Живая статуя
Шрифт:
— Зачем Лорану плащ? Он все равно не чувствует холода, — Роза деланно удивилась. — Ни один наш собрат, уж точно, не замерзнет, но вот если мы отнимем у очередного объекта благотворительности монсеньера подачку, то вам всем может стать нестерпимо жарко, — она приблизилась к Винсенту и шепнула. — От его огня…
Дальнейших возражений со стороны Винсента не последовало. Он сразу как-то стушевался, недовольно пробормотал что-то на своем чудном, непонятном языке.
— Монсеньер был обходителен с тобой? — вдруг осведомилась Роза. — Скажи, он приглашал тебя за стол для какого-то необычного пира, представлял
— Нет, — я был ошарашен. — Он…
— Так он обращался к тебе с какими-нибудь странными предложениями? — настаивала она, и я не мог больше сопротивляться. Желание хоть с кем-то поделиться своими чувствами оказалось слишком сильно.
— Он предлагал мне умереть, — выпалил я.
— Умереть во славу дракона! Многие об этом… — Винсент замолчал, как только Роза шикнула на него.
— Да, какие-то люди рады умереть за него и, к сожалению, самые достойные, — кивнул я.
— Кого ты имеешь в виду? — насторожилась Роза.
— Одного живописца, — я вспомнил Марселя и тут же ощутил резкое сожаление. Он мог бы остаться непорочным, но слишком легко попался в сети греха. Достаточно было одного лучистого взгляда, одного взмаха ангельского крыла, вероятно, одного обещания, чтобы заманить его в бездну.
— Он хочет получить богатство и известность при королевском дворе?
Я легко, отрицательно мотнул головой.
— Он любит Эдвина, — возразил я и услышал в собственном голосе какие-то обреченные нотки. — Он полюбил дракона.
— И не он первый, — Роза многозначительно переглянулась с Винсентом, на котором лица не было. Я заметил, что его ладони сжались в кулаки.
— Он будет трупом уже скоро, каждый, кого манит драконье золото, плохо кончает, — сдержанно произнес Винсент. — Если твой живописец столкнулся с монсеньером и пошел за ним, то это значит, что он столь же порочен, как и предмет его обожания.
— Нет, Марсель не такой, — возразил я. Мне почему-то захотелось непременно его защитить. — Он никогда не был ни злым, ни корыстным, это Эдвин соблазнил его.
— И тебя тоже? — Роза изучающе посмотрела на меня. От ее лучистого взгляда, казалось, я мог бы ослепнуть, если б она смотрела на меня хоть секундой дольше. Она ждала ответа, и я отрицательно покачал головой.
— Только не меня!
— Наш стойкий, мужественный друг, — Винсент вдруг оказался рядом и, несмотря на дружелюбность тона, наградил меня сильным, болезненным хлопком по плечу. — Ты всегда будешь стоять на нашей стороне, не так ли?
— Я сам не знаю, на чьей я стороне, — сказал я, хотя и мог быть убит за это, но вместо того, что рассердиться Роза только улыбнулась.
— На стороне справедливости, — уточнила она. — Ты не входишь ни в одно общество, Батист, и рассчитываешь только на себя. Никто не поможет тебе, если ты окажешься в нужде, и на твою помощь тоже некому надеяться.
Никто? Но ведь Эдвин помог мне, отпустил меня, даже отдал свой плащ, чтобы я не замерз, точнее плащ Лорана, который каким-то чудом оказался у него. Но ведь он-то вообще был не обязан мне помогать, он ведь мой враг, а не просто незнакомый доброхот. Выходит, даже соперник поступил со мной человечней, чем поступили бы те, кого я опрометчиво посчитал своими друзьями. Роза вполне точно выразилась, на ее помощь или сочувствие надеяться
— Я могу идти? — сухо, почти враждебно осведомился я. Мне начало претить лицемерие этих сверхъестесвенных, прожженных авантюристов с возвышенным обликом и черными сердцами. Даже если они и заметили, что мое отношение к ним в корне переменилось, то виду не подали. Вот это актеры! Куда там мне до них? Актеры на обширной сцене ночи и подступов к адским вратам.
— Конечно, — с нарочитой любезностью улыбнулась Роза. — Можешь идти, куда хочешь, мы не станем тебя задерживать.
Было ее равнодушие показным или нет, но оно все равно меня рассердило. Разве можно завлечь человека в свои сети, а потом относиться к нему, как к пустому месту?
— Ты уже не совсем человек, ты — почти колдун и… — фыркнул кто-то из сумки у меня за плечом, и со стороны вряд ли можно было расслышать, то ли кто-то пробурчал неразборчивые слова, то ли просто чихнул. Но, имея дело с теми, кто обладал сверхчеловеческим слухом, можно было не сомневаться в том, что от них не ускользнуло ни единого слога.
Теперь уже я смерил всю эту восхитительную компанию нечисти изучающим взглядом, но, по выражению их лиц, невозможно было ни о чем догадаться. Что тут скажешь? Невинные улыбки, лукавые глаза, хрупкие тонкие руки, которые могут в любой миг или грациозно взмахнуть в знак прощания, или вцепиться в горло мне и Жервезу смертельной хваткой.
Я посильнее тряхнул сумку, чтобы ее содержимое звякнуло, снова создавая какой-то неразборчивый звук. Хотя кого я хотел обмануть? Разве их можно провести тем же приемом, что и простых смертных.
Они ничего не делали, только стояли и наблюдали, как я чуть ли не силой заставил Жервеза подняться, опереться на мое плечо и попытался обойти всю троицу, как можно дальше. Всего один раз я опасливо обернулся на них.
— Только не иди слишком быстро, а то устанешь, — с плохо скрываемой насмешкой напутствовал меня Винсент. — Ведь такие, как ты, привыкли разъезжать в роскошных каретах, а тут вдруг такая напасть, приходиться топтать дорожку самому. Жаль, мой несчастный друг, что из ездока ты так быстро превратился в пешего.
— Замолчи! — даже не оборачиваясь, грубо прикрикнул я на него. Но оборачиваться было и не надо, в ответ на мое бессильное предостережение по лесу рассыпался такой долгий, громкий, злорадный смех, что, наверное, каждый маленький зверек в своей норе содрогнулся от этого непривычного, серебристого раската.
Жервез только что-то невнятно пробормотал насчет того, что не может вернуться домой, пока не выполнит условия какого-то спора, заключенного с другими деревенскими мальчишками. Сил на то, чтобы заставлять замолчать и его, у меня попросту не осталось. К чему тратить слова еще и на то, чтобы успокоить попутчика. Итак, слишком много вдохновенных речей растрачено на то, чтобы установить контакт с нечистью. И что пользы от всех тех долгих пустых бесед, во время которых я мерз на кладбище, а Роза была больше заинтересована тем, какое надгробие станет для нее лучшим постаментом, чем моими словами.