Жилец. Смерть играет
Шрифт:
В приложении говорилось:
«У меня плохая память на лица, и меня вовсе не интересуют незнакомые люди. Не думаю, что я смогу опознать исполнителя, который на этом концерте сидел рядом со мной. Представленные мне фотографии не напоминают мне никого из тех людей, о ком идет речь. Одна из них напоминает мне моего старого знакомого по имени Вентри, но сходство не очень большое.
Генрих Шлумбергер».
— Нет, — решил Тримбл. — Нет, не думаю, что мне нужно встречаться с мистером Шлумбергером. — Он отложил отчет в сторону. — Конечно, — с надеждой произнес он, — преступник мог замаскироваться. Он
— Старый знакомый по имени Вентри, — пробормотал сержант.
— Ту машину легко мог украсть Кларксон, — продолжал Тримбл, поморщившись оттого, что его перебили. — Хотя нет, он был на Чарльвиль-роуд, когда пришла его жена, а к этому времени автомобиль уже исчез. Ладно! Предположим, этот тип Шлумбергер прав, и Вентри не играл на кларнете. Это не означает, что он не ездил в Дидфорд, где бросил Дженкинсона. Для него было слишком рискованно выходить на платформу, следовательно, у него был кто-то еще… кто-то еще…
Он замолчал и нервно забарабанил пальцами по столу. Впервые инспектор выглядел совершенно растерянным — и совершенно человечным. Сержант Тейт, будучи человеком добродушным, с удивлением почувствовал, что по-настоящему сочувствует ему. Он растерянно покашлял и, стараясь найти утешительные слова, наконец сказал:
— Наверное, кондуктор все-таки ошибается. Нужно будет еще раз с ним поговорить.
Этот жест не остался незамеченным инспектором. Благодарная улыбка скользнула по его лицу, но он все еще пребывал в унынии:
— Да, поговорим. Но даже если он ошибается, это не поможет нам продвинуться вперед.
— А тогда уж мы как следует поговорим с Вентри, — продолжал Тейт. (Странно, с какой легкостью местоимение «мы», оставшееся со старых времен городской полиции, снова появилось у него на устах и с какой естественностью его воспринял инспектор.) — Он нагородил слишком много лжи. Мы можем довольно легко его расколоть.
— Нет, — запротестовал Тримбл. — Пока нам не стоит возвращаться к Вентри, во всяком случае до тех пор, пока мы не будем уверены в своих доводах и не сможем прижать его к стенке, А до этого, думаю, нам лучше побеседовать с миссис Диксон. — Он поднялся. — Но сначала кондуктор. Как его зовут?
— Барри.
— Отправляйтесь в автобусный парк и узнайте, когда Барри будет свободен. А потом пойдем прощупать миссис Диксон, следующим будет Вентри. Черт побери, Тейт, должны же мы как-то прояснить этот случай между этими тремя!
Следующий день был днем крушения надежд. В автобусной компании после длительных розысков установили, что Барри взял отпуск на неделю. Они сообщили полицейским его домашний адрес. Тейт подошел к дому с тыльной стороны за кафедральной церковью и обнаружил дом пустым. Спустя час терпеливого ожидания он увидел возвращающуюся из магазина миссис Барри и от нее узнал, что сегодня ее сын выходной и что она ожидает его дома не раньше полуночи. Когда он настойчиво попросил ее подсказать, где можно его найти, она наконец вспомнила, что среди его развлечений был зал «Танцы для избранных» в Масоник-Холл в тот вечер, где он должен был выступать в роли Мастера церемонии. Не больше сержанту повезло с миссис Диксон. Она уехала на день в Лондон и должна была
Таким образом, дальнейшая работа над расследованием была отложена до вечера, и остальная часть дня была занята разборкой собранных документов и материалов. Чуть раньше девяти вечера оба детектива покинули полицейский участок.
Исключительно элегантный молодой человек с великолепно закрученными усиками объявлял о Поле Джонсе, когда офицеры распахнули дверь Масоник-Холл. Оглушенные невероятным шумом, который производил оркестр, они направились через помещение, с трудом уклоняясь от танцующих, образовавших круг. К ним сразу устремился Мастер церемонии.
— Эй, парни, это танцы для избранных! — закричал он, ухитряясь заглушить и грохот оркестра, и шарканье ног по паркету. — Сюда впускают только по членским билетам.
— Мы сюда не танцевать пришли! — прокричал в ответ Тримбл.
К счастью, в этот момент музыканты сменили бешеный ритм на более медленный, и тихий фокстрот, и два вращающихся круга мужчин и женщин распались на пары. Молодой человек тупо взглянул на Тримбла, а затем на Тейта:
— Господи, да это опять детектив! Зачем я вам понадобился?
— С вами хочет поговорить инспектор, мистер Барри, — объяснил сержант.
Мистер Барри быстро кивнул и зашагал к возвышению к конце зала.
— Подержи Пола Джонса, пока я не вернусь, Сэмми, — сказал он руководителю оркестра. — Я через минуту.
Кивком пригласив детективов следовать за собой, он повел их из зала. Вдоль одной из стен зала шел коридор, здесь на шатких стульях и устроились мужчины.
— Нам повезло, — прокомментировал Барри. — Сейчас мы одни, а чуть позже здесь все будет забито воркующими голубками. Кстати, вы слышали, что я сказал руководителю? Так вот, для Пола Джонса самое большее семь минут. Не спрашивайте меня почему, так оно есть и все тут. Если он продолжится еще дольше, начнется восстание. Так что давайте поскорее, хорошо?
Тримбл понял намек и не стал тратить время на вступление:
— Вчера вы сделали заявление сержанту. Вот, взгляните, чтобы освежить его в памяти.
Барри взял лист бумаги и быстро пробежал глазами:
— Что ж, все, кажется, верно.
— А теперь еще раз посмотрите на эту фотографию и скажите мне, что вы уверены — слышите? Уверены, что это тот самый человек.
Барри внимательно вгляделся в фото, а затем поднял на инспектора невинный вопросительный взгляд:
— Послушайте, ребята, вы что хотите от меня услышать — что это он или не он? Когда я служил в армии, мне пришлось давать показания в суде, так что я знаю, как эти адвокаты могут вас запутать. Но если вы скажете, что вам нужно, я буду держаться этого и все тут. Только сначала мне нужна подсказка. Что я должен сказать?
— Мне нужно знать ваше независимое мнение, — отчеканил инспектор.
— Это трудновато, — нахмурился Барри. — Уж если мне придется заявлять о своем непредвзятом мнении в клетке свидетелей, как пить дать, я окажусь в дураках. Говорю вам, я видел, как это делается. Вот, слушайте! — Он закрыл глаза, словно бросаясь в какую-то безнадежную игру. — Я почти уверен, что это был тот тип, — наконец объявил он. — Так, по-дружески я готов это сказать. Но чтобы быть абсолютно уверенным — это другое дело.