Жизнь графа Дмитрия Милютина
Шрифт:
Самая война ведется, согласно Положению, импровизированными каждый раз для данной цели «отрядами». Если все наши Положения характеризовать лапидарными определениями, то к милютинскому подойдет определение «канцелярско-отрядного». Бюрократическое управление войсками, импровизационное вождение войск. Все это дало Эски-Загру и три Плевны…»
Барятинский хорошо понимал начальника Генерального штаба Мольтке, который реформировал прусскую армию так, что войска были полностью независимы и подчинялись только своим командирам; а русский реформатор Милютин сделал войска зависимыми от канцелярии военного министра: главный штаб полностью подчинился военному министру, «превращен в один из министерских канцелярских «столов».
Фельдмаршал Барятинский, размышляя над новым Положением 1868 года и реальным положением в русской армии, предчувствовал, что могут возникнуть такие обстоятельства, когда армия дрогнет, расползется без четкого управления, угаснет боевой ее дух, привитый ей прежними славными военачальниками, Румянцевым, Суворовым, Паскевичем, новое Положение имеет столько недостатков, что вряд ли стоит его принимать в таком виде. Это «нестроевое» Положение, оно может нанести вред России.
«Боевой дух армии, – писал Барятинский Александру Второму, – необходимо исчезнет, если административное начало, только содействующее, начнет преобладать над началом, составляющим честь и славу воинской службы… Зачем учреждения военного времени истекают у нас из учреждений мирных? Так как армия существует для войны, то и выводы должны быть обратными. Между тем новое военное Положение вышло из нынешнего мирного, послужив ему основанием, рамой. На военный Устав 46-го года никто не жаловался, напротив, военными людьми всего света он признан за совершенство». В новом Положении есть «унижение воинского начала перед административным, основанном у нас теперь на двойственной полуподчиненности и на оскорбительном чувстве взаимного недоверия, не свойственном военному духу… От военного министра не требуется боевых качеств; он должен быть хорошим администратором. Оттого у нас он чаще назначается из людей, неизвестных армии, в военном деле мало или вовсе опыта не имеющих, а иногда не только в военное, но и в мирное время никогда солдатами не командовавших. Впрочем, неудобств от этого быть не может, если военный министр строго ограничивается установленным для него кругом действий. Вождь армии избирается по другому началу. Он должен быть известен войску и Отечеству своей доблестью и опытом… Новое Положение умаляет власть и должность главнокомандующего, поставленного в полную зависимость от центрального военного управления, получившего значение гофкригсрата… Управление армией понижено в значении, начальник штаба поставлен в зависимость вредную и небывалую от военного министра… Армия на войне подобна кораблю на океане, снаряженному сообразно указанной ему цели; он заключает в самом себе все средства существования и успешности. Как корабль, армия составляет независимое целое, доверенное главнокомандующему на тех же основаниях самостоятельной отдельности, как корабль отдается капитану, посылаемому вокруг света. В этом уподоблении заключается та непогрешимая и священная истина, которая до сих пор служила основой нашего устройства на войне. При составлении нового Положения Военному министерству следовало прежде всего оградить эту основу от всяких посягательств. Вместо того в задачу составителям Положения поставлено было сохранить прежде всего неприкосновенность отношений, установленных для мирного времени между министром и армиею. Значит, с самого же начала нарушено было должное отношение между главными сторонами дела. Нельзя применять во что бы то ни стало незыблемое к условленному».
И полемика в печати тоже была по сути о новом Положении о полевом управлении войск, многие части которого нуждались еще в улучшении.
К полемике Милютин привык, почти вся жизнь его была в противодействии каким-то препонам. И немало в его военной судьбе случаев, когда человек пребывал, допустим, в каком-то тайном революционном обществе под воздействием идей Герцена и Чернышевского, ратовал за созыв бессословного народного собрания, за право каждого на землю и прочие демократические лозунги, а потом, одумавшись, приходил к общегосударственным ценностям. Совсем недавно Николай Николаевич Обручев (1830–1904), профессиональный военный, закончил кадетский корпус и Академию Генерального штаба примкнул к обществу «Земля и воля», познакомился там со всеми руководителями – и со Слепцовым, и с Серно-Соловьевичем, и с Курочкиным, но потом понял узость и бесперспективность этого общества и вновь полностью отдался военному делу, генерал-майор, профессор Николаевской академии Генерального штаба, а совсем недавно назначен на должность члена и управляющего делами Военно-ученого комитета, ближайший помощник военного министра, редактор военно-научного журнала «Военный сборник». Крупный теоретик и стратег, некоторые военные в шутку поговаривают о нем как о «русском Мольтке», великом реформаторе прусской армии. И такая бывает полемика с самим собой… Чего только не случается с человеком в молодости, особенно тогда, когда он хочет быть полезным своему Отечеству.
