Живая вода
Шрифт:
— Много причин, чтобы жить, — признал Древний. — Я могу тебе помочь. Но за все нужно платить, мертвец. Ты знаешь цену.
Феликса встала, выпрямилась. О да, она знала цену. Догадалась несколько минут назад, вспомнив, что рассказала Брисигида об их противостоянии с Анаштарой.
— Мое имя Феликса Ферран, дочь Драгана и Валисс Ферран, Стальная Гарпия Арделореи. Вот моя цена.
— Только половина, — гулко ответил леший.
Лозы набросились на Феликсу миллионом ядовитых аспидов. Каждое касание зеленого ростка жгло кислотой. Она шипела от боли, но не пыталась вырваться. За ней не стояла могущественная богиня — но,
Лозы оплетали шею, сжимались на руках, стягивали ребра так, что чародейке казалось, будто она слышит их треск. Феликса смотрела на лешего неотрывно, стараясь игнорировать боль.
Лоз становилось так много, что чародейка перестала дышать. Она не могла понять, сколько времени висит так, одновременно распятая и спеленутая в кокон ядовитых побегов. Минуту? Час? “Что я делаю не так? — судорожно соображала Феликса. — Как мне вернуть ему имя? Чего я не понимаю?”
Чародейка закрыла глаза. Вместо темноты перед глазами полыхали белые и алые пятна. Борясь с желанием сжечь чудовищную лозу, Феликса погрузилась в собственные мысли, потянулась к астральному плану. Ростки хлестали ее по щекам, мешали сосредоточиться. “Боль — всего лишь напоминание тела о том, что ты еще существуешь, — вспомнила она слова отца. — Порой этим знакам следует внимать. Но тому, кто хочет уметь защитить себя и других, необходимо забыть о жалобах тела. Боль не должна тобой помыкать”.
Феликса заставила себя расслабить все мышцы, сопротивляющиеся тугим плетям лозы. Пятна перед глазами наконец-то поблекли, рассеялись. Тьма арканы охотно обволокла ее разум, помогла рассмотреть дух Древнего.
Многие века назад этот дух горел ярко, ярче луны и звезд — почти как солнце. Даже под землей, в одиночестве, белый свет пылал путеводным маяком. И когда пришла вода — свет все равно не померк.
Но время прожорливо. Духу стало нечем кормиться, и время тянуло из него силы, медленно, но неумолимо. Он надеялся, что люди, которых так тянуло сюда, помогут ему, подпитают… но жадные души, искавшие лишь наживы, не могли прокормить светлого духа. Свет не способен расти там, где его только поглощают — и ничего не дают взамен.
Тогда дух окружил себя спасительной тьмой. Лишь в черноте первобытной тьмы он мог по-прежнему быть светом. Самым ярким и чистым…
— Гори мной, — шепнула Феликса. — Пусть я мертва, и душа моя когда-то блуждала во тьме. Возьми все, что я пронесла сквозь нее, и все, что могла бы нести дальше. Этот источник не исчерпать и тысяче смертей. Гори, как я горю.
Лозы на ее теле, ранящие, калечащие, сочащиеся ядом, вспыхнули — но не огнем. Чистый, незамутненный белый свет током пробежал по старым стволам и свежим побегам, наполнил всю пещеру. Вслед за лозой побелели и татуировки на теле лешего, виток за витком.
Остался последний шаг. Последний — и, как это часто бывает, самый трудный.
Внутренняя сила охотно горит, когда кажется, что кто-то могучий способен подхватить и спасти в последний момент. Но в сердце Феликсы, в отличие от Брисигиды, не было места чужой силе, древним богам и их таинствам.
Зато в нем поселился сын одного из них, сын Великой Матери. “Как мать узнает имя своего ребенка? — вспыхнула внезапная догадка. — Как капитан узнает имя корабля, всадник — имя коня, древний воин — имя меча?.. Как узнать имя того, кто сам его не помнит?”
Это и правда было сложно, хоть лежало на самой поверхности.
— Я прошу твоей помощи и плачу полную цену, — Феликса открыла глаза. — Владей своим именем, Древний. Я отдаю тебе его… Септаграт.
Белое сияние заполнило глаза лешего, пробежало по витым рогам и длинным темно-синим волосам. Феликса снова услышала капель, перекаты и звон стеклянных звезд, теплый шелест… потолок пещеры раскрылся, как свежий бутон. Вода хлынула по стенам: пещера оказалась почти на самой поверхности.
Тугой кокон из стеблей разжался, выпуская чародейку. Лозы тут же переплелись под ее ногами, свились в большую зеленую лодку.
Феликса легла на плетеное дно, закрыла глаза и тут же уснула — так крепко и сладко, как не спала даже в детстве.
***
Целители наконец-то отпустили Аянира, но попросили Джамира какое-то время пожить с ним. Джамир был только рад. Последнюю неделю он постоянно тренировал иосов, и советник, который ими командовал, патерос Плиммира, очень гордился результатами. Почему-то бывшего антимага это пугало.
— Что тебя тревожит? — недоумевал цесаревич. — Ты хороший воин, но что гораздо важнее — хороший учитель. Иосы тебя понимают. Советник Плиммира сказал, что ты даже подсказал, как соединить магические приемы и… кхм. Забавно. И антимагические.
— Патерос Плиммира и правда меня хвалил. — Джамир все никак не мог привыкнуть говорить местное “патерос” вместо привычного “генерал”. — Вот только когда военачальники хвалят, жди сложных заданий.
— Тебя не попросят сделать что-то, с чем ты не справишься, — заверил его Аянир.
— Тебе-то почем знать?
Они разговаривали на берегу подземного озера. Джамир выполнял свои ежедневные упражнения. Аянир любовался игрой бликов на водяных светильниках — в полдень и пару часов после него в пещеру Матинеру проникало больше всего света. Цесаревич, казалось, успел совсем позабыть, что тоже когда-то учился в Цитадели антимагов.
— Здесь ведь не Цитадель, — напомнил он. — А патерос — не Аннаира. Не твой безликий Владыка. — Джамир покосился на цесаревича, взмахнул тренировочным шестом и покачал головой. Аянир понял. — Ну ладно. Ты прав, я знаю, потому что мне уже сказали, о чем собираются тебя попросить.
— Так скажи мне.
Горец завершил движение, встал спокойно, выдохнул. Отложил тяжелую палку, стянул промокшую от пота рубашку и медленно вошел в озеро. Он поежился: в это время года вода и на поверхности холодила, что уж говорить о подземной части потоков. Но Джамир все равно не собирался плавать и плескаться, только освежиться. Сосредоточиться перед собранием Совета, на которое их снова пригласили.
— Ты давно виделся с Теоной? — спросил Аянир, будто не услышал его просьбу.
— Вчера, — ответил горец. — А что?
— Она помогла тебе вспомнить Бедеран. — Цесаревич протянул ему пушистое полотенце. — А последнее время вы наверняка много говорили о твоей деревне, верно?
— Все так, — кивнул Джамир. — Но как это относится к… О, нет! Только не говори мне, что в этом и состоит ваш план!
— Понимаю твои опасения, — осторожно начал Аянир, — но это всего лишь дипломатическая миссия. Кто лучше тебя поймет твоих соотечественников? Последним, кто поладил с горцами, был герцог Драган Ферран, но он погиб во время переворота. К тому же, он ездил в другие горы. Не к твоему народу.