Живая и Мертвая
Шрифт:
А что будет, когда по какой-нибудь очередной программе реновации снесут этот дом? А если когда-то и сам город исчезнет, оставив лишь руины? Он так и будет бесчисленное количество раз вставать, спускаться по лестнице, ехать на работу, на которой его и при жизни-то, наверное, никто не видел?
И я однажды тоже свихнусь и закончу так же, решив, что имитацию жизни можно к ней приравнять?..
Я не помню, как вернулась в квартиру и зашла в свою комнату.
Может, и была доля правды в том, что я после себя ничего не оставила и спустя год, два или двадцать лет они обо
Кухня была освещена верхним светом, мама, уходившая на работу позже остальных, мыла чашки после завтрака.
– Мам, ты меня слышишь?
Она вздрогнула, выронила чашку и обернулась прямо ко мне. В пустой квартире звук удара раздался оглушающе громко, чашка сделала пол-оборота и застыла невредимой. Теперь тишину нарушало только тиканье настенных часов.
Мама смотрела на меня – и не видела.
– Мам?..
Еще с полминуты она вглядывалась в место перед собой, а затем, сделав глубокий вдох и выдох, еле сдерживая слезы, прошла в прихожую прямо через меня. Меня передернуло, но я с удивлением поняла: ощущение стало слабее, чем в первый раз – холод все еще обжигал, но его уже вполне можно было терпеть.
Я уселась на кухонный диванчик. Даже самой себе я не смогла бы объяснить, что бы я хотела ей рассказать, но что-нибудь важное. Что у меня была мечта, например, или что я думала что-то изменить в своей жизни, или просто что я была счастлива, хотя последние месяцы были тяжелыми. Если бы я смогла, я бы рассказала ей что угодно, даже самую невероятную ложь, лишь бы только не остаться белым пятном на карте жизни.
В попытках поговорить с домашними прошла зима. Пару раз они слышали меня, но не могли разобрать, что я говорю. А постепенно стали прислушиваться все реже и реже. Приходящим гостям на щекотливые вопросы о моей кончине рассказывали, что я была славная, тихая девочка, так же, как на похоронах. На этом моменте все горестно вздыхали, и беседа катилась дальше.
***
Перезимовала я без особых событий, хороших или плохих. К концу холодов родители несколько успокоились: когда в разговорах заходила речь обо мне, они выглядели печальными, а не убитыми горем. А в марте в нашем семействе наметилось прибавление: мой брат нашел себе девушку.
Я никогда ее не видела. Раньше все его подруги были из института или дворовых компаний, и я хотя бы примерно представляла, кто они. Эта возникла как из воздуха.
Она приходила почти каждый день, ужинала с моими родителями, помогала убирать со стола и мыла посуду. Их отношения развивались не то чтобы очень быстро, но было понятно: между братом и новой девушкой все серьезно. Сегодня она тоже пришла.
Быстро и ловко собрала посуду в стопку рядом с раковиной и уже потянулась за губкой, как мама сказала:
– Да ладно, я сама помою, иди. Я вас к чаю позову.
– Хорошо, – она кивнула, улыбнулась и отправилась в комнату к брату. Я пошла следом.
Тот сидел с выключенным светом и бездумно бряцал на гитаре. Его черный силуэт выделялся на фоне темнеющего апрельского неба.
– Твоя мама сегодня какая-то очень отрешенная, – заметила девушка, присаживаясь на кровать.
– Ну… Ничего удивительного. Скоро годовщина смерти сестры.
Это прозвучало неожиданно. Да, я помнила, что умерла весной, но не думала, что теперь каждую весну придется об этом вспоминать. Раньше это время года мне очень нравилось…
– Мне жаль. Наверное, вам тяжело пришлось… Ты мне ничего о ней толком не рассказывал. Какая она была?
– Обычная, – брат пожал плечами. – Мы не были особенно близки. Она была неплохая. Но и не хорошая. Она всегда знала, как надо, всегда старалась делать все правильно. Я никогда этого не понимал.
– В смысле?
– Ну… Она считала, что главное в жизни – быть хорошим человеком. Не доставлять другим проблем, учиться хорошо, работать. И в итоге… От нее ничего не осталось, понимаешь? Как будто ее никогда и не было.
Я почти задохнулась от изумления и нарастающего гнева. А брат продолжал:
– Да, осталась комната, в которую никто толком не заходит, вещи, файлы на компьютере. Но это все какие-то мелочи, мишура. Я могу вспомнить считанные разы, когда она злилась или реально говорила то, что думает, и все. Больше ничего, – он ненадолго задумался и продолжил: – Поэтому единственное, что я могу сделать для нее, для себя, для родителей – это не быть как она. Мне мало быть просто хорошим человеком. Я хочу быть кем-то большим. Хотя бы плохим музыкантом. Так что… После универа я не пойду работать, я буду заниматься музыкой. Ну или буду работать и заниматься музыкой.
– Вот как, – не выдержала я. Это была бессмысленная, неконтролируемая реакция. – Значит, меня как будто никогда не было, да?! Значит, плохо быть просто хорошим человеком?! А ты, засранец, ты меня даже не знал, как ты можешь так обо мне говорить! Я же мертвая, обо мне либо хорошо, либо… – Я захлебнулась слезами на последнем слове и уселась на корточки, пряча лицо в ладонях. – Ничего…
Брат продолжал что-то рассказывать, но я слушала уже в пол-уха. Постепенно они заговорили о его планах, как и что он будет делать. Потом в дверь деликатно постучала мама и позвала пить чай, и я снова осталась одна.
Поборовшись с собой пару минут, я вошла в кухню и еще раз посмотрела на свою семью. Они выглядели счастливыми. Мое тело было закопано в землю, а они радовались чаю с печеньем. Мама улыбнулась, и я поняла, что не смогу на них злиться. Они не могли бы горевать обо мне вечно, они должны были это как-то пережить. Вопрос в том, как теперь мне пережить собственную смерть?
– Мам, я пошла, – сказала я, поворачиваясь лицом к коридору. Впервые за все это время мама меня не услышала, и я поняла, что она больше не услышит меня никогда.
Моя комната встретила меня привычной темнотой. Книги стояли по местам, кровать была застелена. Весенний ветер трепал за окном кроны деревьев. Я понадеялась, что мои родные будут счастливы.
И вышла прямо через окно.
***
У меня не было какого-то плана. Я все еще злилась на брата и на себя. На него – потому что был безжалостно прав, на себя – потому что он оказался прав по моей оплошности.
Надо же было променять все возможности жизни на правильность, которая меня даже не спасла…