Милютина привлекла и судьба Павла Матвеевича Обухова, с большой золотой медалью он закончил Институт корпуса горных инженеров, блестящий изобретатель, его пушка из обуховской стали на Всемирной выставке в Лондоне сделала без повреждений четыре тысячи выстрелов и получила золотую медаль. Вместе с горным инженером Путиловым он построил крупный сталелитейный и орудийный завод в Петербурге… Зачем теперь нам покупать орудия за границей? Но с императором и по этим вопросам приходится полемизировать, спорить… Ведь Александр Второй хоть и поддерживал военные реформы, но душой он был со старыми порядками, любил военную форму, строевую подготовку николаевских офицеров и солдат, парады, полковые праздники… А теперь вот отвечай на полемику фельдмаршалу Барятинскому и генералу Фадееву. Не только отвечать на полемику, но и как можно больше выпросить у министра Рейтерна финансовой поддержки, сколько уж лет идет реформа, а денег не дают и не дают, а если дадут, то по минимуму.
Иной раз советники указывали Милютину на книгу покойного Александра Ивановича Астафьева (1816–1863) «О современном военном искусстве» – генерал, военный теоретик, его книга действительно оказала влияние и на самого Милютина, и на окружающий его мир соотечественников; чаще указывали на графа Гельмута Мольтке (1800–1891), фельдмаршала и крупного реформатора прусской армии, выигравшей битвы и с датчанами, и австрийцами и чувствующей себя властелином на Европейском континенте; указывали и на фельдмаршала Румянцева, выигравшего и Семилетнюю войну, и 1-ю Русско-турецкую, названную по его имени – Румянцевской, имевшего в учениках и последователях Суворова, Кутузова, Потемкина. И столько возникало других идей и направлений, и все вроде бы заманчивые, влекущие их осуществить… И Милютину чаще всего приходилось оказываться в роли Дон Кихота, который что-то хочет сделать благородное и высокое, а, оказывается, налетает с поднятым копьем на какую-нибудь простую ветряную мельницу, и вся эта затея оказывается зряшной… А тут еще и Отто фон Бисмарк со своими претензиями объединить все германские королевства и княжества, а это значит увеличение расходов на армию в несколько раз большую, чем русские финансы, идущую на армию, а в итоге наша армия слабеет, а германская становится все сильнее и сильнее… А так не хочется оказаться в роли Дон Кихота, благородного в своих помыслах и бессильного в повседневных делах.
В 1867 году генерал-майор Фадеев работал в Военном министерстве и писал в газетах и журналах лишь в пользу военных реформ. Печатался он в то время в «Русском вестнике», журнале близкого Милютину Каткова: «Общее преобразование наших военных учреждений, – вспомнил Милютин статью Фадеева, – начавшееся с 1862 года, справедливо может быть названо девятнадцатым февраля русской армии… Значение закладываемой военной системы так велико, что его нельзя судить в полном объеме с одной положительной точки зрения, по тому только, что уже совершено или будет совершено в ближайшее время. Главная черта его – установление правильного соотношения между потребностями и средствами, подведение к каждой потребности того именно источника, из которого она самым естественным образом удовлетворяется, одним словом, замещение искусственного, заимствованного устройства вооруженных сил устройством натуральным, соответствующим нашим особенностям и в этом смысле национальным русским… Главная заслуга совершаемого ныне преобразования состоит в том, что оно одинаково раскрывает дверь будущим, как и насущным потребностям, равно облегчая удовлетворение их…»
Фадеев решительно поддержал децентрализацию Военного министерства, назвал прежнюю «безличной и механической работой бюрократии», поддержал реформу военно-учебных заведений, выпускающих образованных офицеров, поддержал новое Положение по организации войск, военные реформы сравняли Россию с 80 миллионами населения с Европой, дали «возможность неограниченной усовершимости, не сходя с принятых оснований».
