Живут во мне воспоминания

Магомаев Муслим

Для меня, человека, не приемлющего приказов, лишь слово Гейдара Алиевича было законом.

Жил я тогда в Москве, а в Баку на сессии приезжал специально. Высиживал заседание, только когда выступал Гейдар Алиевич.

Как-то, в те мои депутатские времена, я был в гостях у Алиева. Начался откровенный разговор. Гейдар Алиевич сказал:

— Муслим, ты хотя бы час-два присутствуй на заседаниях. А то как-то неприлично получается.

— Я бы и больше сидел, да что толку… Ведь я и половины из того, что говорят с трибуны, не понимаю. Планы, графики, цифры… Я, конечно, артист, но не настолько, чтобы делать вид, что все это меня интересует.

Действительно, мне было трудно

высиживать до конца на сессии, когда обсуждали, утверждали планы, бюджет, говорили о валовом продукте, национальном доходе… Эти экономические выкладки были мне непонятны, скучны. Все это я и объяснил Гейдару Алиевичу. Он сочувственно улыбнулся:

— Я все понимаю, но ты все-таки постарайся. Два раза в год приезжать на сессии Верховного Совета не так уж и трудно.

Лишь по прошествии нескольких лет я решился спросить его о том, о чем в те годы спрашивать было нельзя:

— Гейдар Алиевич, почему вы никогда не предлагали мне вступить в партию?

— Видишь ли, Муслим, я прекрасно понимал, что тебе партия не нужна. Если человек был талантливый в политике, общественно активный, — дело другое. Таким я сам предлагал вступить в партию — чтобы продвинуться. А ты — артист, у тебя другие горизонты. И потом, партия — это дисциплина и, хочешь не хочешь, преобладание общественного над личным. А ты человек непредсказуемый, недисциплинированный. У меня и в мыслях не было, чтобы тебя принимать в партию. К тому же, должны быть у нас известные личности и беспартийные.

Гейдар Алиевич всегда понимал людей искусства. И вообще искусство. Он знал, что артистов, как детей, надо поощрять. Скажем, сдавался у нас новый жилой дом. Алиев публично заявлял: «Товарищи, это жилье только для простых тружеников…»

И все же шел на то, чтобы в новом доме хоть несколько квартир, но получали мастера искусств.

Среди нашей интеллигенции всегда были какие-то трения: то ли характер у людей искусства такой, то ли их нервная система устроена по-особому. Но только знаю, сколько усилий прилагал Гейдар Алиевич, чтобы примирить наших корифеев — дирижера Ниязи, композиторов Кара Караева и Фикрета Амирова. Каждый из них — выдающаяся личность, каждый не похож на другого. Но вот чего-то не могли поделить между собой, хотя славы, таланта хватало каждому.

Например, Ниязи поссорился с Кара Караевым и не захотел исполнять его музыку. Так потом и пошло — если в программе концерта оказывались произведения этого композитора, вызывали для исполнения другого дирижера, а остальные номера программы шли под управлением Ниязи.

Что только ни делал Гейдар Алиевич! И звонил каждому, и вызывал — всех троих и по одному — наших мэтров на задушевные разговоры, мирил: «Я прошу вас, не бросайте тень на наше азербайджанское искусство». Они приходили, кивали, соглашались, улыбались, обещали дружить, выходили от Алиева вместе и… расходились в разные стороны. Эти великие таланты не ладили между собой, а он переживал. Понимал, что когда ссорятся артисты среднего ранга, ладно, пусть, это их дело. Но когда такие большие мастера… Это было уже общее дело, престиж республики…

Натура у Гейдара Алиевича была широкая — истинно восточный размах гостеприимства. До сих пор артисты из бывших наших союзных республик вспоминают, как принимали их в Азербайджане во время проведения декад культуры и искусства: «Уж если и был у нас тогда в стране коммунизм, то алиевский». Приезжали порой по триста — четыреста человек, и все они были гостями Алиева: в гостиницах Баку для них были бесплатными завтраки, обеды, ужины с икрой, деликатесами, полные холодильники в номерах…

