Жили-были, ели-пили. Семейные истории
Шрифт:
Чувствовала, что еще немного, и я так начну себя жалеть, что никуда не уеду.
Дима на съемках. Дели, 1984
Письмо из Индии
С Президентом Индии Радживом Ганди
Индия имеет свой особенный запах. Ни одна страна не пахнет так, как Индия. Если страны и пахнут, то в основном чем-то резиновым, промышленным, химическим. Индия, точнее, Дели, пахла специями. Оранжевыми специями. Я не знала тогда, что они оранжевые, но если тот запах вообще имел цвет, то он был именно оранжевым! Я оказалась права – запах карри, он въелся во все: в разноцветные сари, в которых не раз что-то обязательно готовили, в мастики для волос, в циновки для сидения, в человеческую кожу, наконец. Даже в индийскую косметику – уж если что-то и варить,
Карри и Камча
Камча делал карри с имбирем. У него стояла большая мраморная тяжеленная ступка, которую он повсюду возил с собой и которая все равно пахла Индией, пусть даже очень хорошо вымытая. Эта ступка и принимала все индийские пряности. Карри создавался именно здесь. Камча надевал очки, выкладывал перед собой все специи и начинал. Все делалось по наитию – никогда вообще в Индии я не видела, чтобы готовили по рецепту, только по наитию. Видимо, поэтому повторить блюдо было невозможно, оно каждый раз становилось другим. Камча всегда начинал с семян кориандра: хорошенько измельчив их в ступке, добавлял все остальное, там щепотку, тут капельку. Когда смесь была готова, он приступал к мясу. Или к рыбе. Или к курице. Кусочки резались небольшие, обжаривались. Отдельно жарилось много лука и добавлялось к мясу. Чтобы немного смягчить остроту, я просила Камчу готовить нам все со сливками, и вправду, Индия в этих блюдах стала нежнее, сливочней и мягче. И лучшее сочетание карри было с рисом – белым или диким, не важно, но было ясно, что карри и рис рождены друг для друга.
Для карри понадобятся:
500 г говяжьей вырезки или куриного филе,
1 крупная репчатая луковица,
2 ст. л. карри,
черный молотый перец и соль по вкусу,
200 мл сливок жирностью 20 %.
Сам Камча родом был из Непала, маленького роста, все время качающий головой, словно со всем соглашающийся, с детскими ручками. Он простаивал на кухне целыми днями и хрипло похохатывал надо мной, когда я готовила что-нибудь русское, удивляясь непонятному сочетанию еды – так и говорил, эта еда не сочетается, – отсутствию огромного количества специй и использованию неизвестных ему продуктов. Он не знал, например, что такое сыр. Совсем не знал. С опаской принюхивался к желтоватому жирному кусочку, который оставался еще с Москвы, бережно оберегаемый мною, все косился на него подозрительно и спрашивал с мудрой улыбкой: неужели я и вправду собираюсь есть этот протухший неизвестный продукт? Смелая девушка. И качал головой. Никогда не видел колбасы, сосисок, свеклы, черного хлеба и еще много чего. Когда я первый раз при нем отварила свеклу для борща и стала снимать с нее кожу, он испугался и побежал в аптеку принести мне антисептик от порезов – решил, что я неаккуратно чистила овощ и все руки перемазала кровью. Потом долго сидел, тыкал в свеклу пальцем и рассматривал то ее, то красный палец – прямо как ребенок с новой игрушкой. Но пробовать борщ потом отказался наотрез. Там кровь овощей, сказал он. Устроил скандал по поводу селедки. Он открыл большую круглую железную банку, понюхал, поморщился и категорически заявил: «Мадам, эта рыба испорчена, я ее выброшу. Ее не то что жарить, даже варить нельзя! Такой запах ничем не отобьешь». И пошел было выбрасывать. Еле банку отбила тогда.
