Жизнь и приключения Мартина Чезлвита (главы I-XXVI)
Шрифт:
Если вы слишком заняты и не можете написать сами, прошу сообщить мне фамилии трех-четырех лиц, на которых скорее всего можно рассчитывать, и я пошлю им письма по почте. Соблаговолите также сообщить мне все критические замечания, какие когда-либо представлялись вашим мыслительным способностям по поводу "Каина", мистерии достопочтенного лорда Байрона.
Остаюсь, сэр, ваш (простите, если прибавлю воспаряющий ввысь)
Пэтнем Смиф.
Ответ адресуйте; "Сыну Америки, мануфактурный магазин гг. Хэнкок и Флоби", далее - как сказано выше".
Оба эти письма вместе с ответом Мартина, согласно похвальному обычаю, способствующему воспитанию джентльменских чувств и взаимного доверия, были напечатаны в следующем номере местной газеты.
Не успел Мартин разделаться с корреспонденцией; как хозяин отеля, капитан Кеджик, поднялся к нему и любезно справился, как он себя чувствует. Прежде чем приступить к беседе, капитан уселся на кровать и, найдя ее довольно жесткой, передвинулся на подушку.
– Ну, сэр, - сказал капитан, сдвигая набок шляпу, которая была ему тесновата, - вы, я вижу, стали популярной личностью.
– Кажется, да, - отвечал Мартин; он очень устал.
– Мои сограждане, сэр, - продолжал капитан, - желают засвидетельствовать вам свое почтение. Придется вам назначить им что-нибудь вроде аудиенции, пока вы тут.
– Боже мой!
– воскликнул Мартин.
– Не могу я этого сделать, уважаемый!
– Не можете, значит - должны, - сказал капитан.
– "Должны" не особенно приятное слово, капитан, - возразил Мартин.
– Ну, не я выдумывал язык, не мне его переделывать, - хладнокровно ответил капитан, - а не то я бы сказал что-нибудь более приятное. Вы должны принимать посетителей. Только и всего.
– Но для чего же мне принимать людей, которым до меня так же нет дела, как и мне до них?
– спросил Мартин.
– Для того, что я уже вывесил афишу в буфете.
– Что вывесили?
– Афишу.
Мартин в отчаянии посмотрел на Марка, который объяснил ему, что капитан имеет в виду объявление о том, что мистер Чезлвит будет принимать сегодня всех желающих, начиная с двух часов дня; оно в самом деле висит внизу на стенке, и Марк сам его видел.
– Не захотите же вы, чтоб вас невзлюбили, - сказал капитан, подравнивая себе ногти.
– Нашим горожанам недолго взбелениться, да и газета начнет вас травить, как бешеную собаку, могу сказать наперед.
Мартин чуть не вышел из себя, но вовремя спохватился:
– Да пусть их приходят, ради бога.
– Придут, не беспокойтесь, - ответил капитан.
– Уже приготовили большую залу, своими глазами видел. , - Но скажите по крайней мере, - спросил Мартин, pаметив, что капитан собирается уходить, - для чего я им понадобился? Что я такое сделал? И с чего это они вдруг заинтересовались мной?
Капитан Кеджик, отставив мизинцы, прихватил обеими руками поля своей шляпы, слегка приподнял ее и опять осторожно надел; провел рукой по лицу ото лба до самого подбородка, посмотрел на Мартина, потом на Марка, потом опять на Мартина, подмигнул им и вышел из комнаты.
– Ну, честное слово, - воскликнул Мартин, крепко стукнув рукой по столу, - совершенно непонятный человек, первый раз такого встречаю! Марк, что вы на это скажете?
– Да что ж, сэр, - возразил его компаньон, - мое мнение такое, что мы теперь добрались до самого замечательного человека во всей стране. Есть же предел и этой породе, сэр.
Хотя Мартин и рассмеялся, однако это не отменило аудиенции, назначенной на два часа. Как только пробило два, явился капитан Кеджик, чтобы проводить Мартина в тронную залу; благополучно доставив его на место, он сейчас же заорал с лестницы своим согражданам, стоявшим внизу, что мистер Чезлвит "принимает".
