Живи!
Шрифт:
— А я тебе ужин приготовила, — расстроенно говорит Иринка.
Оборачиваюсь, приложив палец к губам.
— Глупый. — Она подходит, притрагивается ладонями к моим щекам. — Знаешь, я ждала тебя очень-очень долго. Но точно знала: ты вернешься.
Прояснение первого дня игры
Самые одинокие
— Хей-хей! — кричит солнцу и небу маленькая девочка Иринка. — Хей-хей! — кричит она лесу и облакам. Не отвечают солнце и небо маленькой девочке. Потому что никакая она не маленькая, потому что ей только кажется, что она маленькая и снова вернулась в то время волшебное, золотое, когда у нее были родители. Папа и мама. На самом деле Иринка сидит в одиночестве на холодном камне.
Как сюда добралась? Как прошла по краю бездны, не свалившись?
Сама не знает.
Может, дух помог? Сверкающий подобно молнии волшебный дух, живущий на вершине холма; не какого-то определенного холма, а всех холмов на свете сразу. Дух, что ищет своего сына, кровиночку, которого давным-давно потерял.
Сидит на камне пятнадцатилетняя девчушка в изорванной одежде, голодная, одичавшая, и ждет, когда кто-нибудь избавит ее от страшного одиночества, да только сама уже не верит, что такой человек появится.
Папа в ее воспоминаниях большой и сильный. Он поднимает ее, сажает на широкие плечи, и Иринка становится высокой-высокой, как самое высокое на свете дерево. Она запрокидывает голову, смотрит на небо, протягивает к нему руки и кричит:
— Хей-хей, небо! Хей-хей, облака!
И облака плывут навстречу, такие забавные, похожие на зверей из зоопарка. Вот — жираф. А это — слон. Медведица и ее маленький медвежонок. Хитрая лисица и злой волк. А другие облака не похожи на зверей, они похожи на мельницу и трактор, грузовик и повозку с лошадкой, пышный розовый куст и бокальчик-тюльпан на длинной ножке. Облака — картины. Облака — архитектурные композиции.
— Хей-хей!
А потом они ехали куда-то за город, на дачу, кажется, а мотор вдруг забарахлил, застучал громко, из-под капота повалил дым. Машина остановилась, и папа пошел глянуть, в чем дело. Папа превратился в маленький росток клена, и Иринка чуть не наступила на него, собираясь выйти и проверить, куда он пропал. Но она вовремя отдернула ногу. Так Иринка стала очень одинокой. Но не совсем-совсем одинокой, ведь у нее оставалась мама. Мама сидела на заднем сиденье и не видела, что случилось. Она хотела выйти вслед за папой, но Иринка ее не пускала. Она хваталась за мамин рукав и кричала: нет! нет! нет! Она только это и кричала, потому что сразу поняла, что наружу теперь — нельзя. Потому что снаружи что-то худшее, чем смерть. А мама этого не понимала, но тоже испугалась, перелезла вперед и кое-как завела мотор. Иринка полезла назад и, уткнувшись носом в стекло, смотрела на исчезающий вдали росток клена.
После они объезжали огромный завал автомобилей, перегородивших шоссе. Землю усеивали лепестки и поломанные стебли, на дороге валялись мертвые звери и странной голубой расцветки камешки. Поверх клубился сизый туман; в нем возникали странные лица, призрачные руки тянулись к движущемуся автомобилю, проходили его насквозь, не причинив вреда. Скованные страхом, мать и дочь с трудом миновали кладбище машин. Брошенная техника попадалась и дальше, но не так часто. Они свернули в небольшой городок, потому что в баке кончался бензин, а двигатель взревывал как припадочный и немилосердно чадил. Первым делом мать нашла супермаркет: в животах у них бурчало еще с обеда. Залитый светом супермаркет был пуст, на полу валялись беспорядочно рассыпанные продукты, а в дальнем ряду, на полках для овощей сидела, свесив ноги, полоумная старуха.
— Выходите из машины! — Она тыкала в «гостей» корявым пальцем. — Берите, что хотите! Всё бесплатно!
— Я выйду, — сказала мама. Иринкина мама была самая красивая и добрая на свете. Девочка не хотела ее терять. Вцепившись в мамину руку, она умоляла: не надо, пожалуйста! ради бога, не выходи из машины! Она кричала: нет! нет!
