Жизнь как жизнь
Шрифт:
Вот так и ушел из жизни несостоявшийся лесовод, унес с собой свою заветную мечту – приумножать рымские леса, растить их и лелеять.
В семье Сазоновых это была уже третья смерть. Первым ушел из жизни Мишутка, умер он ещё младенцем. Взрослые отнеслись к этому философски: « Бог дал. Бог взял». Вера умерла девятилетней от свирепствующей тогда дизентерии. Горевали. Многие семьи постигла эта беда. Поэтому погоревали, погоревали, да и смирились со случившимся. Смерть Василия принесла в дом неуёмное горе. Ведь он был надеждой и опорой семьи, практически незаменимым, полноценным работником. Руки у Алены опустились и, казалось, уже больше и не поднимутся никогда. Андрей все время сидел у стола на скамейке угрюмый, казалось безразличный ко всему.
Но весеннее половодье, смывшее с земли всю грязь, накопившуюся за зиму, пробудило к жизни всё: почки на деревьях набухли, начала пробиваться зеленая травка на взгорках, букашки всякие повылезали из своих укрытий. Все просыпалось от зимней спячки. Народ в деревне захлопотал: кто поправлял упавший за зиму забор, кто наполнял навозом поднятый метра на полтора над землей рассадник, пора было семена капусты сеять.
Нахлынувшие новые заботы вывели Алену из оцепенения. Надо было думать о будущем. Да и плод в чреве все чаще напоминал о себе, брыкая ножками. Девчонки, хоть и были ещё маловаты, но во всем старались помочь родителям: уже без посыла и окриков шли покормить овец, кур, поросенка. Нюрка пробовала было доить корову, но силенки не хватало оттягивать соски вымени. Алешке тоже находилось дело: по поленцу по два носил дрова к печи, подметал пол. Андрей все чаще стал выходить на улицу, проскачет то до Матрены, то до Степаниды сестер своих, поговорит.
– Вы вот что, сеструхи, приносите ко мне лопаты, мотыги – я наточу, а то скоро понадобятся.
На другой день Степанида приволокла целую охапку лопат и мотыг. Андрей каждую покрутил, повертел оценивая объем работы.
– Вечером приходи, заберешь.
– Вечером то не досуг будет. Лучше я завтра днем прибегу.
– Ну как знаешь.
Андрей вынес на крыльцо напильники, бруски, топор, молоток, нож, приладил на себя фартук и уселся на ступеньку крыльца. Заскрежетал напильник по металлу. Сталь была мягкая и легко поддавалась напильнику. Через какой-то час все лопаты и мотыги сверкали наточенными лезвиями. Одна из мотыг болталась на черенке – « Не дело. Надо загвоздку забить.»
– Лешка! – позвал он сына, – принеси мне из упечи большой нож, да сбегай к поленнице, выбери поленце потоньше, да поровней.
Мальчонка принес отцу нож и побежал к поленнице, поковырялся там.
– Тятя! Такое? – подняв над головой полено – спросил отца.
– Неси – подойдет.
Андрей отколол топором от полена щепку и выстрогал ножом из неё клинышек, который одним ударом молотка забил в ручку мотыги. «Ну вот теперь хорошо держаться будет.»
Андрей скрутил козью ножку – закурил. Запах махорки щекотал ноздри, заполнял все вокруг. Покурив, притушил окурок в консервной банке с водой и снова позвал сына:
– Лешка! Поди сюда. – Мальчишка прискакал мигом. – Чево, тятя?
– А слетай-ка ты к тете Наташе и тете Нюре – пусть и они свой инвентарь приносят.
Алешка умчался и вскоре вернулся.
– Тетя Нюра сейчас принесет, а тетя Наташа сказала завтра.
Наутро за своими лопатами и мотыгами пришла Степанида. Осмотрела остро наточенный инструмент.
– Ой, да ты и рукоятки то закрепил. Вот хорошо то. А то тяпки болтались – гляди того соскочат. Андрей, а пилу наточишь, а то совсем затупилась.
– Конечно, поточу, приноси.
Слух о том, что Андрюха Сазонов хорошо точит пилы, топоры, лопаты быстро разлетелся по деревне. И потянулись бабы со всех концов со своими мотыгами и лопатами. Андрей целыми днями был занят работой и был рад, что стал востребованным. Денег он за работу не брал, а вот если кто приносил яичко или кусочек сахара, хоть и отнекивался, но брал – ребятишкам угощение.
