь. А ребята стояли за занавеской, держали в руках свои лепёшки и тоже просили: «Ещё, ещё!»
Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат, Пусть солдаты немного поспят… —пела Майка.
А Пышта (он стоял за занавеской на табуретке, это он
Фёдор запел «Рушничок»:
Мать родная моя, ты до зорьки вставала…Почему взрослые люди всегда грустят, когда слушают эту песню? Наверно, они все далеко уехали от своих матерей и скучают по ним?
Собрала в путь-дорогу, И меня далеко провожала, И расшитый рушник Мне на счастье дала… —пел Фёдор.
Пышта думал о маме: «Мама, скоро мы уже вернёмся домой. И уж тогда я обещаю тебе… я обещаю тебе… обещаю тебе…»
Майкин аккордеон заиграл «Солнечный круг, небо вокруг», Пышта тотчас вытащил свою табуретку на серединку сцены и влез на неё. И когда наступила его минута, он спел голосом, резким, как у грачонка:
Пусть всегда буду я-а-а!..Так кончилась художественная часть. Все хлопали. Но Майка опять запела:
Мне хорошо, колосья раздвигая, Сюда ходить вечернею порой. Стеной стоит пшеница золотая…Вдруг Женя засвистел в милицейский свисток.
— Гражданка! Прошу уточнить, какую пшеницу вы имеете в виду? Кто её сеял? Кто растил? Кто боролся с сорняками? Назовите имена — страна должна знать своих героев!
Майка призадумалась.
— Ну, например, бригадир Петрушечкин!
По залу — шумок. Все оборачиваются на Петрушечкина. Он сидит — грудь колесом, рубашка застёгнута до горла, на пиджаке коллекция значков.
— Нельзя ли его на сцену, сфотографировать? — сказал Женя.
— Петрушечкин, на сцену! — зашумел зал.
Он пробирается к сцене. Женин киноаппарат тихохонько стрекочет.
— Не того фотографируете! Он об колхозе не думает, только об своём кармане! — сказал председатель, сидевший у окна.
— Того, — ответил Женя твёрдо. — Сейчас докажем, товарищ председатель! Каковы дела — такова и слава!
А Майкин аккордеон запел, как пионерский горн. И на сцену гуськом вышли пионеры. И за ними, без спросу, вышел Пышта.
— Кушайте лепёшки нового урожая! — звонко
И по пионерской цепочке побежала миска с лепёшками. Она добежала до последнего в ряду, до Пышты, и он поставил её на табуретку.
— Спасибо! А кого угощать в первую очередь? — спросила Майка.
— Бригадира Петрушечкина! — закричали пионеры.
Майка протянула ему лепёшки:
— Откушайте!
— Благодарствуем! — Петрушечкин отломил кусок.
А миску передали в зал, и она пошла гулять по рядам и мигом опустела. И как только рты задвигались, зажевали, киноаппарат снова зажужжал.
Ох, какие отличные кадры заснял он! Ох, как скривились жующие физиономии! А Петрушечкин сморщился, как гриб сморчок. Он прижмурил глаз, одну бровь зацепил за другую и, дёрнув носом как дятел, со злобой выплюнул жвачку в кулак.
— Горько! Горько! Полынное зерно! — кричали из зала. — Чьё зерно?
— Петрушечкиной бригады! — все вместе ответили пионеры.
— Напраслина! Не докажете! — побагровев, крикнул Петрушечкин.
— Уже доказано! На пункте дежурил пионерский пост! — смело ответил ему паренёк; пилотка торчала у него из кармана. — Не дали пионеры вашему зерну попасть в государственные закрома! И никогда не дадим!..
— Молодцы ребята! — шумел зал. — Гнать Петрушечкина из бригадиров! Гнать его!..
А Петрушечкин, злобно зыркнув на пионеров глазами, словно сказал: «Попадётесь вы мне!»
Но сомкнутым строем стояли ребята плечом к плечу, и вместе с ними Пышта. Все они смело глядели в лицо Петрушечкину — плохому хозяину, плохому человеку.
И во всех взглядах ребят, и в Пыштином тоже, Петрушечкин прочитал: «Всегда готовы!»
А председатель колхоза поспешно пробирался сквозь тесные ряды к сцене. Он поднялся и обнял ребят сразу столько, сколько смог обхватить широко раскинутыми руками.
Вся молодёжь Семиречки после вечера осталась в клубе вместе с Непроходимимами. И председателя колхоза тоже пригласили. Они сидели, спорили, подсчитывали какие-то строительные материалы, а у Пышты глаза слипались.
— Может, отведём его в автобус, уложим?..
Но Пышта ответил:
— Дед никогда не оставил бы ребёнка ночью одного в автобусе.
— Как только ему выгодно, так он вспоминает, что он ребёнок. Ну и тип! — возмутились Непроходимимы, и все, даже председатель колхоза, рассмеялись.
— Так это ж дедушка, а не я так бы сказал!
Они решили послушаться деда, и теперь Пышта сидит и клюёт носом. Их голоса он слышит сквозь глухую стену дремоты. Клюнет — проснётся, клюнет — проснётся… «Клюю как петух… И они про петуха говорят…»
Семиреченские девушки говорят:
— У вас тротуары, а у нас туфельки не надень. Возле клуба лужа — петух потонул… У вас клубы вон какие! У вас аккордеон с перламутровой грудью! А у нас одна трёхрядка-гармошка, да и ту вместе с её хозяином в армию проводили. У нашего председателя волейбольную сетку не допросишься…