Он не только принимал гостей, но и сам был их гостем:

посещал почти все их концерты, спектакли. И не просто посещал, а готовился к встречам с артистами. Например, когда в Баку приехал Большой театр, Гейдар Алиевич ходил на его спектакли. Перед посещением театра помощники готовили ему информацию — когда была написана опера, когда был поставлен спектакль, кто были первые исполнители… Он быстро все прочитывал и сразу запоминал эти обширные сведения. После спектакля Алиев приходил к артистам за кулисы, благодарил их и начинал разговаривать на их профессиональном языке, на равных: кто и как когда-то пел в этом спектакле, как тот или иной певец был любим народом, рассказывал столько интересного по поводу прослушанной оперы, что артисты только удивлялись его осведомленности. Пожалуй, некоторые из них и сами не знали столько подробностей об оперном искусстве.

Гейдар Алиевич очень любил поэзию, живопись и особенно музыку и слушал ее с большим удовольствием. В свое время он дал слово Ниязи, что партийное руководство республики будет каждую последнюю пятницу месяца ходить на симфонические концерты — своеобразный ликбез для поднятия культурного уровня. «Может, у кого-нибудь душа дрогнет от красоты», — говорил он. Слово Алиева — закон, и вот для партийно-хозяйственных руководителей начались «черные пятницы». Ниязи и его оркестр исполняли им симфонии, фортепианные и скрипичные концерты — никаких опереток и песенок, только классику.

Надо было видеть эти лица! Как-то на одном из таких концертов жена Гейдара Алиевича Зарифа Азизовна увидела, как сзади в одном из рядов какой-то человек спит под музыку, и сказала мужу: «Ну зачем ты заставляешь их ходить на концерты? Видишь, человек уже спит». Гейдар Алиевич на это ответил: «Ничего, завтра он у меня проснется…» Кто-то из «пострадавших» от музыки назвал эти посещения симфонических концертов «истязанием», словно большего наказания им и придумать было невозможно. Так это и продолжалось вплоть до отъезда Гейдара Алиевича в Москву на новое место работы — ворчали, но слушали классическую музыку. Все же благодаря ему многие остались поклонниками классики.

Когда Алиев стал первым заместителем Председателя Совета Министров СССР, среди его многочисленных обязанностей было и курирование культуры. И тут у меня вдруг сразу появилась масса новых московских друзей. Кто только не был заинтересован в дружбе со мной! Кто только не обращался ко мне с просьбами и за содействием! Среди них были и «великие от культуры» (не буду называть их имена), которые еще вчера говорили, что не нужны им ни звания, ни награды, никакие блага, потому что они сами себе благо. Оказалось, что именно очередного звания им как раз и не хватало для полного счастья. Потом не хватало премии, потом квартиры и так далее… А как Алиев уехал из Москвы — так у меня резко поубавилось и так называемых друзей…

Во время работы в Москве Гейдар Алиевич пережил и личное горе — потерял Зарифу Азизовну. Была она человеком замечательным. Мудрая и веселая, музыкально одаренная, хорошо играла на рояле. Любила подыграть мужу, когда он пел, — у Гейдара Алиевича был приятный тенор-баритон. Он вообще очень любил музыку. А еще в Гейдаре Алиевиче чувствовалась любовь к театру, к сцене. Из его недавно вышедших мемуаров мы узнали, что когда-то Гейдар Алиевич мечтал быть артистом. Прежде мы не знали об этом.

Как-то он рассказал мне о том, какой скромной была у них свадьба. После загса он купил килограмм самых дорогих по тем временам конфет «Мишка» — это было все, что они могли тогда себе позволить. Пришли домой и устроили свадебное чаепитие. На дорогое застолье денег у молодоженов не было…