Жизнь Маркоса де Обрегон
Шрифт:
Для благоденствия стариков более пригодно все умеренное, и так как я оказался с деньжатами, я купил мула, которого мне отдали очень дешево, потому что у него были опухоли на ногах и вытек один глаз; однако шел он довольно хорошо, так что я отправился в путь, поручив себя Богу и святому ангелу-хранителю.
Я ехал один, потому что можно даже идти пешком, чтобы не путешествовать, подчиняясь чужому желанию, ибо очень обременительно быть обязанным останавливаться там, где хочется другому, а не когда я сам почувствую себя усталым или где мне захочется остановиться. В конце концов, так как у меня были деньги, я хотел совершать путь по-своему.
Стояла очень сильная жара, и хотя я выехал очень рано, чтобы полдничать в венте Дарасутан, [445] днем наступил такой невероятный зной, из кустарников поднимались такие палящие испарения, обжигавшие мне лицо, что я тысячу раз остановился бы, если бы нашлось подходящее для этого место. Я издалека увидел венту, хотя она едва виднелась из-за скрывавших ее кустарников и деревьев, и мне казалось, что с каждым шагом, какой я делаю к ней, она удалялась от моих глаз, а жажда у меня во рту все увеличивалась. Я не верил, что смогу добраться до нее, пока не услышал музыку гитар и голоса, выходившие из самой венты.
445
…венте
– Теперь, – сказал я себе, – я уже не могу заблудиться.
Когда я вошел туда, я застал там много полдничавшего народа, входившего и выходившего. Я облегченно вздохнул, увидя большой кувшин с водой, которой я всегда был большим любителем. Я освежился и стал слушать музыку, потому что она сама по себе является такой вкусной пищей для слуха, и можно себе представить, что в этой пустыне, заросшей кустарником и безлюдной, ее мелодия казалась гораздо лучшей, чем в королевских дворцах, где есть много других развлечений. Так как зной достиг своей наибольшей силы, а вента была полна людей, то было нужно то воздействие, какое оказывает музыка, чтобы можно было провести это время с некоторым отдохновением. Ибо это искусство не только услаждает внешнее чувство, но даже смягчает и утишает душевные страсти. И она так горда, что дается не всем, какими бы талантами они ни обладали, а только тем, кого природа создала с особой склонностью к этому. Но те, которые родятся с этой склонностью, способны ко всем остальным искусствам, поэтому детей следует обучать этому искусству прежде, чем иным, по двум основаниям: во-первых, потому, что в них обнаруживается талант, каким они обладают, а во-вторых, чтобы занять их столь добродетельным делом, которое своей деликатностью отражается на всех поступках детей.
Хотя один современный автор легкомысленно говорит, что греки не обучали мальчиков сперва музыке, так как это не было более важным, чем многое другое, – но это было сказано по причине незнания этого искусства, потому что он хотел сказать, что их не обучали музыке сладострастной. Так как через слух проникают в душу представления, то, если душа серьезна и скромна, они возвышают ее до созерцания высшего Творца; а если она бесстыдна и чрезмерно весела, они повергают ее в непристойные мысли. И слух настолько является судьей в этом искусстве, что я вспоминаю такой случай. Один юноша, очень хорошо певший, оглох, и когда его после этого просили спеть, так как голос у него был так же хорош, как и раньше, то он стал делать такие грубые ошибки, что все слышавшие его пение смеялись, потому что действительно слух служит как бы колком человеческого голоса.
Эти музыканты пели с таким умением, что сиеста после обеда прошла очень приятно. Один из них вынул часы, чтобы посмотреть, который час, горячо восхваляя при этом изобретение часов. [446] На это я возразил ему, что то же самое, что он сделал при помощи часов, можно сделать, воткнув в землю соломинку или палочку и отсчитывая, на сколько пальцев отбрасывается тень. [447] Можно также это сделать, если нет солнца, при помощи сосуда с водой, просверлив в нем очень маленькую дырочку и отмечая часы по убыли воды, а также и посредством других изобретений.
446
В середине XVI в. была изобретена часовая пружина, являющаяся основной частью карманных часов. С этого времени начинается изготовление часов и быстрое распространение их по всей Европе.
447
Палец – мера длины, одна двенадцатая часть пяди, – равняется приблизительно 18 миллиметрам.