Он вообще странным был, этот Камча. Много лет прослужил в непальской армии, сам был из гуркхов, которых англичане обожали брать себе в охрану за верность и смелость. Ночами тонким заунывным голоском пел песни-мантры. Монотонно так, будто молился. Когда мы приглашали гостей, выносил блюда только в праздничном белом кителе со множеством знаков отличия и неизвестных медалей. Выносил гордо, торжественно, как в оперетте. Но был очень благообразным и достойным. Научился немного говорить по-русски. Занимался по утрам какой-то странной танцевальной гимнастикой с громкими, шипящими, тяжелыми вдохами-выдохами. Ел из железной, почти собачьей, миски, сидя на полу. Рассказывал, что в походах наиболее частой едой был банан, который острым гуркхским ножом надрезали вдоль, снимали кожуру с одной стороны, другая получалась как на подносике, хорошенько заливали лимонным соком и от души сыпали красным перцем. Говорил, что это универсальная еда. Поверила. Втянулась. Вот такой гуркх на пенсии достался нам. Было ему тогда лет пятьдесят: к этому возрасту он подсох, совсем поседел и бесшумно ходил тенью в своих мягких войлочных тапках 35-го размера, старик-подросток. Но был жилистым, сильным и ворочал с легкостью большие упаковки с водой, когда мы с ним ходили на рынок. Ставил упаковку на голову, а пакеты с овощами-фруктами брал в руки, мальчишек-кули и близко не подпускал для помощи: «Украдут что-нибудь, я знаю». Научил меня разбираться в местных овощах-фруктах, половина которых была мне неизвестна. Он пытался жестами и десятком английских слов объяснить мне, как что едят, и оказалось, что если бы я не знала, то вполне могла бы отравиться. Одни овощи, например, нужно замачивать на день в подкисленной воде – тогда из них выходит какой-то яд и они становятся жутко полезными. Другие нельзя есть сырыми – только засаливать, а третьи, такие яркие и красивые, вообще идут на корм скоту.
Камча очень интересно и необычно готовил, виртуозно разделывая мясо, кромсая овощи за секунду, ловко орудуя ножом. Гуркх, а как же. Показал мне много рецептов. Кое-что прижилось, делаем до сих пор.
Еще одно письмо из Индии
Худая и молодая
Куриную грудку быстро отварить с солью, имбирем и душистым перцем, разобрать на длинные, довольно тонкие полоски. Огурец нашинковать длинной тонкой соломкой (как для корейской моркови) или просто нарезать тонкими полосками. Залить соусом, дать чуть постоять. Посыпать мелко нарубленной кинзой.
Вам понадобятся:
1 куриная грудка,
1 см корня имбиря (очистить, нарезать),
3 горошины душистого перца,
2 среднего размера огурца (с тонкой кожицей, не чистить).
Для соуса:
1/4 стакана соевого соуса,
1/4 стакана бульона от варки курицы,
1 ст.л. рисового уксуса,
1 ст. ложка сахара,
2 ст.л. кунжутного масла,
щепотка соли,
четверть пучка кинзы (нашинковать).
Это же не наркотик!
В экзотических кустах
Дима – корреспондент Гостелерадио СССР в Индии
Мы жили в самом Дели, в маленьком домике района Васант Вихар с видом на пустырь, где паслись тощие святые мелкоголовые коровы, которые под утро истошно орали – наверное, от избытка молока, но как подоить святую, пусть даже и корову? У нас был перед окном садик 5 на 2 метра, в котором жили змеи, не очень вроде ядовитые; молодой хамелеон, застывающий постоянно в нелепой позе и нелепом цвете, видимо, не понимающий еще, что такое мимикрия и как ею пользоваться; ящерицы, среди которых, как выяснилось, была одна маленькая и опасная, и пара огромных тараканов, романтично свивших гнездо на дереве. Иногда к нашим трем цветкам залетали колибри. Райское место. Да, еще куча других насекомых, которые в Индии почему-то громадного размера и с крыльями – муравьи, жуки-пауки, мокрицы, улитки – летает всё! При этом никого нельзя убивать – вдруг этот задумчивый жучок чья-то реинкарнация? В общем, учились жить в мире, смотреть под ноги, ни на кого не наступать, перестраивались как могли.
