Живая статуя
Шрифт:
— Конечно, дома тепло и уютно, но у нас есть одна свеча и кремень, мы можем пробраться внутрь и провести там ночь…А волки? Плевать на волков, они и близко не смеют подойти к этому месту, — тихо ответил Жервез собеседнику, который, вероятно, остался в далеком прошлом, в его детстве.
— Да, там мы и проведем ночь, — поддакнул я, почуяв, что где-то рядом расположена какая-то сторожка, домик лесничего или таверна в перелеске, вообще что-то, что имеет четыре стены, крышу и вполне может послужить нам убежищем.
— А тебе не страшно? Ведь там она? — прошептал Жервез, смотря на меня затуманенными глазами, в которых не осталось и частицы его взрослого сознания. —
— Никого там нет, — строго оборвал я его.
— Думаешь, они все ушли на свой страшный праздник? — он вдруг коротко, глухо и совершенно бессмысленно расхохотался, как смеяться может, наверное, только умалишенный. — Знаешь, кому сегодня они оказали честь стать их трапезой? Мы, крестьяне их не устраиваем, и они пригласили детей сельского дворянина.
Он запнулся, все так же бессмысленно уставился перед собой и поднес руку ко лбу, словно желал спросить сам себя, «что за бред я несу». Его разум все еще боролся с подступившим безумием, но был недостаточно силен, чтобы противостоять роковому прикосновению царицы. Пальцы Жервеза нервно терли то место, в котором бледная рука статуи прикоснулась к его лбу, он расчесал себе кожу до крови, будто хотел и вовсе содрать ее с лица, а вместе с ней и какую-то незримую печать, которая клеймом легла на него. Но все было напрасно, кровь, горячая, алая и обжигающая, струилась по его лбу, но разум не возвращался. Жервез, как будто, все еще не мог понять, ни кто он такой, ни что здесь делает, ни в каком времени вдруг оказался, он только все сильнее расчесывал уже и так глубокие ранки, словно это могло чем-то ему помочь.
А если бы она прикоснулась к его векам, то он бы вырвал себе глаза. Мне вдруг стало жутко неприятно наблюдать за ним, и я перехватил его руку.
— Прекрати, — попытался образумить его я, но Жервез посмотрел на меня тупо и непонимающе, как будто увидел впервые.
Даже если бы сейчас силой своего зарождающегося волшебства я в мгновение ока переправил бы нас обоих в ближайший город, то до этого пытливый Жервез не стал бы меня ни о чем расспрашивать. И он бы ничуть не удивился никаким чудесам. Он бы даже не понял, что очутился в новом месте, но я удержался от искушения оказаться сейчас где-нибудь далеко от безлюдных лесных дорожек, ведь все равно где-то рядом находится жилье. Но хозяев в нем не было. Это я тоже сумел почуять на расстоянии. От жильцов это помещение было избавлено уже несколько дней назад, а каким образом я даже знать не хотел. Можно было только предположить, что с хозяевами обошлись не менее жестоко, чем с пассажирами в карете или постояльцами в гостинице, которую я застал пустой. Мне вовсе не хотелось заглядывать чуть дальше, чтобы увидеть в недалеком прошлом еще одну кровавую сцену.
Хоть я и был уверен, что в доме никого нет, а, все-таки добравшись до него, немного подождал у распахнутых дверей. Царапины на стенках, ставни, сорванные с петель, и длинные, лишь слегка заметенные снегом цепочки чьих-то бесформенных следов мне о многом сказали. На притоптанной земле, у порога, остались длинные полосы и вмятины, будто кого-то силой оттаскивали прочь. Я так и не мог понять, был ли этот небольшой двухэтажный дом, затерявшейся в лесах, недалеко от проезжих дорог, постоялым двором, или жилищем каких-нибудь далеко не бедных отшельников. Для сторожки егеря здание выглядело слишком внушительно, даже в своем теперешнем пострадавшем виде. В конце концов, что такое расцарапанные стены и чуть побитые стекла, если изнутри путника манит вполне ощутимый уют
Я все еще не решался войти, когда в глубине темного помещения за распахнутой дверью вдруг вспыхнул огонь в очаге. Оранжевые отблески выхватили из тьмы так же оцарапанные, но все еще роскошные предметы мебели и звериные шкуры на полу. Обстановка довольно шикарная, значит, сама Роза выбирала на этот раз объект нападения, а, может быть, для своей госпожи расстарался Лоран. Он тоже, по-видимому, обладал рафинированным вкусом.
