Жить для возвращения
Шрифт:
После революции 1917 года он окончательно ушел в науку и целиком посвятил себя освоению высоких широт. Характерно, что в партию большевиков он официально так и не вступил, а близким объяснял свой поступок тем, что добрый десяток лет, когда это было действительно опасно, состоял в РСДРП — теперь же не считал для себя возможным делать карьеру по партийной линии (чем, с горечью добавлял он, «все больше и больше занимаются некоторые»).
Еще перед революцией Рудольф Лазаревич расстался с Марией Ивановной, точнее говоря, именно она проявила в том инициативу, хотя и с нею, и с дочерьми Софьей и Марией он сохранил самые добрые отношения. В 1919 году он женился вторично, прожив в любви и дружбе с Аленушкой, Еленой Михайловной Ермолаевой без малого двадцать лет. Чтобы получить согласие родителей на брак, Самойловичу пришлось принять христианство. Елена Михайловна мне рассказывала:
— Мы с Родолем (так она всегда называла мужа — З.К.)познакомились в восемнадцатом году и сразу полюбили друг друга, хотя у нас была большая разница в возрасте, около пятнадцати лет. Мой отец был военным инженером-фортификатором и имел немалый чин, а тут, видите ли, появляется избранник дочери — чуть ли не сорокалетний большевик да еще иудейского происхождения! Сами понимаете, мои родители отнюдь не пришли в восторг, особенно мама. Она сразу стала требовать, чтобы я уговорила его креститься. Боже, как я тогда мучилась, боялась и заикнуться об этом! Но Родоль такая умница, и к тому же обожал меня. Он сразу все понял и быстро дал согласие. Священник, что его крестил, между прочим, впоследствии бывал в нашем доме, любил вместе с Родолем пропустить рюмочку, и не одну! Всякий раз святой отец восхищался тем, как легко муж согласился креститься. Он также делал комплименты его голосу, а Родоль рассказывал ему, что еще в детстве, в Азове, частенько пел на клиросе в церковном хоре.
У Елены Михайловны и Рудольфа Лазаревича родился сын Владимир, за ним дочь Наталья. Семья обосновалась в Петрограде-Ленинграде, там, где находился созданный Самойловичем Институт по изучению Севера. Позднее, став профессором, он принял еще и кафедру северных полярных стран на географическом факультете ЛГУ.
Почти ежегодно, с началом навигации, экспедиции под руководством Самойловича уходили в моря Ледовитого океана. На парусно-моторных, а то и обычных, весельных, судах-суденышках Самойлович с товарищами по экспедиции, маститыми и совсем юными, совершил пять плаваний на Новую Землю, обошел все острова и островки архипелага, составил их точную географическую карту.
Летом 1928 года судьба уготовила ему роль спасателя. В Ледовитом океане к северо-востоку от Шпицбергена потерпел катастрофу возвращающийся из полета к Северному полюсу дирижабль «Италия» с экспедицией под начальством генерала Умберто Нобиле. На поиски затерянных во льдах отправились десятки судов и самолетов разных стран мира, но главную роль был призван сыграть — и сыграл! — самый мощный в те времена ледокол «Красин» со спасательной экспедицией под руководством Самойловича, в составе которой был и экипаж летчика Б. Г. Чухновского.
О спасательных операциях, о том, как менее чем за пять суток удалось вернуть в строй законсервированный, лишенный команды и угля ледокол, выйти на нем из Ленинграда в полярные моря и спасти тех, кто уже отчаялся получить помощь, написано множество книг, сняты фильмы. Красинская эпопея получила всемирный резонанс, а имена героев-спасателей и в первую очередь имена начальника экспедиции и наших молодых пилотов стали символами всего самого светлого и гуманного, гордостью человечества, его надеждой.
