Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики
Шрифт:
В кота Мура, как пояснила Матильда, была вселена душа любимого человека Лоры, первого ее любовника — хорвата по национальности — Лора упоминала мне о нем, я знаю его имя и фамилию — Мехмет Тринич.
Человек этот умер давно, но Лора продолжала любить его и подчиняться ему. Разумеется, ему, то есть Муру, было не очень приятно видеть Лору с другим человеком, и он всячески противостоял этому. Исключение составляли случаи, когда Мура купали, или обливали водой. Тогда, из-за шокового состояния животного, душа, вселившаяся в него, не могла обладать достаточным влиянием. Это по опыту узнала Лора и иногда пользовалась этим приемом. А, в остальном, она полностью находилась под диктатом своего возлюбленного, иначе говоря, Мура.
Куда Мур пропал, Лора, то бишь Матильда, так и не узнала. Большие подозрения были на соседе по коммуналке — полковнике Петрове, который не любил Мура, и мог похитить его, увезти, а то и убить вовсе. Лора получила вроде бы свободу действий, но душевное равновесие ее было нарушено, и свобода ей уже была ни к чему.
И вот однажды, в то последнее лето, Лоре по телефону позвонил… голос ее любимого, как если бы он был жив, и приказал срочно ехать на дачу в Луч, где он должен был ждать ее. Но поезд дошел только до города Чехова, а Лора не смогла дождаться следующей электрички, не вытерпела, и пошла пешком…
Вот такую историю бывшей хозяйки души, переселившейся в Матильду, молчаливо рассказала кошка. Душа переселилась не сразу, а только через несколько лет после рождения Матильды. Первое время сама Матильда не вполне осознавала это, но, познакомившись со мной, вдруг ощутила неожиданный интерес ко мне, как к старому знакомому. Во время наших встреч она вспоминала все, что произошло с хозяйкой ее души в жизни, и поняла, наконец, носителем чьей, конкретно, души она является. А, кроме того, она получила способность к телепатическому общению со мной…
Года через два, мы обменялись квартирами с семьей моего младшего сына, переехав на новое место жительства. Покидая таганский дом, я зашел к соседям повидать Матильду. Кошка грустно и укоризненно смотрела на меня, как бы обвиняя в бегстве от нее. Надо сказать, Матильда была здесь где-то права — от постоянных общений с ней у меня начала постепенно ехать «крыша», и расставание стало неизбежным. Мы потерлись, как всегда, с ней носами, и расстались…
А недавно я снова побывал в таганском доме, уже не рассчитывая увидеть старушку-Матильду живой. Но, выходя из дома, я приоткрыл дверь подъезда и вдруг — черная молния! Матильда не замечая меня, прыгнула с карниза в открытую дверь.
— Матильда, Матильдочка! — позвал я, и мой голос от волнения застрял в горле.
Кошка резко обернулась, и, узнав меня, вспрыгнула обратно на карниз, оказавшись на уровне моего лица.
— Это ты, надо же, увиделись все-таки! — ошарашено проговорила Матильда, — а я уже и не узнала тебя, думала, не встретимся больше!
Кошка взволновано оглядывала всего меня огромными глазами, влажными, то ли от волнения, то ли от старости. Видно было, что это уже очень немолодая кошка. Мне стало жаль ее — как несправедливо, что кошки старятся так быстро и живут так мало. На кого они нас потом оставляют?
Мы постояли так с Матильдой несколько минут, влюбленно глядя друг другу в глаза.
— Ну, дружок, давай прощаться, — сказала, наконец, Матильда и подставила мне свой нос, — а то ведь долгие проводы — лишние слезы!
Я потерся носом об ее влажный, холодный носик, и мы попрощались. Оказалось, что навсегда.
Матильда деловито проскользнула в щель двери, и я захлопнул подъезд. Стараясь не оборачиваться, я быстро пошел прочь от дома, и вдруг слезы начали душить меня. Счастливые женщины, они могут иногда выплакаться, а нас мужиков, слезы душат — и все! Ну да ладно, такова она — жизнь, и никуда тут не денешься!
А примерно через год после нашей последней встречи, снова побывав на Таганке, я узнал, что Матильду разорвали собаки. Не успела старая кошка быстро вскарабкаться на дерево! Печально и грустно!
Много загадок таит и сама жизнь, и психика человека. Мы, люди, по-видимому, находимся в самом начале постижения этих тайн. А нередко высокомерно думаем, что о чем-то знаем, и что-то понимаем. Это я, как ученый вам говорю!
«Электричество — это сила, хорошо изученная человеком», — писалось в одном журнале восемнадцатого века, когда об электричестве и азов-то не знали! Как кошка, глядящая на экран телевизора и наблюдающая там знакомые ей изображения, никогда не поймет внутреннего устройства этого прибора и принципа передачи изображения на расстояние, так и мы, воспринимая отдельные картинки мира, никогда не постигнем его с той полнотой, как бы нам хотелось!
Диссертационная тягомотина
Испытаниями автобуса с «гибридом» на улице Тускарной была поставлена последняя точка в моей докторской диссертации. Я доработал ее, переплел ее в коричневый коленкор, сократив текст до дозволенных размеров, так что том получился вдвое тоньше предыдущего. Теперь предстояло найти докторский диссертационный Совет, где я мог бы защитить работу.
В ИМАШе такой Совет был по специальности «Теория машин и механизмов». Конечно же, первым делом я доложил диссертацию в ставшем мне родным ИМАШе в отделе академика Артоболевского. Были в основном положительные выступления, но мой старый знакомый Арон Кобринский настоял, на том, что эта работа не относится к теории машин и механизмов.
Мне посоветовали кафедру «Теоретическая механика» Московского автомобильно-дорожного института (МАДИ). После переговоров с зав. кафедрой профессором А.А. Хачатуровым, я доложил работу и на этой кафедре. Но мне сказали, что работа не вполне по теоретической механике, а скорее, по теории автомобиля, и представлять ее надо от кафедры «Автомобили». А на этой кафедре тогда работали одни корифеи и выдающиеся личности. Зав. кафедрой — Андрей Николаевич Островцев — профессор, легендарный Главный Конструктор ЗИСа; профессор В.В.Ocепчугов — бывший Главный Конструктор Львовского автобусного завода; А.К. Фрумкин, А.С. Литвинов и другие — их имена я знал, как канонические.
Самой колоритной фигурой был, конечно, Андрей Николаевич Островцев — мрачный, молчаливый толстяк. Говорили, что он может выпить невероятное количество водки, оставаясь трезвым. В те годы, о которых я говорю, он был уже очень пожилым человеком.
И вот, я прихожу на переговоры с ним о возможности доклада на его кафедре. Я говорю, а Островцев смотрит на меня, не меняя выражения лица, и мне кажется, что он в мыслях находится уж очень далеко отсюда. Я закончил разговор, а он молчит и все смотрит.