Как-то вечером зашел к Сазоновым начальник с лесозаготовок.
– Андрей, а ты можешь у нас пилоточем поработаешь? Дед Кузьма совсем слепой стал – плохо точит. Хоть небольшую, но зарплату будем платить.
– Да, как же я к вам туда ходить буду?
– Не надо ходить. Пилы мы к тебе домой привозить будем, напильниками тоже снабдим.
Андрей оборудовал под навесом рабочее место не только для точки пил, но и поставил наковаленку для отбивания кос – сенокос ведь скоро начнется.
В конце июня Алена разродилась мальчиком. Ребенок родился крупненьким, здоровеньким.
– Алена! Давай сына Василием назовем в память о нашем Васятке.
– Что ты, Андрей! Нельзя называть детей именами умерших! Примета плохая.
– Да бог с ними с приметами!
Бодались долго. Андрей все-таки настоял и ребенка назвали Василием.
Радио приносило хорошие вести: красная армия освобождала один населенный пункт за другим, а в начале октября наша земля была полностью очищена от фашисткой нечисти. Народ в деревне воспрял духом: мужики коих ещё не убило, скоро возвращаться начнут, жизнь будет налаживаться. Однако в Верховной Ставке были другие планы: освободить Европу и добить фрица в его логове!
В деревню продолжали приходить похоронки – то в одном, то в другом конце слышался бабий вой. Пришла похоронка и родителям Алены на её брата Сашку. Вслух народ, конечно, не говорил, но уж очень тягостно было получать похоронки теперь, когда своя земля была освобождена, а мужики продолжали гибнуть, и хоронили их в чужую далекую землю. Только в начале мая следующего года пришла весть о полной победе над постылым врагом. Мужики, вернувшиеся с войны покалеченными сбивались в кучки, выпивали за победу беленькую, про жизнь беседовали, ожидали скорых перемен. А перемен все не было: очевидцы говорили, что через Мантурово эшелоны с солдатами да с вооружением все идут и идут на восток. К чему бы это? – гадали мужики.
Вернувшийся вскоре после победы без пальцев на правой руке Николка Спирин сказал, что новая война с япошками скоро будет. И только к концу сорок пятого года потянулись в деревню молодые мужики не убитые, но истерзанные войной.
Выпавший из поддувала на пол уголек вернул Алену Матвеевну в реальность. Она подхватила пальцами выпавший уголь и швырнула его обратно в печку.
– Ой! Что это я задумалась. Вся моя жизнь во сне что ли привиделась. Да нет, не спала вроде. Стало быть память свою ворошила. – тихо проговорила женщина. – Пригрелась тут у печки-то, а ведь пора уж и дела делать. Надо хоть козушке сенца бросить, да и пойла вынести – проголодалась поди.
Матвеевна, опираясь руками поднялась со скамеечки, подошла к входной двери и щелкнула выключателем. Лампочка под потолком вспыхнула ярким светом.
– Вот хорошо, хоть электричество у нас еще есть, а то вон на Выселках года три поди сидят без света. Да и за водой в колодец ходить не надо. В позапрошлом чай году Степашка привез из Городца двух мужиков каких-то с хитрыми инструментами. Они пробили скважину, провели воду в дом. А то как бы за водой-то пошла: через бруствер и без ведра не перебраться. Да и какие теперь колодцы, так журавли торчат без бадей. Почитай один хороший колодец на весь край остался у дома Домничевых, а остальные заилились, пересохли. Раньше то каждое лето в деревню бригада из трех мужиков из Тимошина приходила, чистила колодцы, освобождали доступ роднику. Наши то мужики колодцы не умели, да поди и не хотели чистить. Они все больше по валенкам сноровисты были. Жгонили. Интересно было наблюдать, как тимошата работали: ставили над колодцем козлы высокие, прилаживали к перекладине веревки, которыми припутывали широкую короткую доску, усаживали на доску мужика и потихонечку опускали его в колодец. На другой веревке опускали к нему ведро с лопатой на коротком черенке. Он там лопатой вычерпывал ил и грязь, складывал в ведро. Верхние мужики ведро вытаскивали, выливали жижу на дорогу и опять опускали ведро в колодец. Так и таскали весь день ведра, пока не докапывались до чистого беленького песочка.