Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики
Шрифт:
— Ты хорошо его знаешь, ведь к выпивке у нас в институте особое отношение — почти сухой закон?
Я слышал, что «дядя Абраша» нетерпимо относится к пьянству, на партсобрании разбирали даже чье-то «персональное дело» за выпивку — об этом гласило объявление в вестибюле. Но мы ведь идем к кавказцу, почти к родственнику!
Заложив три поллитровки в карман кожаного пальто, подпоясавшись отремонтированным поясом, и взяв под руку мою Наташу, я отправился в гости к Поносяну. Он жил, как я уже говорил, в преподавательском общежитии, но как оказалось, в одной комнате с другим доцентом, молодым и общительным Гавриловым с кафедры философии.
Мы перезнакомились друг с другом, я вытащил три бутылки из одного кармана, что поразило хозяев, и мы начали выпивать. Почему-то Поносян после первой же рюмки пить отказался — привык, говорит, к вину, да и вообще сегодня печень побаливает. Наташу это опять же насторожило, но я шепнул ее на ухо: — больше останется!
Пили, в основном, я с Гавриловым, да и Наташа — чуть-чуть. Как поется в песне, «выпили мы пива, а потом — по сто, а затем начали — про это и про то!» Коснулись мы того, что в институте — одни евреи. Поносян заметил, что почти все заведующие кафедрами — евреи, что нам здесь ничего не светит; он сам, например, собирается получить квартиру и снова тут же вернуться в Ереван.
— Так что, если ты собираешься получить кафедру, — забудь об этом, найдут какого-нибудь еврея! — доверительно сказал мне Поносян.
— А как же Абрам обещал мне через полгодика? — возмутился я.
— Да он всем обещает, и мне обещал то же самое! — признался Поносян.
И тут меня понесло — я и так, и этак поносил ректора, а за ним и всех институтских евреев. Даже затронул ректорскую маму, чего, правда, сам не помню.
— А какой он развратник — ты себе не представляешь! — добавил Поносян.
— Был, понимаешь, в санатории в Кисловодске, да не один, а с молодой любовницей — вот с их кафедры, — и Гриша указал на Гаврилова. Тот засмеялся:
— Ну и шутник же ты, Гриша, да ей еще тридцати нет, не верю!
— У меня доказательства есть — фотографии! В том санатории мой двоюродный брат работает, вот он их и сфотографировал на память. А потом фотки эти мне передал, узнав, где я работаю. — Если будут обижать — покажешь, — говорит!
Но когда Гаврилов посерьезнел, Гриша рассмеялся и превратил все в шутку.
Выпил я у Поносяна сильно — Наташа еле довела меня домой и положила спать в моей комнате — в таком состоянии я был ей бесполезен. Студенток мы не стеснялись, все уже были в курсе наших дел. Я спал часов до одиннадцати, пока в комнату ни постучала дежурная и ни сообщила, что меня срочно вызывают к ректору. Не предполагая ничего плохого, я быстро оделся и через полчаса был уже в приемной. Ректору доложили, и я зашел.
— Разговор будет плохой, — сразу предупредил меня Абрам, — знайте, что у нас городок очень маленький, а институт еще меньше! Вчера вы при сотрудниках института ругали меня матерно и ругали всех евреев — что плохого я или другие евреи вам сделали? Ведете развратный образ жизни, пьянствуете — и это при студентах в общежитии. А нагрузки почему себе не взяли — так вы приобретаете преподавательский опыт? Я недоволен вами — немедленно исправляйтесь, если хотите вообще у нас работать!
Вышел я от ректора так, как будто меня окатили — нет, не холодной водой, а ушатом дерьма. Кто донес? Наташе же это самой не выгодно. Поносяну
— тоже, ведь мы ректора ругали вместе. — Гаврилов! — мелькнула мысль, — он коммунист, на кафедре философии все коммунисты; он не ругал ни ректора, ни евреев. Как бы он не сказал ректору про фотографии, что у Гриши!
Я немедленно разыскал Поносяна, для этого мне пришлось даже его вызвать с занятий, и рассказал ему о происшедшем.
— Точно — Гаврилов! — поддакнул мне Григорий, — ведь они на кафедре философии все «сексоты». Секретные сотрудники — расшифровал он это слово, видя мое недоумение. А с фотографиями — это я пошутил, ты сам смотри — никому про это!
Наташе я рассказал про визит к ректору уже после работы, она была очень раздосадована.
— Ну, все, теперь мы оба у начальства на крючке! Не хотела туда идти, чего ты и меня потащил? Теперь тебе никогда не получить кафедру, а мне — должности зам. декана по воспитательной работе. Хотела подработать немного! Уверена — донес Поносян! Морда у него отвратительная, не выпил ни капли, да и заинтересован он, чтобы ты кафедру не получил. Он на место зав. кафедрой метит!
Я решил, что и это логично, но прямых доказательств нет. Надо быть крайне осторожным со всеми, хотя чего уж осторожничать, когда все потеряно! Я уже хотел, было отметить мою неудачу дома, но Наташа меня попросила:
— Сделай мне приятное, зайди со мной к одному знакомому, он в соседнем доме живет. Он — шофер-таксист. Недавно он меня с Курумоча бесплатно довез. Летала в Казань, еще до знакомства с тобой, а по дороге назад у меня из кармана кошелек сперли, так он довез меня бесплатно домой. Правда, я обещала занести ему деньги, даже паспорт показывала, где живу, оказалось, что мы соседи.
— Посидим полчасика, выпьем, отдам ему деньги, поблагодарю, и домой пойдем. Только не вздумай ревновать — ему пятьдесят с лишним лет, мужлан такой малограмотный — сам увидишь!
Взяли пару бутылок водки, Наташа перевела меня через двор, и позвонила в дверь, крыльцо, которого выходило почти на угол нашего дома. Дверь открыл хмурый мужик в тулупе, оказавшийся тем самым водителем.
— Дмитрий Васильевич, вот я и нашла вас! А вы, наверное, решили, что я забыла про должок! — Наташа вошла в дом, ведя меня за собой. В комнате оказалось очень холодно — отопление было печное, а печь — нетопленой. Кроме холода в комнате был страшный беспорядок, бардак, что называется. На газете на столе — недоеденная селедка и полкирпича черного хлеба. Мы, не снимая верхней одежды, присели за стол, я вынул бутылки. Хозяин оживился, сбегал куда-то, принес охапку дров. Помимо стенной печи, в комнате стояла жестяная печка-буржуйка, дымовая труба от которой шла прямо в верхнюю часть стенной печи.
Печка загудела, в комнате сразу же стало тепло. Мы сняли пальто и положили рядом с собой. Дмитрий Васильевич тоже снял свой тулуп и принес из сеней пару селедок, стал их чистить. Я заметил, что у него не хватает верхних фаланг нескольких пальцев на руке, а где эти фаланги имелись, был несмываемый «траур» под ногтями. Все это было так противно, что я только и стал дожидаться конца этого визита. Мы выпили по первой, мне после вчерашнего стало тошно, и я больше не притрагивался к водке. Наташа и шофер продолжали пить; Наташа оживилась, стала отпускать какие-то сальные шуточки.