Живая мишень
Шрифт:
Жасмин и Ичи говорили полушепотом. Скрытность уже вошла в привычку начиная с той ночи, когда он впервые навестил ее в саду; той ночи, когда он открыл ей правду об измене ее мужа с предательницей Розой. Они должны были разговаривать шепотом, потому что даже здесь, в личном саду Жасмин, нельзя было ничего скрыть от посторонних глаз. Чужие глаза и уши были повсюду.
Жасмин иногда задавалась вопросом — а осталась ли вообще какая-нибудь возможность хранить тайны здесь, в роскошном мире ее заточения? Ей казалось, что даже за мыслями кто-то следит.
— У тебя много богов, Ичи-сан?
— Фудо я знаю уже давно. Еще с детства. Для воина образ Фудо означает непоколебимость и решительность. Он тот, кто непреклонен, как скала.
Свет утреннего солнца залил сад. Аромат желтых вьющихся цветов был тяжелым и вызывал головокружение. Жасмин хотела бы опустить голову на колени Ичи и уплыть мыслями далеко за пределы этих стен. Но она не могла. У нее были плохие новости.
— Я только что получила известие от своего мужа, Ичи-сан. Его самолет вскоре покинет остров Сува. Он будет здесь уже сегодня, поздно вечером.
Ичи не отвечал. Он был поглощен искусством.
— Как жаль, — продолжала Жасмин. — Я думала, что у нас будет больше времени.
На заре следующего дня из дворца в путь отправлялись большие караваны слонов и верблюдов. Жасмин приняла меры, чтобы Ичи был тайно вывезен из крепости в одной из больших корзин, которые уже сейчас подтаскивали к ее стенам. Но сегодня силы безопасности наверняка еще раз, под тщательным присмотром бин Вазира, проверят каждую корзину, которая должна покинуть пределы Синего Дворца.
Ичи закрыл глаза и поднял голову, чтобы солнце осветило его лицо.
— Не вводите в заблуждение мое сердце. Оно непреклонно. Прибудет и другой день надежды, — сказал Ичи. Он открыл глаза. — Смотрите. Свет. Он ведь все еще виден в долине за стенами дворца?
— Я помогу тебе сбежать. Ты снова будешь вместе со своей Мичико, мой дорогой Ичи-сан. Я обещаю тебе.
Ичи нанес еще несколько мазков на полотно; кисточка в его руках напоминала крохотное крыло.
— Как ты определишь, что картина закончена? — спросила Жасмин через некоторое время.
Ичи взглянул на нее и улыбнулся. Ему понравился этот вопрос.
— Она никогда не будет закончена, просто придет время, когда ее придется оставить.
Наконец Жасмин поднялась. На мгновение женщина задержала взгляд на сентиментальном борце, который был поглощен искусством и своим горем.
— Рикиши уже убили американца? — спросила она его.
— Нам приказали ждать. До возвращения вашего мужа. Пытками он пока еще не сломлен. Его тело выдает лишь обрывки тайн.
— Но ты все еще приносишь ему еду, которую я передаю?
— Без нее он умер бы с голоду.
— Я до смерти устала от всего этого. Тюрьмы. Пытки. Все эти убийства.
— Все только начинается. Скоро разразится большая смертоносная буря.
— Ш-ш-ш! Слуги!
Ичи снова занялся своей картиной, нанося мазки то там, то здесь, дополняя образ жестокого бога Фудо Мио-о.
В саду появились две молодые женщины, они опустились на колени перед Жасмин и припали лицами к земле.
— В чем дело? Почему вы потревожили меня? — спросила их Жасмин.
— Письмо, о уважаемая. От американца. Он попросил нас передать его вам. Он сказал, что… что вы поймете и не будете на нас сердиться.
— Давайте сюда.
Жасмин взяла конверт из дрожащих рук служанки. Две молодые женщины тихо поднялись и растаяли в тени изящного сводчатого коридора. Она разрезала конверт ногтем и вынула две рукописные страницы. После прочтения опустила руку на огромное плечо Ичи.
— Да? — вздрогнул он, отвернувшись от картины.
— Прощальное письмо, Ичи-сан. Он написал его жене и детям.
Ичи увидел в ее глазах слезы горя.
— Очень сочувствую вашей боли, — проговорил он.
— Так же и твоя жизнь закончится, Ичи-сан. Это письмо напоминает мне твою живопись. Когда-то тебе придется оставить свою картину.
— Да, — заявил сумоист, — этот американец хороший человек. Он стойко перенес тяжкие мучения.
— О господи, — всхлипнула Жасмин, скрывая письмо в складках своих одежд, — да кто из нас не терпел мучений?!
45
Рэгд-Кис
Комар, который укусил Стокли в шею, теперь превратился всего лишь в маленькое красное пятнышко на левой ладони. В его правой руке сейчас был девятимиллиметровый пистолет покойного лейтенанта Пепе. А в самом «Глоке», в свою очередь, было тринадцать пуль со смещенным центром тяжести. За поясом у Стока хранился запасной магазин. Его глаза, нос, горло — все разъедал проклятый едкий дым горящего каучука и бензина. Он подкрался к тлеющему кусту пальметто и отломил обугленную ветвь. Мангровые деревья почернели от огня.
На поверхности воды — ничего, кроме лужиц горящего топлива и нескольких дымящихся спасательных жилетов.
— Росс! — зашипел Сток, все еще не рискуя встать в полный рост. — Эй, Росс! Что ты там натворил? Где ты, приятель?
Он подождал, уже не надеясь услышать ответа. Да, Росс скорее всего был там, на носу, с автоматом в руках. Навострив уши, он услышал, как дружище Сток кричит и колотит по днищу катера пистолетом, потом с громким плеском запрыгивает на борт. Росс мысленно сосредоточился на происходящем.