Все полезли наверх. Лезли до тех пор, пока не набились в комнату битком, а между тем в открытую дверь видна была угрожающая перспектива поднимавшихся по лестнице новых и новых гостей. Один за другим, десяток за десятком, сотня за сотней, они лезли еще и еще - и все пожимали руку Мартину. Каких только не было рук - толстых, тонких, коротких, длинных, жирных, худых, грубых, изящных; какая разница в температуре - горячие, холодные, сухие, влажные, липкие; какие разные рукопожатия - крепкое, слабое, краткое, долгое. Гости все шли, шли и шли; и время от времени сверху слышался голос капитана:
– Внизу ждут другие! Джентльмены, кто уже представился мистеру Чезлвиту, проходите, не задерживайтесь! Проходите! Будьте любезны, проходите, джентльмены, дайте место другим!
Невзирая на окрики капитана, они вовсе не собирались уходить, а стояли как вкопанные и глазели. Дна джентльмена, имевшие отношение к редакции "Уотертост-ской газеты", пришли специально за материалом для статьи о Мартине. Они договорились о разделении труда: один из них изучал свой предмет, начиная от жилета книзу, другой - от жилета кверху. Каждый из них стал прямо перед натурой и, слегка наклонив голову набок, внимательно изучал свою область. Если Мартин переступал с ноги на ногу, специалист по нижней половине тут же ловил его на этом; если почесывал прыщик на носу, специалист по верхней половине сейчас же записывал это в книжечку. Мартин открывал рот, собираясь заговорить, и тот же джентльмен, опустившись на одно колено, заглядывал ему в зубы с придирчивым вниманием дантиста. У физиономистов и френологов-любителей, которые толкались вокруг него, горели глаза и чесались руки; иногда кто-нибудь из них, посмелее прочих, налетал сзади, и наспех ощупав затылок Мартина, скрывался в толпе. Они рассматривали его со всех сторон - спереди, в профиль, в три четверти, сзади. Не специалисты и не ученые вслух_ обменивались замечаниями насчет его наружности. Его нос рассматривали в совершенно новом свете. Высказывались самые противоречивые мнения насчет его волос. И время от времени сквозь общий шум все еще слышался голос капитана, но от скопления народа так глухо, словно он кричал из-под перины:
– Джентльмены, кто уже представился мистеру Чезлвиту, проходите, не задерживайтесь!
Но даже и после того, как некоторые ушли, не сделалось легче; ибо тут явилась целая процессия джентльменов, причем каждый из них вел под ручку двух дам (точь-в-точь, как хористы перед исполнением английского национального гимна, когда в театре присутствует король), - и каждая новая тройка являлась с непочатым запасом наглости и с намерением оставаться в зале до последней минуты. Если они заговаривали с Мартином, что случалось довольно редко, то неизменно задавали одни и те же вопросы, одним и тем же тоном, без всякого стеснения, или деликатности, или уважения, точно он был каменный истукан, купленный, оплаченный наличными и выставленный в зале ради их развлечения. Но после того как мало-помалу разошлись и эти посетители, стало не лучше, если не хуже; тут уж осмелели мальчишки и, ворвавшись целой кучей, повторили все, что делали взрослые. Появились, кроме того, какие-то бестолковые личности, которые, попав в комнату, слонялись из угла в угол, как тени, и не знали, как оттуда выйти, - до того даже, что один молчаливый джентльмен с тусклыми рыбьими глазами и одной единственной пуговицей на жилете (металлической, очень большой и очень блестящей) стал за дверью и стоял там, как часы, после того как все остальные разошлись.
Мартин так устал от жары и беспокойства, что с удовольствием упал бы на пол и не вставал, если бы только над ним сжалились и оставили его в покое. Но так как письма и записки с угрозами разоблачить его перед всем обществом, если он не примет авторов, сыпались на Мартина градом, и так как все новые посетители являлись к нему, пока он пил кофе у себя в номере, и даже преданный Марк не в силах был их выпроводить, Мартин решил улечься в постели. Не потому, чтобы он считал постель надежной защитой, но чтобы испробовать все средства до последнего.