Жизнь и приключения Мартина Чезлвита (главы I-XXVI)
Шрифт:
– Ну, честное слово, - сказал Пинч, - не помню, чтобы я когда-нибудь был так доволен. Право, не помню.
– О, ведь я это не для красного словца говорю, - ответил Мартин с таким откровенным снисхождением к собеседнику и даже как бы с сожалением, как будто его уже назначили первым придворным архитектором всех коронованных особ Европы.
– Я это сделаю. Я вас пристрою.
– Боюсь, - сказал Том, качая головой, - что меня будет не так-то легко пристроить.
– Ну, ну, не беспокойтесь, - возразил Мартин.
– Если мне вздумается сказать: "Пинч дельный малый, я высоко ценю Пинча", хотел бы я видеть, кто осмелится мне противоречить. А кроме того, черт возьми, Том, вы мне тоже можете быть полезны во многих отношениях!
– Если я не буду полезен хотя бы в одном, то не по недостатку усердия, - отвечал Том Пинч.
– Например, - продолжал Мартин после краткого размышления, - вы отлично можете ну хотя бы следить за тем, чтобы мои планы выполнялись как следует; наблюдать за ходом работ, пока они не продвинутся настолько, что будут интересны для меня самого; одним словом, вы мне понадобитесь везде, где нужна черновая работа. Потом вы прекрасно можете показывать посетителям мою мастерскую и беседовать с ними об искусстве, если мне самому будет некогда, ну и так далее, в том же роде. Для моей репутации было бы очень полезно (я говорю совершенно серьезно, даю вам слово) иметь около себя человека с вашим образованием, вместо какого-нибудь заурядного тупицы. Да, я о вас позабочусь. Вы будете мне полезны, не беспокойтесь!
Сказать, что Том никогда не думал играть первую скрипку в оркестре и был вполне доволен, если ему указывали стопятидесятое место в нем, значило бы дать весьма неполное представление о его скромности. Он был очень рад слышать эти слова Мартина.
– К тому времени я, конечно, женюсь на ней, Том.
– продолжал Мартин.
Отчего вдруг перехватило дыхание у Тома Пинча, отчего в самом разгаре радости краска залила его честное лицо и раскаяние закралось в его честное сердце, будто он недостоин уважения своего друга?
– К тому времени я женюсь на ней, - продолжал Мартин, улыбаясь и щурясь на свет, - и у нас, я надеюсь, будут дети. Они вас будут очень любить, Том.
Но ни единого слова не вымолвил мистер Пинч. Те слова, которые он хотел произнести, замерли на его устах и ожили в его душе, в самоотверженных мыслях.
– Все дети здесь любят вас, Том, - продолжал Мартин, - и мои тоже, конечно, будут любить вас. Может быть, одного ребенка я назову в вашу честь Томом, а? Не знаю, право. Неплохое имя - Том! Томас Пинч Чезлвит. Т. П. Ч. на передничках. Вы не возражаете?
Том откашлялся и улыбнулся.
– Ей вы понравитесь, Том, я знаю, - сказал Мартин.
– Да?
– отозвался Том слабым голосом.
– Я могу вам сказать совершенно точно, какие она будет питать к вам чувства, - продолжал Мартин, опершись подбородком на руку и глядя в окно так, как будто читал в нем.
– Я ее хорошо знаю. Сначала она будет часто улыбаться, глядя на вас, Том, или, разговаривая с вами, - весело улыбаться; но вы на нее не обидитесь, - такой ясной улыбки вы еще не видели.
– Нет, нет, - сказал Том, - я не обижусь.
– Она будет нежна с вами, Том, - продолжал Мартин, - как если бы вы сами были ребенком. Да так оно и есть, в некоторых отношениях вы совсем ребенок, Том, ведь правда?
Мистер Пинч кивнул в знак полного согласия.
– Она всегда будет с вами добра и ласкова и всегда рада вас видеть, сказал Мартин, - а когда она узнает хорошенько, что вы за человек (что будет очень скоро), она нарочно станет давать вам всякие поручения и просить, чтобы вы оказывали ей маленькие услуги, зная, что вы сами рветесь их оказывать; и, стараясь доставить вам удовольствие, будет делать вид, что это вы ей доставили удовольствие. Она к вам ужасно привяжется, Том, и будет понимать вас гораздо лучше, чем я; и часто будет говорить. Это уж я наверно знаю, какой вы кроткий, безобидный, добрый и ко всем благожелательный человек.
Как притих бедный Том Пипч!
– В память старых времен, - продолжал Мартин, - и в память того, как она слушала вашу игру в этой затхлой маленькой церковке - да еще безвозмездную, - у нас в доме тоже будет орган. Я выстрою концертный зал по собственному плану, и орган будет выглядеть совсем неплохо в глубине зала. И вы будете играть на нем, сколько сами захотите, а так как вам нравится играть в темноте, там будет темно; и летними вечерами мы с ней будем сидеть и слушать вас, Том, вот увидите.
Со стороны Тома Пинча потребовалось, быть может, гораздо больше усилий, чтобы с ясным лицом, выражающим одну только благодарность, подняться со стула и пожать своему другу обе руки от чистого сердца, чем для свершения многих и многих подвигов, к которым призывает нас мощными звуками неверная труба Славы. Потому неверная, что от парения над смертными схватками, в дыму и огне сражений засорились клапаны этого благородного инструмента, и далеко не всегда он звучит верно и стройно.
– Это доказывает только, как добр человек от природы, - сказал Том, со свойственной ему скромностью избегая говорить о себе: - все, кто бы сюда ни приехал, относятся ко мне гораздо лучше и внимательнее, чем я мог бы надеяться - если б был первым оптимистом на свете, или мог бы выразить если б был первым оратором. Я просто не нахожу слов. Но верьте мне, - сказал Том, - что я вам благодарен, что я этого ввек не забуду и когда-нибудь докажу вам всю правду моих слов, если смогу.
– Все это прекрасно, - заметил Мартин, засунув руки в карманы. Он откинулся на спинку стула и зевнул от скуки.
– Неплохо сказано, Том; только я все еще у Пекснифа, сколько помнится, и скорее в тупике, чем на торной дороге славы. Так вы нынче утром опять получили письмо от этого... как его?
– От кого это?
– спросил Том, кротко вступаясь за отсутствующего друга.
– Ну, вы знаете. Как его? Зюйдвест, что ли.
– Уэстлок, - отвечал Том несколько громче обыкновенного.
– Да, верно, - сказал Мартин, - Уэстлок. Помню, что фамилия в этом роде, имеет отношение к компасу. Ну, так что же пишет этот Уэстлок?
– О! Его, наконец, ввели в права наследства, - ответил Том, покачивая головой и улыбаясь.
– Повезло же человеку, - сказал Мартин.
– Хотел бы я быть на его месте. И это вся тайна, которую вы мне хотели сообщить?
– Нет, не вся, - сказал Том.
– А что же еще?
– спросил Мартин,
– В сущности, это и не тайна, - сказал Том, - и для нас это не так важно, но для меня очень приятно. Джон всегда говорил, когда был еще здесь: "Попомните мои слова, Пинч: когда душеприказчики моего папаши раскошелятся..."- он иногда выражается очень странно, такая у него привычка.