— Хватит глупостей! — раздражаясь, сказала мама. — Эта старуха жива, значит, и нам ничего не грозит. Я должна выяснить, что происходит. Я возьму сока и что-нибудь поесть. Хорошо? Ну же, маленькая, не бойся. С мамой ничего не случится. — И Ира сдалась, отпустила ее, потому что мама была взрослой, а взрослые не ошибаются — или ошибаются, но очень редко. Кроме того, у Иринки пересохло во рту, и она ужасно хотела пить.
Мама ступила на землю. И в ту же секунду в воздух взметнулись лепестки ромашек, сотни, миллионы лепестков. Они падали на капот автомобиля, на лобовое стекло, на землю. И когда последние из них опустились, Иринка увидела, что на лепестках дрожат прозрачные капли росы. Будто мамины слезы.
— Нет… нет… — взмолилась она неведомо кому. Но было поздно.
Так Ира стала самой одинокой на свете.
И тогда она закричала. Она кричала не «хей-хей», а что-то совершенно непередаваемое, безумное, и видела перед собой только выпученные глаза сумасшедшей старухи, которая бесновалась на полках и разбрасывала сухую китайскую лапшу из картонных коробок. И со всех сторон гремел ее смех, а потом всё умерло вокруг: Иринкина душа, больная, металась меж двух миров. И длилось это не день, не два. Длилось это по людским меркам очень долго. Может быть, даже год. Перед глазами Иринки мелькали диковинные образы: небольшой холм, светящееся существо, протягивающее ей руки. Мерцание огней далеко внизу. Холод. Жар. Зарницы у горизонта… Дорога, бесконечно уходящая в обе стороны. Камень у обочины. Она, жалкая и одинокая, сидит на камне, и каменные неровности и сколы царапают босые ступни.
Как она здесь оказалась? Сколько времени прошло после того дня у супермаркета? Где она бродила всё это время? Неизвестно. Да и неважно, в общем-то.
Главное, что у нее осталось только одиночество — по обе стороны дороги. И там, где лес, и там, где ромашковое поле. Расходящееся во все стороны кругами бесконечное одиночество. Она погружалась в него, и разум ее готовился окончательно умереть. Еще несколько минут, и она спрыгнула бы с камня. Но ее отвлек шум. Иринка подняла глаза: рядом с камнем остановился легковой автомобиль. Высунувшийся из него человек что-то говорил. Иринка не различала слов, но видела глаза человека, добрые и грустные. Разум стал возвращаться к девочке. А когда человек протянул ей руку, Иринка поняла, что не так уж и одинока.
Мужчина отвез ее в город со странным названием, помог устроиться на работу, а затем уехал. В городе было много разных людей, плохих и хороших, больных и здоровых, но Иринка всё равно чувствовала себя одинокой. Она скучала по Владу, так звали спасшего ее человека: он уехал искать сестру Марийку, с которой хотел помириться, и оставил Ире свою печаль. Печаль становилась всё сильнее, и когда она представляла, что Влад покинул ее навсегда, душа снова болела. На Иринку вдруг накатывала дикая тоска, и она не отвечала за свои действия. Могла накричать на постороннего или знакомого человека, бесилась и перелетала на тарзанке с ветки на ветку, в глубине души мечтая сорваться и провалиться в бездну. Вместе с Лютичем, поваром, который приютил ее, Иринка выдумала план, как обезопасить спасшего ее от одиночества Влада, когда он вернется. Ведь она знала тайну Влада, знала, что люди боятся и ненавидят таких, как он, и завидуют им. Она поделилась тайной с Лютичем, и тогда-то он предложил свой план. Но Ирина подозревала, что повар не верит в возвращение ее мужчины и возится с ней просто для того, чтобы успокоить. А для чего еще? Она доверяла Лютичу. Но ощущение, что все усилия напрасны, не покидали ее.
Ирина стала меньше спать, часто просыпалась посреди ночи и, высунувшись в окошко своей хибарки, вглядывалась в лесную тьму и тихонько плакала. Плач этот скулежом больной собаки возносился к луне. Местные сторонились девчонки, обходя ее домик за километр, считали язычницей. Но Иринке было всё равно: она ждала. А когда ее мужчина наконец вернулся, пообещала себе никогда больше не отпускать его. Она поняла, что он тоже одинок. Она видела: нечто плохое, страшное случилось с ним, пока он странствовал. Но она была женщиной, а он — ее мужчиной, а каждая женщина обязана заботиться о своем мужчине, особенно когда снаружи — игра, в которую мужчины, оставаясь в душе мальчишками, не могут не играть.