Но отшумели ликования, участники спасательной экспедиции получили заслуженные награды (у Самойловича появился орден Трудового Красного Знамени), досыта поездили и по стране, и по загранице, где как нельзя более способствовали признанию СССР в глазах зарубежного мира — и наступили будни. Директор Арктического института снова почти каждую навигацию уходит во льды, руководимые им отряды работают на всем гигантском побережье Северной Евразии, историческом «фасаде» России.
В начале 30-х годов Самойлович побывал и в воздушном пространстве над Арктикой, но не на самолете, а на дирижабле «Граф Цеппелин». Рудольф Лазаревич возглавил научную группу беспримерной международной воздушной экспедиции. С какими чувствами отправлялся пятидесятилетний профессор в тот захватывающий воображение арктический полет? Ведь прошли всего три года со дня гибели «Италии», нередко случались катастрофы с другими воздушными исполинами. И тем не менее, презрев риск, забыв о возрасте и болезнях, Самойлович уходил в тот полет, продолжавшийся без посадки 106 часов, со страстью юного первооткрывателя. Он писал: «Трудно представить себе хотя бы одного человека, который, побывав в Арктике, не почувствовал бы болезненной любви и непреодолимого влечения к ее красотам. Но лишь немногие счастливцы могут отдаться своему влечению».
Он по праву считал себя именно таким счастливцем. Любимая и любящая семья, любимый Ленинград, родной институт, преданные ученики, ежегодные плавания в морях Ледовитого океана, посещение высокоширотных островов и архипелагов — что еще может желать исследователь?
Середина 30-х. Самойлович награждается орденом Ленина — «за Арктику». Он депутат Ленсовета, вицепрезидент Географического общества СССР (а президент — Николай Иванович Вавилов), почетный член географических обществ многих стран мира, член Международного морского арбитража, член Совета при начальнике Главсевморпути О. Ю. Шмидте. Популярность его чрезвычайно велика, особенно в Ленинграде. Но в стране уже наступили кровавые времена.
Большой террор, разразившийся на Большой земле, не обошел и высокие широты. В Заполярье во все больших количествах обнаруживались «враги народа». Журнал «Советская Арктика» в 1936 году после сообщений о чистках в большевистских партячейках на Крайнем Севере писал: «Оказался сильно засорен Арктический институт, мы до него только теперь добрались». По воспоминаниям близких, Рудольф Лазаревич мрачнел день ото дня и не раз им говорил, чтобы в случае его ареста они знали: он ни в чем не виноват, вся его деятельность была направлена на то, чтобы открыть для нашего народа богатства полярных недр и освоить этот край.
В 1937-м году Самойлович не должен был идти в Ледовитый океан — ему предстоял полет через Северный полюс на самолете Сигизмунда Александровича Леваневского в Америку, куда его пригласило Национальное географическое общество США прочитать цикл лекций американским студентам и специалистам по Арктике. Рудольф Лазаревич загорелся этой идеей, несмотря на то, что по маршруту СССР — Северный полюс — США тогда никто в мире не летал, экипажи Чкалова, Громова и Леваневского еще только готовились к «Великим Сталинским перелетам», и Самойлович должен был стать первым в истории пассажиром на этой трассе.
Все сорвалось. Машина Леваневского оказалась чудовищно перегружена: Сталин направлял президенту Рузвельту обильные дары (русские меха, бочонки с русской икрой), для пассажира, даже именитого, места не нашлось. Хочется кощунственно воскликнуть: «А жаль!»… В самом деле, полети он тогда, в августе 1937-го, он бы погиб вместе с экипажем, и его имя наверняка было бы присвоено Арктическому институту, осталось бы в истории, совсем иначе сложилась бы судьба его родных и близких. И, самое главное, ему не пришлось бы пережить ужаса 1937–1938 годов, гибель во льдах избавила бы его от физических и нравственных страданий. Все, однако, вышло по-иному, и летом 1937 года Самойлович отправился в очередную, двадцать первую по счету, экспедицию на борту ледокольного парохода «Садко». Думал ли он, что эта экспедиция — последняя?