К индийской еде и образу жизни мы привыкали довольно непросто. Дома-то ладно, я готовила сама и учила Камчу перестраиваться на более мягкий европейский стиль готовки, но наши частые выходы в гости и на приемы нас выматывали. Если звали на ужин к 21 часу, это значило, что сначала пойдут долгие философские разговоры о жизни с совершенно незнакомыми мне людьми, а где-то в полночь подадут жутко острое карри и все остальное. Первое время мы умирали от голода, следя не за разговором, а за движением хозяйки в сторону кухни. Потом стали ужинать дома и спокойно дожидались ночи, чтобы со всеми перекусить. Но для российского желудка эти ночные ядрено приправленные десятки блюд оказывались тяжелым испытанием и не давали уснуть. Все было так, пока однажды в гостях нам не предложили бетель. На серебряном подносе, украшенном, как скатертью, листом банана, лежали маленькие аккуратные треугольные сверточки из листьев на один укус. Я слышала о нем и даже была предупреждена, что в Индии его жуют все поголовно, что это легкое наркотическое средство, и как законопослушная девочка из хорошей семьи вежливо отказалась. Хозяйка, Радха, адвокат по профессии и по совместительству шикарная красавица в годах, в бирюзовом с золотом сари и с ног до головы в браслетах, кольцах и ожерельях, как в кино, удивилась и подсела ко мне на диван. Спросила, почему я после такого сытного ужина, а он действительно состоял из двадцати, не меньше, подач, отказываюсь от бетеля. Меня предупредили, ответила я, знающие люди, что это легкий наркотик.
– Наркотик? Ну конечно! Неужели вы думаете, что все индийцы наркоманы? А если в России пьют водку, я ж не говорю, что русские алкоголики, – почти обиделась Радха. – Бетель жуют почти во всей Азии! Индийцы с большим уважением относятся к своему организму, именно поэтому и жуют бетель. Пойдем.
Мы вышли из ворот ее дома, пока гости, жуя бетель, мило беседовали, и прошли по ночным кривым улочкам, которые и не думали спать. Была зима, в воздухе стоял резкий запах дымящихся коровьих лепешек, которыми отапливали дома неприкасаемые. И хоть жили они далеко, в своеобразном гетто, едкий дым от печеного коровьего дерьма доносился повсюду и резал глаза. Какими-то узкими проходами мы вышли на маленькую площадь, где вовсю кипела ночь. У стены стояла повозка с аккуратно разложенными гуавами, которые скоро должны были повезти продавать, – очень полезны при проблемах с щитовидкой, вскользь сказала Радха; рядом на циновке сидели две девочки и нанизывали оранжевые цветки на нитку, чтобы, вероятно, украсить утром в храме статую Будды. А около чана старый и худой голоногий человек доставал шумовкой из булькающего масла надувшиеся лепешки и веером раскладывал их на подносе. На соседнем блюде лежали горячие пирожки с луком, рисом и перцем – еда, к которой можно привыкнуть только с детства, а для иностранцев это пытка, пожар, который не зальешь никаким количеством ни вина, ни воды. Только тощие собаки почему-то глубоко спали, пристроившись у ног продавца лепешек, изредка вдруг вздрагивая и дергая ногами. Под самым фонарем, на перевернутом вверх дном пластиковом ведре, сидел еще один старик. Перед ним на двух кирпичах лежал лист фанеры с маленькой химической лабораторией – баночки со снадобьями, закрытые и открытые, коробочки разного калибра, ложечки и палочки, пипетки и щипчики, связки глянцевых ярко-зеленых листьев и мешочки с разноцветными лепестками. Всё такое загадочное и волшебное.
– Намасте, – поздоровалась Радха и стала объяснять мужичку что-то на хинди, иногда показывая на меня. Мужичок был в годах, но возраста неопределенного, с веселыми круглыми глазами, беззубым ртом и ярко-красными губами. Он сидел, закутавшись в огромный двуспальный плед, с которого зло щерился такой же огромный, как и сам плед, плохо нарисованный тигр. Видимо, свой беззубый рот мужичок компенсировал тигриными громадными клыками. Он кивнул, беззащитно улыбаясь, и жестом подозвал меня поближе.
– Это мой мастер, он всегда делает нам бетель. И родителям моим еще делал. Ему уже под девяносто, может, больше уже.
Она спросила его что-то, тот только пожал плечами и, улыбнувшись, что-то ответил.
– Сам не знает, сколько ему, не считал, говорит.
Страшно было, конечно, ставить на себе эксперименты, но я решила попробовать. Раз вся Индия, говорите…
Мужичок приободрился, расправил плечи, скинув с себя тигра, и победно оглядел свою лабораторию. Взял глянцевый густо-зеленый листок и намазал его, как хлеб маслом, какой-то белой пастой. Радха мне объясняла.