Жизнь и смерть Маноэла дос Сантоса Гарринчи
Шрифт:
Контракт, заключенный с ним всего лишь на несколько игр, без всякого сожаления прервали, и он, сложив свои пожитки в чемоданчик, вернулся домой. Элза все поняла и даже не спросила, почему он так быстро распрощался с командой, с которой связывал определенные надежды. Ему звонили болельщики, спрашивали, почему он прекратил играть? Они ждали его нового выхода на арену, как, может быть, ждут в цирке выхода приболевшего клоуна. Гарринча понимал, что в первенстве штата он был единственным актером, который вызывал интерес у публики. Через неделю ему надоело отвечать на вопросы болельщиков. Он снова собрал свой чемоданчик и отправился в путешествие по северо-востоку,
После каждой неудачной игры он продолжал надеяться, что в другой раз выступит успешнее. Так, вероятно, думает акробат, случайно упавший во время циркового представления с трапеции. Когда после игры к Гарринче подходили болельщики и заговаривали о прошлом, он отмалчивался или вообще уходил, явно не желая вспоминать времена, когда он выступал за «Ботафого» и за сборную.
— То, что происходило вчера, не стоит вспоминать сегодня, — как-то сказал он. — Я не хочу говорить о прошлом. Храню свои воспоминания в стальном сейфе и никогда не оставляю его открытым.
Зачем вспоминать те пятнадцать голов, что он забил, выступая за сборную? Эти голы дались ему нелегко, равно как и все 58 матчей, нервных, тяжелых, с которых он всегда уходил в ушибах, ссадинах и синяках. Но сколько радости те голы и матчи дали ему!
Спасаясь от расспросов провинциальной публики и представителей местной прессы, он спешил в бар и сидел там иной раз до полуночи. Выпив лишнее, Маноэл размякал, становился навязчивым, у него развязывался язык. И он делился с первыми встречными своими мечтами снова вернуться на «Маракану» и снова восхищать публику. Он жаловался на судьбу, на коварство руководителей клубов, заключавших с ним невыгодные контракты, на руководство Бразильской конфедерации спорта, предавшее его. Его снисходительно слушали, как слушают в барах откровения подвыпивших актеров, потерявших работу в театре и уверяющих, что только они владеют великим талантом перевоплощения.
И все же нашлись три или четыре человека, решивших по-настоящему помочь Гарринче, организовав его прощальную игру за сборную на «Маракане» с участием Пеле и других лучших футболистов страны.
131 555 человек, если считать по числу проданных билетов, пришло на тот матч. После оплаты аренды стадиона, работы персонала, полиции и уборщиков Гарринча получил солидную сумму, которая при умелом вложении денег могла бы на длительное время избавить его от финансовых проблем. И хотя ему удалось купить дом в Барра да Тижука, почти новый автомобиль «мерседес-бенц», квартиры в пригороде для своих старших дочерей и Наир, оплатить половину пая ресторана, где Элза могла бы выступать со своим музыкальным шоу, он не сумел положить хоть часть денег в банк под проценты и вскоре с огорчением узнал, что огромный гонорар израсходован.
Элза пыталась сделать все возможное, чтобы Гарринча снова стал просто Маноэлом Франциско дос Сантосом, навсегда отказался от навязчивой идеи жить и зарабатывать футболом. Ей это так и не удалось.
Проходили длинные недели. Вечерами он посещал ресторан, где выступала Элза, потом бросил и это. Он опять сел за телефон, часами обзванивал старых знакомых, выспрашивал, где бы мог снова сыграть. Ему предложили надеть белую футболку «Миллионариоса», который к тому времени собрал под своим флагом десятка полтора бывших известных игроков в возрасте от 40 до 50 лет, чтобы выступить в небольшой серии матчей против сборных команд любителей штатов Сан-Паулу и Параны. Жоан Мендес Толедо, бывший вратарь «Бандейрантеса» из Сан-Паулу, который исполнял одновременно обязанности президента клуба, казначея, гардеробщика и массажиста, предложил избрать Гарринчу капитаном команды.
Маноэл загорелся идеей создать постоянно действующий клуб ветеранов, который бы регулярно выступал в товарищеских матчах на разных стадионах страны. Ветераны, преодолев на автобусе расстояние в полторы тысячи километров, сыграли несколько матчей на периферии. Автобус раздобыл неутомимый Жоан Мендес Толедо. Но, как выяснилось, большинство ветеранов могли сыграть лишь два-три матча. У всех имелась основная работа, и никто из них не помышлял зарабатывать снова футболом. К тому же матчи ветеранов в глубинке собирали слишком мало публики. Молодежь не знала имен выдающихся футболистов прошлого, их заслуг перед сборной и не шла на стадионы, а без зрителей футбол жить не может. Команда распалась, Гарринча неделю скитался по кабакам Сан-Паулу, пока его не разыскала Элза и не забрала домой. Крах «Миллионариоса» на некоторое время лишил его веры во всемогущий футбол.
Чтобы крепче привязать Маноэла к дому, Элза Суарес решила завести общего ребенка. Она считала, что, если у Гарринчи впервые появится сын (они не признавали мальчика, родившегося в 1959 году от шведской женщины в Стокгольме), он займется его воспитанием, попытается передать ему свое футбольное мастерство, отвлечется, перестанет метаться.
Однако появление в июле 1976 года Гарринчиньи не произвело ожидаемого впечатления на отца. Гарринча только что возвратился из штата Парана, где выступал за команду ветеранов, и снова запил, забыв обо всех клятвах, которые давал.
— Помню, — говорила Элза, — он пришел в родильный дом опухший от пьянства, с заплывшими глазами, угнетенный. Когда он впервые взял на руки сына, Элза поставила ему последнее условие: или сын, семья и конец выпивкам, или…
Он перебил ее, не дослушав конца фразы:
— Не могу я, Креола, одновременно любить сына и кашасу. Нет у меня сил, чтобы бросить пить.
Год спустя Элза Суарес обратилась в 14-й полицейский участок Рио-де-Жанейро на Копакабане с просьбой привлечь к судебной ответственности мужа. На ее лице были следы страшных побоев, из поврежденного носа сочилась кровь. В тот день исполнилось 15 лет их супружеской жизни.
Прошло еще немного времени. Гарринча получил предложение преподавать уроки футбола мальчикам в одном из пригородов Рио-де-Жанейро. Об этом его просили в секторе образования и спорта правительства штата.
После знакомства с ребятами, которые с любопытством смотрели на угрюмого преподавателя, Гарринча дал им несколько советов, прочел лекцию о вреде курения и нарушения спортивного режима, показал, как бить по мячу. Затем он дал несколько автографов ребятам. Его огорчило, что дети не выразили особой радости от общения с ним. Со стадиона он направился в пивную, где прямо из горлышка бутылки выпил кашасы. Он поставил на стойку почти пустую бутылку, обернулся к сидевшим за столиками и, не обращаясь ни к кому из них, сказал:
— Однажды Арати привел меня в клуб «Ботафого», когда я не имел ничего, даже собственной футбольной формы, и только хотел одного — играть. И вот сегодня, спустя 24 года, я снова ничего не имею. К тому же совершенно забыл, как нужно играть в футбол. Вот так, люди добрые.
К детям Гарринча не вернулся, хотя ему несколько раз звонили из префектуры. Он, очевидно, понял, что учить ребят футболу, который исповедовал сам, уже не сможет. Бразильцы к тому времени играли совсем в другой футбол.