В 1868 году Фадеев напечатал книгу «Вооруженные силы России», в которой решительно отказался от недавно высказанного в печати, опираясь на мнения «знаменитых военных людей», «многие подробности» ему пришлось «изменить».
Всю зиму 1869 года Фадеев прожил в доме Барятинского, готовил доклад от его имени Александру Второму о военных реформах. «Я об него, как об оселок, проверял свои мысли», – признавался князь Барятинский, а Барятинский как раз и был тем самым знаменитым военным человеком, мнения которого так решительно изменили содержание книги Фадеева.
В это же время газета «Весть», занимавшая аристократическую, антилиберальную позицию, также резко выступила против военных реформ, против преобразователей, против новых людей, имена которых были известны лишь в науке и администрации, и поддержала в своей статье мысли Фадеева в его публикациях. «Весть», отмечая военный опыт Фадеева в Кавказской армии под водительством Барятинского, предлагает совершенно изменить военные реформы, как это замыслили князь Барятинский и генерал Фадеев.
Александр Второй, внимательно следивший за ходом полемики и знавший из устных докладов Милютина о его мнениях по высказанному, тем более что Александр Второй дал почитать военному министру и доклад Барятинского, весь испещренный своими карандашными замечаниями, опровергающими высказывания князя; более того, доклад Барятинского вновь посылали на отзыв фельдмаршалу Бергу и великому князю Михаилу Николаевичу, которые не согласились с князем и опять же поддержали новое Положение о полевом управлении войсками, совершенно успокоил военного министра в том, что пусть полемика идет сама собой, в бой вступать мы не собираемся, но очень прошу вас, Дмитрий Алексеевич, прекратить публикацию статей в «Военном сборнике» и «Русском инвалиде» об уравнении в чинах офицеров гвардии и армии офицеры гвардии с малых лет служат, армейские же получают чины позднее…
Глава 3
СТРАННАЯ ПОЛЕМИКА РОСТИСЛАВА ФАДЕЕВА
Одно вызывало у Дмитрия Милютина недоумение: почему только вчера Фадеев был на стороне Военного министерства и писал статьи в пользу реформы русской армии, а теперь переметнулся на сторону князя Барятинского и пишет против реформы, которые проводит правительство, в частности Военное министерство… Да, мы вместе служили на Кавказе в армии князя Барятинского, но потом-то дороги разошлись…
Из общения на Кавказе Милютин хорошо знал родословную и юность Ростислава Фадеева. Получил домашнее образование, потом отец отвез Ростислава в Петербург и отдал в кадетский корпус, но строптивый характер кадета вскоре проявил себя: дал пощечину офицеру-воспитателю, который попросил: «Пойдите перечешитесь» – и запустил свою руку в непричесанные волосы. Дело дошло до Николая Первого, пославшего Фадеева простым солдатом на батарею в Бендеры. Более серьезного наказания, которого он заслуживал, не последовало из-за вмешательства князя Долгорукого, любимца императора и начальника всех военных учебных заведений. Вскоре Фадеев, отбыв наказание, вернулся в Саратов, где отец был губернатором, и потянулся к книге, особенно его интересовали книги исторические, географические и военные. Его мать, в девичестве Елена Павловна Долгорукая, из знаменитой княжеской фамилии, занимавшей высокие государственные посты в России, умная и начитанная, взялась за обучение сына. Вскоре он владел французским, как и русским, стал изучать другие европейские языки. «Он был полон знаний и таланта и вообще духовных сил, – вспоминал очевидец, – был несколько склонен к мистицизму и даже к спиритизму. Он был настолько образован и талантлив, что должен был сделать громаднейшую карьеру, но у него был один недостаток – недостаток этот заключался в том, что он легко поддавался увлечениям по фантастичности своей натуры. В этом смысле он напоминал свою двоюродную сестру Блавацкую, но, конечно, представлял собой гораздо более чистый в нравственном смысле экземпляр; он был также гораздо более образован, чем она. Во всяком случае Фадеев и Блавацкая могут служить доказательством того, что известные качества натуры передаются по наследству из поколения в поколение…»