Живут во мне воспоминания
Шрифт:
Тамара, русская певица, решила, тем не менее, спеть итальянские песни. Как я понимаю, в честь исторической родины нашего общего кумира. Я тоже, по тем же соображениям, остановился на песне «Вернись в Сорренто». Хлопали нам дружно, горячо. Но настоящий обвал случился позже, когда я «выдал» публике нашу, русскую «Вдоль по Питерской». Семья Ланца встала. Меня не хотели отпускать. Было, конечно, приятно, но и неловко: не пристало как-то в эти дни памяти Марио Ланца козырять своим пением… И все-таки меня заставили петь еще и еще.
Итальянцам, конечно, льстит,
Американским поклонникам певца я подарил наш альбом с записями голоса Ланца, который сам составил и снабдил комментариями, небольшими рассказами из своей будущей книги, связанными с теми или иными событиями его жизни. Мы договорились в скором времени встретиться с детьми Ланца и Терри Робинсоном уже в Лос-Анджелесе, где они живут.
Но сначала еще об одной американской встрече. Во время первой моей поездки в Соединенные
Штаты я встретил бывшего бакинца — Валерия Кейсина (вообще-то его фамилия Хассин, но, видимо, так привычнее для американского уха). В тот раз в аэропорту Лос-Анджелеса, где нас встречали и где для нас приготовили несколько машин, Виктор Шульман сказал мне: «Муслим, этого человека зовут Валерий. Ты поедешь с ним». Я знал, что среди русских эмигрантов многие работают на своих машинах таксистами. И вот меня сажают в шикарный золотистого цвета «Мерседес», за руль садится Валерий. Я почему-то решил, что он тоже занимается извозом. Едем, разговариваем, и вдруг этот предполагаемый таксист говорит:
— А ты помнишь меня? Я был соседом твоего друга Гены Козловского.
— Вы меня извините, Валерий, но я вас не помню. Мы, наверное, тогда у Гены были не слишком трезвыми…
— Просто как-то раз я зашел к соседу, а ты как раз там сидел. Мы тогда познакомились, посидели хорошо…
— Чего же вы еще раз не зашли? Тогда бы я вас запомнил.
Пошутили, стали вспоминать старую жизнь, других наших общих знакомых. Потом я осторожно спросил:
— А вы что здесь делаете? — И руками показываю, что кручу руль автомобиля.
— Нет, у меня фирма, а у жены Марины медицинский бизнес.
Вот так дела! А я его за таксиста принял…
Валерий пригласил меня в гости в тот же вечер. Прекрасный дом, бассейн, волшебный вид на Лос-Анджелес. «Ничего себе, — подумал я, — медицинский бизнес! Да, здоровье в Штатах дорогого стоит».
Потом был отличный ужин. После рюмки-другой я сказал хозяину:
— Тебе не стыдно? Такой дом и без рояля. Его бы вон в тот угол поставить. Ведь пустой совсем. Понимаю, что американцы обожают белые стены, на которые можно прилепить какую-нибудь абстрактную картину… Но лучше, чтобы там стоял рояль. И не просто рояль, а белый.
Валерий улыбнулся моей шутке, кивнул: белый так белый. Но когда я в следующий раз приехал в Лос-Анджелес, в углу уже действительно красовался белый рояль. И мне пришлось не просто вкушать яства, разговаривать с друзьями, но и петь — обновлять покупку…
Под этот белый рояль
— Ну а вы, недавние советские товарищи, в каком виде художественной самодеятельности порадуете земляков?
И вот эти бакинские американцы или американские бакинцы стали читать стихи. Причем такие хорошие, такие редкие, которые я, к моему стыду, ни разу не слышал. Стихи звучали, а я думал: «Что деньги, что бизнес? Богатство может многое, но, видимо, не все ему подвластно». Частичка души все равно остается там, в невозвратном, и постоянно напоминает о далекой теперь родине.
Мы нередко говорим о чувстве родины, рассуждаем об этом непростом и не всегда объяснимом понятии. А тут в доме богатого бизнесмена, нашедшего в Штатах свое место, я вдруг увидел воочию, что такое тоска по родине. Просто надо было слышать, как эти бакинцы читали свои любимые стихи. Я человек не сентиментальный, но в эти минуты растрогался.
Бог им судья — тем, кто покидает родную землю. Человек — вольная птица, да и от добра добра не ищут. Но как бы ни сложилась их жизнь на чужбине, горький привкус ностальгии будет с ними всегда. Бакинцы-иммигранты не спешат рядиться под американцев. Мои земляки остаются преданными родной земле. Да, они оставили ее, но, поверьте, уехали по серьезным обстоятельствам. И вот теперь держатся дружной группой. Не просто как бывшие советские, а именно как земляки-бакинцы. Потому что Баку — не просто город, а состояние души, особый стиль жизни. Бакинцы — это люди без национальности. Нет, они могут быть по рождению и русскими, и азербайджанцами, и евреями, и армянами, и татарами — кем угодно. Но все они одна нация, один народ — они бакинцы. Это особое племя. Он — бакинец, и этим все сказано…
Вот благодаря бакинцу Валерию Хассину-Кейсину и был устроен прекрасный вечер в русском ресторане в Лос-Анджелесе, на который мы пригласили семью Марио Ланца. Конечно, так можно сказать весьма условно, ибо семья великого певца рассеяна по Америке. К сожалению, один из сыновей Марио Аанца, Марк, умер, как и его отец, в возрасте тридцати семи лет (говорят, Марк злоупотреблял наркотиками). Другого сына Ланцы, Дэймонда, на встрече не было. Приехала младшая дочь Марио, Элиса, с мужем, милая женщина, с прекрасной внешностью, скромная, тактичная. Был и Терри Робинсон, все еще бодрый и жизнелюбивый джентльмен.
Терри Робинсона я пригласил приехать к нам в страну, но, к сожалению, эта поездка не состоялась. Жена Терри, бывшая балерина, после автомобильной катастрофы стала инвалидом и могла передвигаться только в коляске. Без нее он ехать не хотел. А с ней… Ведь у нас нигде — ни в транспорте, ни в театрах, ни в ресторанах — нет специальных приспособлений, чтобы инвалиды в своих колясках могли чувствовать себя спокойно и удобно. А Терри даже представить себе не мог, что пойдет, например, в Большой театр без жены, которую он по-прежнему обожает.