Жили-были, ели-пили. Семейные истории
Шрифт:
«Робонька, мы здесь, – сказала мама, – мы с тобой».
По его щеке потекла слеза, наверное, он нас услышал.
Мы еще хотели с ним побыть, но нас выгнали, у него снова остановилось сердце. Останавливалось семь раз, на восьмой уже не завелось. Устало.
К нам вышел плачущий Рошаль.
«Всё».
Потом долгий туманный период начала жизни без него. Приспосабливались кто как мог. Мама каждый день много лет ходила к нему на могилу. В любую погоду. Навещала. Скучала без него. Наверное, что-то рассказывала. Подолгу оставалась около черного гранитного камня. Курила. Я боялась за ее психику.
Ксеня занялась его стихами. Слава богу, подключила маму. Стала собирать книгу, редактировать, нашла, наверное, правильный способ общения с отцом – через его последние стихи. И вскоре они выпустили его лучший сборник «Последние стихи».
А я рыдала. Никак не могла взять себя в руки. Любая его песня по телевизору, его свитер, пепельница или его чашка вызывали во мне выплеск горя. Рыдала по ночам, как маленький детеныш, оставшийся один. С годами острота прошла, а
Жизнь наша, уже в новом, осиротевшем качестве, кое-как продолжалась. Мы учились жить воспоминаниями, хотя знали, чувствовали, что Роба все равно с нами, просто перешел в другое качество, что ли. Издавались его книжки, пелись его песни. Он был с нами. Мама продолжала ежедневно ходить на кладбище, Ксенька перебралась жить наверх, в его кабинет, охраняя каждую его вещь как цербер.
11
Рождественский Р. Удостоверение личности. – М.: Эстепона, 2002. – с.557.
Папино поздравление маме на годовщину свадьбы – 41 год вместе. Последний год
Лидка, мама, папа, я, Ксения и Бонька
На даче
Ксеня у руля
Еще одна красавица
Вечно за работой
Девяностые были необычные.
Мы обосновались в Переделкино, уехав из московского дома у почтамта на Тверской, где в нашем длинном узком дворе, в ста метрах от Моссовета, уверенно обосновались проститутки, которые выстраивались в шеренгу, как старшеклассницы перед физруком. Они стояли чуть ли не по росту в свете фар от тачки очередного подвыпившего и жаждущего утех клиента. «Вот эта!» – И выпив глоток спирта «Роял», девчушка в дырявых колготках в сеточку, мини-юбке и блузке с люрексом бесстрашно впархивала в чужую машину и скрывалась за поворотом. Остальные садились, как старушки, на лавку у подъезда и ждали своего очередного прынца, желательно на белой иномарке. Иногда раздавались взрывы хохота, всхлипы и причитания: «Ой, да ты чё!!!» Иногда их гоняли со двора, иногда милиционеры сами интересовались товаром, воровато договариваясь с мамками и похотливо похохатывая. Я всегда боязливо шла гулять с собакой мимо девок, сторонясь и опуская глаза – другого пути не было, как сквозь строй. Уже и узнавать кого-то научилась по одежке, которая менялась редко, была как спецформа для каждой: нелепая, оголяющая, но обязательно где-нибудь поблескивающая. Я уже и не думала, что наш проститучий двор когда-нибудь освободят от захватчиц, но в один прекрасный день на въезд поставили шлагбаум – было такое шлагбаумно-приватизаторское время, все вокруг хапали, – и девочки исчезли в один миг: клиентам просто некуда было подъезжать.
Уехали и мы – сдали осиротевшую квартиру какому-то интеллигентному, почти обрусевшему французу, сдали со всеми воспоминаниями, привидениями великих, скелетами в шкафах, роялем и валютным видом на Кремль.
