Жизнь, как морской прилив
Шрифт:
Дом, как и сказал агент, был в очень плохом состоянии. Обои грязные и кое-где отставали от стен. Плита, которую Эмили тщательно начищала до блеска каждую пятницу, была совершенно запущена. Заднее окно разбито, и кто-то стащил из моечной кран и свинцовую трубку от него.
Но все это не имело значения. Она стояла здесь. Она не просто вернулась, а скоро станет хозяйкой этого дома... да еще и дома по соседству. Все это казалось совершенно невероятным, и все это пришло от Сепа. Милый Сеп... Милый, милый Сеп, скольким она обязана ему... и милому мистеру Стюарту... Нет, она не должна думать о мистере Стюарте, как о милом.
Казалось странным, что человек, о котором она так мало знала и который так мало знал о ней, пожелал истратить на нее четыреста двадцать пять гиней и ничего не попросил взамен. Он сделал ей этот подарок, хорошо осознавая, что в то время она ничем не могла отплатить ему, никогда не сможет, поскольку у нее просто не будет такой возможности. Ни он, ни она не могли предвидеть, что будет тот костер.
Эмили теперь рассматривала этот костер, как два года, улетевшие с дымом, два долгих года. Два долгих года, в течение которых она постепенно превращалась в женщину. Каждые шестнадцать часов из двадцати четырех, составляющих сутки, казались очень длинными там, на холме. Неужели прошло всего сорок восемь часов с тех пор, как она сожгла эти годы? А сгорели ли они? Не будет ли их пепел скрипеть на ее зубах всю оставшуюся жизнь?
Неожиданно ей захотелось присесть. Она почувствовала слабость и легкое головокружение. Но на кухне не было никакой мебели.
Эмили поспешно прошла к двери, за которой находилась лестница, открыла ее и села на вторую ступеньку. Все эмоции, которые девушка пыталась сдерживать с тех пор, как спустилась с холма два дня назад, захватили ее. Все началось медленно, слезы появились в ее глазах и начали медленно стекать с ее ресниц на щеки. Затем, подобно вздувшейся реке, они превратились в настоящий поток. Она повернулась, опустила руки на грязные ступени и начала громко всхлипывать...
Когда Эмили наконец наплакалась, она поднялась на ноги, поправила шляпку, которая сползла на затылок, отряхнула юбку и рукава жакета и, отперев заднюю дверь, вышла во двор. Подойдя к бочке для дождевой воды, стоявшей возле стены прачечной, она намочила носовой платок и промокнула им лицо. Когда Эмили это делала, она вспомнила тот день, когда выкинула ключ от задней двери. Это было в тот день, когда она сложила свои пожитки в телегу, чтобы отправиться в коттедж на холме.
Некоторое время спустя девушка вошла в соседний дом и увидела, что он находится еще в худшем состоянии, чем дом Сепа, - она всегда будет думать о здании, как о доме Сепа. Но Эмили не видела ни грязи, ни глубоко въевшейся пыли, поскольку мысленно представляла, как помещения будут выглядеть, когда она отдраит их, покрасит и поклеит обои, превратив в настоящее жилище, в ее жилище, где ей не надо будет носить чепчик, приседать и отвешивать почтительные поклоны. Более того, это будет место, где если ей и некого будет любить, то некому будет и презирать ее или обращаться с ней, как со шлюхой.
Глава 2
Агент сказал ей, что можно начинать покраску и ремонт, но она не может жить в доме, пока не будут подготовлены и подписаны все бумаги, что займет около месяца. Поэтому Эмили приезжала каждый день из Гейтсхеда. В первую неделю ей удалось только
Когда Эмили сказала об этом маляру, тот раскрыл рот и только потом сказал:
— О мисс, это будет большой ошибкой. Здесь никогда ничего не будет белым уже через пять минут. Лучше всего светло-коричневый цвет. Дом будет хорошо смотреться, и вам не надо будет подкрашивать его через пару лет, а то и чаще. Но белая краска... о нет: да вы просто сотрете руки, отмывая стены каждую неделю.
— Я хочу, чтобы они были белыми.
— Ну, хорошо. — Он грустно покачал головой. — Вы поживете и поймете сами, мисс. Вы поживете и увидите.
Маляр закончил работу через неделю. А потом Эмили обнаружила, что ей его не хватает: не с кем было перекинуться словом, поэтому она сказала себе, что, чем быстрее она сделает с домами то, что планировала, тем лучше.
Слова агента о том, что предыдущий хозяин хотел превратить эти дома в меблированные комнаты с пансионом, подали ей идею. Почему бы ей не сдавать комнаты с пансионом приличным джентльменам? Эмили, конечно, понимала, что не так уж много в округе найдется приличных джентльменов, но она твердо решила, что пустит к себе только приличных джентльменов, а не всякий сброд. Но ей еще предстояло поработать пару месяцев, обклеивая и крася восемь комнат. Потом еще нужно будет обойти магазины, торгующие подержанной мебелью, чтобы обставить их. Ей придется купить подержанную мебель, так как новая мебель пробила бы изрядную брешь в тех деньгах, которые у нее остались.
Эмили подсчитала, что после того, как обставит оба дома, она сможет еще год прожить на то, что у нее останется, даже если она не найдет жильцов. Но за это время она наверняка кого-нибудь найдет. Самым разумным будет поместить объявление в «Шилдс газетт»...
Прошло уже десять дней, как она начала заниматься домом самостоятельно. До вчерашнего дня ей приходилось ходить куда-нибудь поесть. Но этим утром трубы в моечной были заменены и была подключена вода. Поэтому теперь Эмили сидела на перевернутом ящике, пила чай, который приготовила сама, и ела сандвичи, которые ей сделала тетя Мэри.
Она уже заканчивала обед и собиралась встать и снова приняться за работу, когда в переднюю дверь кто-то постучал.
Это, должно быть, маляр, она послала ему записку с просьбой прийти и помочь ей с внутренней покраской, поскольку при той скорости, с которой у нее продвигалась работа, ей не закончить и через три месяца, не то чтобы через два.
Когда девушка открыла дверь и собиралась уже сказать: «Здравствуйте, вы быстро пришли», она вдруг замерла с открытым ртом. А заговорил человек, стоявший на пороге.
— Здравствуйте, Эмили, — сказал он.
— Здравствуйте... здравствуйте, мистер Стюарт.
— Не хотите ли впустить меня?
— Да-да, конечно. — Эмили отступила, и он прошел мимо нее в гостиную. Потом она поспешила вперед, говоря: — Проходите сюда. Здесь все немного в беспорядке.
На кухне она подошла к ящику и посмотрела на остатки еды, а потом быстро их убрала, торопливо приговаривая:
— Это единственная вещь, на которую вы можете сесть.
— Да я не буду садиться, я могу и постоять.