Жизнь и деяния маленького Томаса по прозвищу Мальчик-с-пальчик
Шрифт:
Мальчик-с-Пальчик! Мальчик-с-Пальчик»! Не сына, а горе и срам произвела я тогда на
белый свет. Только и смотри, как бы его телята не зашибли да овцы в грязь не затоптали –
вот тебе и всё наше большое счастье!
Вармунд. Помолчи, это не бабьего ума дело. Мальчишка толковый, у него голова на плечах
есть. А что ростом не вышел – так здесь причитаньями делу не поможешь. Пристрою его в
обучение к куму цирюльнику. Для моего ремесла он не годится, какой из него
ему и топора ни в жизнь не поднять.
Эльза. К цирюльнику? Скажешь то же! Взбредёт же в голову! Да ему, коротышке,
лестницу нужно приставлять, что бы клиента побрить.
Вармунд. А я тебе ещё раз говорю: помалкивай! Много ты в этом смыслишь. Томас –
толковый парень, не то что этот толстый дармоед, этот рыжий увалень Петер. Ты этому
обжоре всегда лучшие куски подсовываешь, а он только и знает, что младших мучить и
обижать. Упрямый обормот!
Эльза. Ну конечно! Бедному мальчику всегда достаётся, а ведь он единственный хоть как-
то нам помогает, и нрав у него добрый. ( Плачет). Вот, значит, какая мне благодарность, вот она – награда за двадцать лет мучений, за то, что я терпела подле тебя голод, холод, нищету, что мне иной раз и суп тебе не из чего было сварить, и я к соседям шла
побираться, неблагодарный, бесчувственный, дикий ты человек!
Вармунд. Ну, хорошо, Эльза, парень совсем не плохой, разве что умом не вышел. Твоя
правда, дровосек из него выйдет стоящий. Довольно, перестань реветь, посоветуй лучше, как нам быть.
Эльза. Цирюльник больше в долг не даст?
Вармунд. Он-то? Держи карман шире! Прикинется, что гол, как сокол, и ему, мол, самому
впору у нас одалживать. Дом мы ему заложили, лошадь вот сдохла – а мы и за лошадь ещё
не выплатили, под делянку он то же ссудил, а заложить нам нечего, он знает. Не даст ни
гроша.
Эльза. А хозяин?
Вармунд. Лучше с голоду помру, а к нему не пойду. Вот я и говорю: всё бы ничего, кабы не
дети!
Эльза. Дети – они и есть дети, куда от них денешься?
Вармунд. Эх, прибрал бы их Господь – и то легче! Постой, есть у меня одна мыслишка…
Послушай… Только не перебивай!
Эльза. Да не перебиваю я!
Вармунд. Помнишь, недавно трое из них под вечер чуть в лесу не заблудились, мы их еле
нашли. А если бы не нашли, признайся, сильно бы ты убивалась?
Эльза. А как же? Горе-то какое! Дети всё-таки, жалко.
Вармунд. Так вот, голубушка, насколько было бы лучше для остальных шалопаев, если бы
мы завтра, эдак поближе к ночи, завели одного, двух, ну, может быть, четырёх в лес и
невзначай потеряли… А там – будь, что будет, предоставим их воле Божьей. Глядишь, Господь о них позаботится. Счастью – ему то же удача нужна, само оно в дом не войдёт, коли дверь плотно закрыта. Счастье – его испробовать надо. Вот мы завтра судьбу и
испытаем. Томас, Барнабас, Маттиас тихо-мирно вернутся домой, а остальные пусть сами
себя выручают.
Эльза. А Петер?
Вармунд. Этот толстомордый увалень останется в лесу – вместе с Августом, Вальтером и
Зигмундом.
Эльза. Нет уж. Останется Томас, этот недоносок, коротышка несчастный. Он-то всегда
себя прокормит, ему меньше всех надо…
Вармунд. Да жалко его, такой смышлёный парнишка.
Эльза. Вот и не пропадёт, раз смышлёный.
Вармунд. Хорошо, но если мы бросим Томаса, тогда и Петер, этот обжора, то же пусть в
лесу остаётся.
Эльза. Ни за что! Он будет мне утешением на старости лет.
Вармунд. Коли так – Томас тоже останется с нами.
Эльза. Вот что, муженёк. Либо все, либо никто. Господь да простит нам этот грех, раз на
него нас толкает нищета и отчаяние.
Вармунд. Либо все, либо никто. А что, жена, пожалуй, ты молвила мудрое слово.
Беднякам вроде нас от детей всё равно проку нет, а так, кто знает, какая им выпадет
участь: в мире, что в море, а у нас они всё равно с голоду помрут.
Эльза. Рассказывают же про фей и добрых духов, что помогают людям. Одним словом –
отдадим их в руки Божьи.
Вармунд. На том и порешили. Вот и полегчало сразу. Пойдём и мы в чулан, поспать то же
не мешает. На таких бедняков, как мы, Господь Бог должен смотреть сквозь пальцы.
Уходят в чулан.
Сцена вторая.
Скалистая местность, лес.
Персивейн
( поднимаясь в горы, играет на лютне и поёт)
Лопочет лес, журчит ручей,
Земля теплом согрета,
А холостяк, не муж ничей,
Не устаёт бродить по белу свету.
Холостяку унынье не к лицу,
Бодрее песня – веселей певцу.
Внизу – селенья без числа,
Там нищета, невзгоды,
Всё хуже там идут дела
И множатся разводы.
В долине жить – намыкается всяк.
Уходит в горы вольный холостяк!
А если вдруг любовь заманит
Его в сердечные силки,
Наш холостяк робеть не станет,
Но вот жениться – не с руки.
Заслышав звон супружеских оков,
Он за порог – и был таков!
Какая там внизу тишь да гладь, мир да покой, какие уютные хижины, а при каждой
хижине садик! Какое это диво – романтическая природа, а здесь ещё эти домишки и