Остававшееся до отправления в путь время прошло в восхвалениях каждым своей профессии и тех изобретений, к каким каждый имеет наибольшую склонность, – поводом к чему послужил разговор об изобретении часов. Говорили об астрологии, о музыке, об изобретении искусственной памяти, [448] потому что там был один кабальеро, аудитор [449] из Севильи, который делал с ней чудеса. Один старый эскудеро, сидевший в углу и занимавшийся ловлей блох, сказал:
448
Мнемотехника древних была основана на пространственной локализации идей, какие хотели закрепить в памяти. В 1492 к Конрад Сельтес заменил места буквами алфавита. Во второй половине XVI в. во всей Европе опять начинается увлечение мнемотехникой, в особенности в Италии, где было издано огромное количество трактатов по этому вопросу. Отражением этого увлечения в Испании могут служить указания, приводимые Эспинелем, а также издание в 1626 г. ставшей очень популярной книги Веласкеса де Асевело «Феникс Минервы, или Об искусстве памяти».
449
Аудитор – чиновник, присутствующий при судебном разбирательстве, заседатель.
– Все изобретения, о каких говорили ваши милости, никуда не годятся в сравнении с изобретением иголки.
Все засмеялись, а он уверенно и очень сердито сказал:
– Если, по-вашему, это не так, то сделайте мне милость, положите мне заплатку кусочком астрологии.
На это лисенсиат Вильясеньор возразил:
– Каждый хвалит то, к чему он более способен. Этот сеньор эскудеро может говорить об этом потому, что он больше имеет дела с иголкой.
– Я не портной, – ответил тот, – а эскудеро, столь опытный и столь древнего происхождения, что все мои предки, начиная с Нуньо Расура и Лаина Кальво, [450] служили графам де Лемос. И если я иду теперь пешком, так это потому, что мои лошади пасутся на лугах Пуэнтедеуме. [451]
450
Эспинель высмеивает свойственное идальгии чванство благородным происхождением. Для старого испанца должно было звучать абсурдом заявление, что полулегендарные судьи Кастилии служили графам Лемос.
451
Река Эуме и селение Пуэнтедеуме («Мост на Эуме») находятся в Галисии, и благородство, относящееся к легендарным временам, связывается с похвальбой богатством, находящимся за тридевять земель.
С этими словами он повесил на эфес шпаги старые чулки и, положив ее себе на плечо, неожиданно исчез.
– Правильно, – сказал я, – что каждый хвастается тем, чем он занимается. Вот в Мадриде был один палач, который показывал своему мальчику на бывшей у него в доме виселице, как поделикатнее повесить человека, и так как мальчику это занятие не понравилось и он чувствовал к нему отвращение, то палач сказал ему: «О, черт тебя возьми, раз тебя не может привлечь хорошее дело! Ну, так я тебя
Когда мы уже хотели отправляться, аудитор сказал:
– А ведь мне вчера говорили, что Маркос де Обрегон искал верховую лошадь, чтобы ехать этой дорогой; это человек очень одаренный и образованный, с которым я очень желал бы познакомиться.
– Это верно, – сказал я, – я видел, что он искал, на чем отправиться в путь.
– Ваша милость знает его? – спросил аудитор дон Эрнандо де Вильясеньор.
– Да, сеньор, это мой большой друг, – ответил я.
Он сел на коня, а я на мула, и он начал расспрашивать меня, не знаю ли я каких-нибудь произведений сеньора Маркоса де Обрегон. Я прочел ему несколько самых новых редондилий, [452] которые еще не попадали из моих рук к другому лицу, и, после того как аудитор их внимательно выслушал, он сейчас же повторил мне их наизусть. Он удивлялся стихам, а я гораздо больше – его памяти. Я многое еще читал ему, а он сейчас же повторял мне это. Он признался мне, что это искусственная память, но что необходимо было обладать очень хорошей природной памятью, чтобы изучить эту, ибо без природной она давалась с большим трудом и напряжением. Я сказал ему:
452
Редондилья – строфа, состоящая из четырех восьмисложных стихов, из которых первый рифмуется с последним, а второй с третьим.