В Переделкино, на огороженном от остального мира и леса участке, жизнь шла более размеренно и патриархально, иногда приостанавливаясь. Дни медленно перетекали из вторника в среду, из лета в осень, из дождя в снег. К нам все так же приходили гости, но уже не так многочисленно и нежданно, как раньше. На дни рождения теперь уже дарили продукты – 200 г сыра, а что, очень хороший подарок, или связку из нескольких рулонов туалетной бумаги. Мы бегали на Неясную поляну рядом с пастернаковским домом воровать кукурузу и прятались в высоких стеблях, когда мимо проезжала машина. Потом варили и поджаривали – праздник! Однажды нам подарили небольшую пачку жирных сливок с долгим сроком действия, мы еле додержали их до Ксенькиного юбилея – 25 лет. Холодильник, несмотря ни на какой юбилей, пустовал. Внизу девственного холодильника, соскучившегося по продуктам, лежали черная в язвах картошка, яйца, подарочный сыр, подарочные сливки и много загодя скопленного майонеза. Продуктовый набор на четвертной сестринский юбилей. Ксенька сделала бисквит, пропитала его коньяком и вареньем с лимонной кислотой и взбила драгоценные сливки. Торт украсили фотографиями за неимением ничего съедобного. На горячее и придумывать было нечего – запекли в духовке горшочки с замороженными польскими овощами, вырезали все картофельные язвы и остатки клубней сварили с чесноком и запекли с майонезом, зеленью и сыром. В последний момент я метнулась на участок и нарвала папоротника, который только-только пустил стрелки, отварила его, обжарила с сухарями и приготовила салат. Получилось необычно – нечто похожее на грибы. Мы с тех пор стали есть папоротник прямо с грядки в мае. Стол был восхитительный! Гости чавкали и просили добавки. А крестная, которая работала тогда в министерстве, подарила полкило творога, завернутого в какие-то секретные министерские документы.
Ксенька на самом деле родилась поваром. Так бывает. Научиться тому, что делает она, нельзя. С этим надо родиться. А вся эта ее профессиональная журналистика высокого полета, киномания, литературоведчество и фотографирование – это так, роли второго плана, за что она тоже заслуживает отдельной высокой премии. А та, что заслуживает «Оскар» – кулинария, стопроцентно. Сестра как-то по-особому чувствует вкус, и чтобы придать блюду неповторимость, не просто как Лидка добавляет везде сахарку, а составляет уникальные смеси трав с разными маслами, черной солью и еще с чем-то неведомым, и любая повседневная еда становится божественной. Из всех поездок она обязательно привозит чемодан специй и особые милые глупости для кухни: термометр для шоколада, скажем, или шприц для маринада. И ничего вроде этому гурманству в детстве не способствовало. И вообще, я горжусь, что приложила руку к ее появлению на свет. Ну, не в прямом смысле, конечно. Когда мама узнала, что беременна, первым делом обратилась ко мне:
– У тебя может быть братик или сестра. Как ты к этому отнесешься?
– Мне надо подумать, – сказала я. – До утра.
Утром сказала по-взрослому, даже по-мужски: «Давай оставим».
А за окном – Калининский проспект! Начало 70-х
Ксеня у елки. 1976 г.
Папино поздравление Ксене с днем рождения
Школа молодой мамы
Я и стала ее второй мамой, когда наша общая и любимая улетала с папой в разные страны – меняла пеленки, кормила, гуляла, лечила, вызывая Леню Рошаля, если что-то было не так. Могла отпроситься из школы, мотивируя тем, что пора кормить ребенка, а она без меня плохо ест или придет врач делать прививку – будет без меня плакать. Один раз Ксенька действительно напугала – сожрала картинку из кожи, которая висела у нее над кроваткой. Из Южной Америки, написанная яркими свинцовыми красками. Ксенька тогда еще и говорить не умела, просто побледнела, обмякла, затошнила. Бегом оттащила ее в детскую поликлинику, которая, к счастью, была во дворе, и через орущих теток «Ты куда без очереди?» вбросила сестру среди бумаг на рабочий стол нашей старенькой горбатенькой врачихи, которая, всплеснув руками, бросилась ее выхаживать.
Промыли, спасли.
А так тоже ходила в сад, ела мои сырники, читала с 4 лет взрослые газеты, сидя на горшке. Сырники, кстати, очень любит до сих пор, детство вспоминает.
Творог отжать, если в нем есть сыворотка, добавить 2–3 яйца, 2–3 ст.л. сахара, изюм по желанию, некоторые не любят. Творог тщательно перемешать с мукой и сделать сырники. Жарить на среднем огне. Подавать со сметаной или вареньем. Или со сметаной и вареньем.
Вам понадобятся:
400 г сухого творога,
2–3 яйца,
2–3 ст. ложки сахара,
примерно 2–3 ст.л. муки,
растительное масло для жарки,
если нравится,
изюм.