Жил-был Пышта
Шрифт:
И Пышта поёт своим голосом: «Пусть всегда буду я!»
— Ложись, Пышта. Сегодня песен не будет.
Ничего не поделаешь. Уже он доел вчерашние пирожки с капустой, они оказались жареными. Уже полил из чайника землю в консервной банке, он вчера посадил в неё черносливовую косточку. И вот Пышта лежит под одеялом, на котором пасутся голубые ослы и зелёные утята, и напоследок перемигивается через шофёрское зеркальце с Фёдором. О чём они перемигиваются? У них тайна. Вчера там, на брёвнах, Фёдор подарил Пыште подарок. Про него знают только они двое. Что за подарок? Это — мерка. Очень
А КАК БЫ ОЦЕНИЛ МОЙ ПОСТУПОК САМЫЙ ВАЖНЫЙ ДЛЯ МЕНЯ ЧЕЛОВЕК?
— А какой человек, ты сам выбери, — сказал Федор. — Выберешь и приложи нашу мерку — измерь свой поступок. И сразу увидишь, хорош он или плох.
Ну и пусть мерка выдуманная, пусть невидимая, но всё равно она им обоим очень нужна.
— Пышта, закрой глаза! — командует Майка. — Спи!
Ладно уж, он закроет. Но не совсем. А чтоб в щёлку видеть небо. В небе догорают пёрышки облаков.
Вчера Фёдор рассказал, что на Севере, где служил на флоте, солнце светит только в короткое лето, а потом уходит, и на долгую зиму наступает ночь. И солнечного света ждут растения, и звери, и люди. Люди складывают песни и сказки про его добрую силу, про тёплые руки-лучи, которыми оно растопит снега и разрисует цветы и травы.
Но однажды люди рассердились на солнце:
— Зачем уходишь? Без тебя матери сутулят спины, чтоб видеть глаза своих детей. И олени склоняют рога, чтоб различить мох-ягель.
Но солнце уползло за край земли. А один несогласный человек схватил солнце за его огненный хвост. Руки храбреца обуглились, кудри покрылись пеплом. Но он вырвал у солнца много золотых и розовых перьев, полную пригоршню солнечной красоты.
И теперь над землёй повсюду — ярким ли, нежным ли пламенем — горят огненные пёрышки в уже холодном вечернем небе. И все люди глядят и знают: солнце живо, оно вернётся!
…Погляди наверх, мама, может, над тобой тоже сейчас горят пёрышки?..
Закат угасает. Пышта закрывает глаза. Почти совсем.
— Теперь над ним хоть из пушек стреляй — не разбудишь, — говорит Майка. — Фёдор, репетируй, твоя очередь!
Фёдор — одна рука на руле, другая дирижирует — произносит своим рокочущим басом:
Отечество славлю, которое есть, но трижды — которое будет!Милиционер на освещённом перекрёстке отдаёт ему честь. Наверно, решил, что Фёдор приветствует его, а не отечество, которое есть, и трижды, которое будет.
Автобус высвечивает фарами придорожные голые деревца, и последние листки на ветках вспыхивают ему навстречу, словно крохотные огненные флаги.
Глаза 5. Как подвозили бабку
Надо мчаться без остановок. Но только начнёт водитель выжимать скорость, только стрелка на спидометре возьмётся отщёлкивать километры, обязательно задержка.
Вот на обочине стоит высокая старуха в тёмной шали. Через плечо корзина, у ног ящик и мешок, в руке здоровая кошёлка. Увидала автобус — подняла руку.
— Голосует бабка! — объявляет Фёдор. На шофёрском языке это значит — просит подвезти. — Уважим?
— Она старая, ей тяжело с вещами, — пожалела Майка.
Значит, уважим. Фёдор тормозит. Высокая старуха лезет в автобус и зорко приглядывает за вещами, которые втаскивает Фёдор.
Вещи ведут себя шумно.
Из корзины высунули носы утки и крякают в три глотки. Мешок на полу ворочается и визжит поросячьим голосом. Только ящик ведёт себя тихо; сквозь редкие планки видны мягкие кроличьи уши. А кошёлка…
— Поаккуратней, милок, не разбей, там яички. Мне недалеко, до поворота довезёшь, а там я доберусь…
Сажали одну пассажирку, а посадили целую компанию.
— Откуда едете, бабушка? — спрашивает Майка.
— Да из Прудков, доченька, из Прудков…
— Так вам в обратную сторону! Мы сами в Прудки едем!
— Да нет, милая доченька… Такая история вышла: зятёк, дочерин муж, мне попутную машину сговорил, а я притомилась в машине и уснула. Он меня и провёз мимо поворота, где на рынок сворачивать. Вы уж меня до поворота обратно свезите. Там рыночек у станции, бойкий! А опоздаешь, так и не продашь своё трудовое, своим горбом наработанное…
— Бабушка, а разве у вас в Прудках рынка нет?
— Как не быть, милая, есть рынок! Так ведь люди у нас в Прудках завистливые. Лишнего яичка не продай — так и едят глазами: «Где взяла?» А где я взяла? Курочек держу…
Вдруг Женя повернул к бабке свою кудлатую голову и очень невежливо спросил:
— А ещё в Прудках магазин есть, яйца продают задёшево, какой дурак станет покупать у вас втридорога! Так ведь, бабушка?
Старуха обиженно поджала узкие губы.
— Молод ты, милый, судить, — отвечает она. — Тебе невдомёк, что я курочек пшеном, чистым зерном кормила, от себя последнюю кроху отнимала. Мне нет расчёта яички задаром отдавать.
Пышта думает: экий Женя невежа, обидел старуху.
— Пышта, время! — говорит Владик. — Начинаем урок. Устный счёт. Не отвлекайся. Что ты там делаешь у ящика?
— А я и так считаю, — отвечает Пышта. — Сосчитал: тут четыре кролика.
— Четыре, милок, четыре, откуда у меня их много будет…
— Считай: одна пассажирка, да четыре кролика, да поросёнок, да три утки. Если прибавить к постоянному населению автобуса, сколько получится пассажиров?
Майка не согласна:
— Ты ему на сложение, а ему нужно все четыре действия…
Бабка раскрыла кошёлку с яйцами, проверяет — не побились ли.
Пышта поглядывает на кошёлку нежно: вот бы зажарить яичницу! Глазунью! Ну хоть на три желтка. Для него одного. Для одного? А остальным с голоду умирать, да? Надо яичницу из ста яиц, чтоб всем хватило!
— Пышта, ты считаешь или нет?
«…Одна бабка, прибавить поросёнка, прибавить четырёх кроликов и трёх уток, и ещё пять Непроходимимов — четырнадцать».
— А теперь сосчитай, сколько в автобусе ног!
Пышта складывает: у кого две ноги, у кого четыре — морока!