– Несомненно, память представляется чем-то божественным, потому что она прошлое делает как бы настоящим; но я считаю ее палачом для людей несчастных, потому что всегда она представляет им неприятные происшествия, прошлые обиды, настоящие несчастья, сомнение в будущем и недоверие ко всему. И хотя жизнь и без того коротка, она для таких людей сокращается еще больше благодаря постоянному представлению несчастий. Поэтому для таких людей было бы лучше искусство забвения, чем искусство воспоминания. Скольким людям стоила жизни память об оскорблениях, ибо за них не мстили бы, если бы их не помнили. Сколько на многих женщинах позорных пятен благодаря памяти об их благосклонности и непреклонности! Превосходное качество – обладать хорошей природной памятью, но тратить время на отыскивание двух или трех тысяч цитат, тогда как его можно истратить на умные поступки, – я не считаю очень разумным, потому что для памяти служат печать, изображения, колоссы, статуи, письмена, здания, камни, знаки на скалах, реки, источники, деревья и бесчисленное множество других вещей. А ум питает одна природа, и он возрастает благодаря чтению серьезных авторов и общению с учеными друзьями. Я видел много авторов, писавших об этой искусственной памяти, и не видел их произведений, в которых они были бы безупречны и которые составили бы славу их великих талантов. Хотя Цицерон, Квинтилиан и Аристотель касаются отчасти этого вопроса, [453] но они не писали об этом книг, как о предмете, стоящем ниже разума. Поэтому дон Лоренсо Рамирес де Прадо, [454] кабальеро очень сведущий в литературе, как в поэзии, так и в философии, очень хорошо владеет искусственной памятью, так что делает с ней чудеса, но не вследствие того, что это является его основной целью, а из любопытства, чтобы, обладая столькими дарованиями, не быть лишенным и этого. А история, какую рассказывают о великом лирическом поэте Симониде, [455] который, когда на многих пирующих обрушился дом и они были настолько обезображены, что никто не мог опознать их, рассказал, в каком месте каждый из погибших находился, и при этом называл их по именам! Я считаю, что это было результатом памяти природной, а не искусственной. Потому что человек, который шел есть и пить на пиршество столь непринужденное, как они в те времена устраивались, не мог очень внимательно размещать образы и фигуры по цитатам воображаемым, естественным и искусственным, ни вспоминать, обременяя воображение большим бременем, чем какое давало им вино в те времена, когда бывало так мало непьющих. И так как это все произошло в тот же самый день, я считаю, что это было без всякого искусства. Автор этой книги, ушедший из родительского дома молодым студентом и возвратившийся туда седым, узнал и назвал по именам всех тех, кого оставил детьми, а увидел теперь бородатыми и седыми; и он не забыл ни одного имени, ни привычек тех, кто с удивлением приходил посмотреть на него. А разве не рассказывают как замечательный случай, что Синеас, [456] посол царя Пирра, за два дня, которые он пробыл в Риме, узнал и мог назвать по именам всех его обитателей? Митридат, царь Понта, [457] имел дела с двадцатью двумя подвластными ему народами и с каждым разговаривал на его языке. Юлий Цезарь в одно и то же время читал, писал, и диктовал, и выслушивал важнейшие вещи. И об этом упоминается в особенности потому, что бывают обыкновенные люди, делающие чудеса с природной памятью. В Гибралтаре у дона Франсиско де Аумада Мендоса был старший пастух по имени Алонсо Матеос, который знал всех тридцать тысяч коров, какие были в Сауседе, [458] и их хозяев, и называл их по именам, зная, кому какая корова принадлежала. И он сразу запоминал приходивших из разных мест пастухов и знал их по именам.
453
Цицерон (I в. до н. э.), следуя высказываниям Аристотеля (XIV в. до н. э.), говорит о мнемотехнике в своем трактате «Об ораторе»; то же самое, только более пространно, делает Квинтилиан (I в.) в своем «Ораторском искусстве».
454
Дон Лоренсо Рамирес де Прадо – уроженец Сафры, дидактический поэт, писавший в ХVII в. по-латыни и по-испански. Ему принадлежит также несколько исторических и историко-литературных работ. Он упомянут в «Laurel de Apolo» Лопе де Вега.
455
Об этом эпизоде на пиршестве в честь Скопаса сообщают многие писатели древности, напр., Цицерон («Об ораторе», кн. II, гл. 86), Квинтилиан («Ораторское искусство», кн. XI, гл. 2), Федр (кн. IV, басня 19). Симонид – греческий поэт (556–467 гг. до н. э.).
456
Синеас (ум. 227 г. до н. э.) был в Риме с посольством Пирра и приобрел большую популярность среди римлян.
457
Митридат, царь Понта (111-63 гг. до н. э.) – завоеватель Малой Азии и Кавказа, стремился к созданию мировой монархии, что привело его к столкновению с римлянами, для которых он был непримиримым врагом.
Приводимые Эспинелем примеры взяты из «Естественной истории» Плиния (кн. VIII, гл. 24, примеры памяти).
458
Сауседа – название местности, заросшей ивняком и служившей пастбищем.