Жизнь и приключения Заморыша
Шрифт:
"Прислуга", а не "слуга при",
О том, что в городе Твери
Так тускло светят фонари.
А впрочем, черт их побери,
Всех знатных лордов Солсбери!
Так же утром и вечером он неизменно повторял, что ему необходимо отправиться в Индию, сесть на белого слона и повести за собой всех индусов в бой с англичанами.
Однажды, лежа в постели, он предложил:
– Давайте сыграем партию в шахматы. Что-то захотелось дать вам мат на семнадцатом ходу.
Я сел за стол, расставил на доске фигуры и пригласил:
– Присаживайтесь.
Но он повернулся на бок,
– Е2, Е4.
– Ах, вот как! Не глядя на доску? Ну, это у вас не получится.
Но у него получилось. Точно на семнадцатом ходу он дал моему королю мат.
Утром, за день до конца лечения, я увидел его неподвижно лежащим на диване, с закрытыми глазами, с пожелтевшим лицом.
Встревожившись, я бросился за доктором. Доктор пощупал его пульс, склонился ухом к сердцу и растерянно пробормотал:
– Умер...
– Нет, - сказал мой однопалатник, открывая глаза, жив!..
– И беззвучно засмеялся.
Месяцев шесть спустя я получил от него открытку с почтовым штемпелем Одессы. "Погружаюсь на пароход, чтобы отплыть в Бомбей. Чувствую тяжелую поступь белого слона. Берегитесь, лорды Солсбери!" - писал он.
И до сих пор я не знаю, кто же был мой однопалатник йог, авантюрист или просто милый шутник. Так вот, я превращал себя то в столб, то в бревно, но главное, что я делал на чердаке, - это развивал силу взгляда. Надо было подолгу смотреть в одну точку не моргая. На стропиле чердака сидела муха и чистила одну о другую задние лапки. Я скрестил руки и уставился на нее. Муха почистилась и куда-то улетела. Я нашел другую муху, но и та не захотела долго сидеть на одном месте. Гоняясь за мухами, я набил себе о стропило шишку и весь запорошился чердачной пылью. Пришлось искать другую точку.
Как я мог положиться на муху! Ведь я и раньше замечал, что мухи очень легкомысленны. Вот паук - другое дело: он сплетает свою паутину и спокойно висит на ней, ждет, когда в его сетях запутается дура муха. Пауков на чердаке тоже было немало. Я избрал одного из них, на вид самого солидного. Главное, надо было не моргать. От напряжения у меня поползли слезы по щекам.
Но я все смотрел и смотрел на паука, пока он не превращался в моих застланных слезами глазах в огромную страшную черепаху. Я вытирал глаза подолом рубахи и опять принимался за паука.
Так, в разных упражнениях, прошла целая неделя.
Наконец я почувствовал, что во мне уже появилась эта таинственная сила. Надо было ее только испробовать на ком-нибудь.
Но на ком? Подумав, я решил, что, пожалуй, больше всех для этого подходит сестра Маша. Хоть она и старше меня на три года, но, какникак, женщина, значит, существо слабое. Маша сидела за столом в нашей комнате и что-то писала в тетрадке. Я подошел к ней и сказал:
– Смотри на меня.
Маша подняла голову. Я уставился ей взглядом в переносицу и начал водить руками - делать пассы.
– Ты что, с ума сошел?
– удивилась Маша.
– Молчать!
– крикнул я.
– Делай, что приказываю! Спи!..
– Ступай отсюда!
– ответила Маша.
– Я задачу решаю, а ты тут дурака валяешь.
Но я продолжал кричать:
– Спать!.. Спать!.. Спать!..
Маша встала, шлепнула меня и вытолкала из комнаты. Я стоял за
Из нашей комнаты я пошел в зал чайной. Там сидело человек десять босяков и нищих. Сидел и тряпичник Сидоркин, по прозвищу Подберионуча. Вот этот, кажется, мне подойдет. Был он тихий, робкий, всегда сонный.
Только от него неважно пахло: он собирал и складывал в мешок кости, грязные тряпки, рваные калоши, жестянки из-под дегтя и всякую другую дрянь. Ну, что же запах! Можно и потерпеть. Ведь терпел же я, когда сидел с ним рядом и слушал забавные истории: то как он в мусорном ящике алмаз нашел и шесть месяцев жил на широкую ногу, по-княжески; то как в него влюбилась одна купчиха, подарила ему золотой перстень с огромным бриллиантом, и он целый год жил по-графски. Босяки ему не верили, но слушали, не спуская с него глаз, потому что каждому хотелось пожить по-княжески хотя бы один день. Послушав, они с досадой говорили: "Ну и врешь же ты, проклятый, собачья кость, гнилое мясо! Только расстроил понапрасну, свиное ухо!.." К этому Сидоркину я и подошел:
– Сидоркин, хочешь, я тебя усыплю?
Он посмотрел на меня своими светлыми добрыми глазами и заискивающе спросил:
– Это как же? Попотчуешь водочкой, что ли?
– Нет, я тебя гипнозом усыплю. Смотри на меня!
– Я принялся делать пассы.
– Спи!
Сидоркин с сожалением развел руками:
– Рад бы, милый, уснуть, да папаша твой не позволяет нам здесь спать. А так, почему бы не поспать часокдругой. Я в ночлежке ночую. А там разве поспишь спокойно. Один храпит тебе в ухо, другой в карман лезет.
В тот же день я отнес "Хатха-йога" в библиотеку и уселся за уроки.
С Илькой я помирился еще раньше. Встретившись с ним в классе после неудачных опытов, я сказал:
– Илька, ну какую глупость ты мне посоветовал насчет гипноза!
Он удивленно поднял брови:
– Я тебе советовал? Я? Смеешься?
– А то кто? Забыл, как сказал мне, чтоб я усыпил гипнозом стражников Петра?
– Шуток не понимаешь, - презрительно оттопырил Илька губу.
– На что их усыплять? Вот дадим царю по шапке, стражники и сами разбегутся.
КУПЕЦ-ВЫЖИГА
С некоторых пор к нам в чайную стал заходить статный мужчина лет сорока, с короткими усами, в лоснящемся сюртуке и помятой, уже не белой, а серой манишке. Босяки называли его "адвокат". Он и на самом деле был адвокатом, но за какую-то дерзкую речь против царских судей ему запретили выступать на суде, он запил и опустился. Напившись, скандалил. И у нас буйствовал: перевернул однажды стол, ругался, называл общество трезвости обществом мерзости, грозил поджечь чайную.
Пришел городовой и сказал: "Не извольте, барин, безобразничать". Хоть адвокат и опустился, а все-таки для городового он был барином. "А то что будет?" - дерзко спросил адвокат. "Известно, что: в участок отведу".
– "Не имеешь никакого криминально-юриспруденческого права", - сказал адвокат. И озадаченный городовой ушел.