Никакой вывески, указывающей на то, что здесь постоялый двор не было. Вверху остались торчать два штыря, на которых она вполне могла висеть, а, может быть, там висел фонарь. Не все ли равно? Главное, что огонь, вспыхнувший сам по себе, казался таким приятным и манящим. Я хотел ощутить долгожданное тепло и отдохнуть, поэтому переступил порог и даже не удивился, когда дверь за мной тихонечко затворилась.
Жервез опустился в первое же кресло, к которому я его подтолкнул. Нехорошо было так думать, но с той секунды, когда лишился разума, он перестал быть для меня постоянной заботой, не скандалил, ничего не требовал, ни о чем не спрашивал и безоговорочно делал то, что от него хотят. Шел, куда его вели, даже на какое-то время переставал бормотать свои бессвязные рассказы, если построже на него шикнуть.
Сам я подошел поближе к камину, чтобы обогреть руки у огня, и вдруг заметил, что возле гнутых ножек софы что-то шевельнулось, быстро и с шуршанием. Подол красного платья был едва различим в отблесках пламени, неудивительно, что я не сразу его заметил. Даниэлла, мелькнуло в голове. Только не это. Неужели страшная гостья снова посетила меня.
— Нет, Батист! — с софы мне мило улыбалась Роза. — Это ты мой гость.
— Опять, — я тяжело обреченно вздохнул и передумал садиться на кресло, стоящее передо мной. Вдруг оно тоже не без сюрприза. Я заметил, что кресла здесь глубокие, громоздкие, с гнутыми спинками, устланными шкурками мелких зверей, совсем, как в охотничьем домике. — Опять, вы!
— Ты разве не рад, что я тебя впустила? — она слегка нахмурилась, словно действительно была изумлена и озадачена. Какая прекрасная актриса! На сцене у меня ни разу не было такой талантливой партнерши.
На Розе был уже совсем другой наряд, роскошный, красный, слегка покрытый, как паутинкой воздушным черным тюлем. Прическа тоже была другой, модной и сложной, как у дамы, собравшейся в театр. Призрачная королева в белом неуловимо исчезла, передо мной снова была элегантная леди, радушная хозяйка, в глазах которой лишь изредка мелькают опасные, хитрые искорки.
Как она могла так быстро сменить наряд. У любой светской модницы на это ушел был добрый час, а Роза умела разительно перемениться всего за пару секунд.
Она кокетливо повертела в руках какую-то книжечку, похожую на томик стихов, но я очень сомневался, что это могут быть всего лишь безобидные стихи.
— Как мило с вашей стороны пустить нас на ночлег, — в моем голосе не прозвучало ожидаемого сарказма, только усталость.
— Никакой любезности в этом нет, просто мне интересно было понаблюдать за твоей реакцией, когда ты во второй раз окажешься в месте, которое мои слуги отвоевали у людей, — она мило улыбнулась, совсем еще девочка, принцесса, собравшаяся на свой первый бал, на котором, благодаря своей красоте, ей, несомненно, удастся произвести фурор. Как жаль, что такое совершенство, как она, внутри состоит из одних лишь коварных намерений, без единого проблеска доброты. А, в общем, чего я мог ожидать от нечистой силы? На что надеялся? Чего хотел от демона?