Жизнь Николая Клюева
Шрифт:
Нам неизвестно, что именно рассказывал о себе Клюев Блоку, Городецкому и другим своим «городским» покровителям. Несомненно, однако, что, едва появившись в 1911 году в петербургских и московских литературных кругах, Клюев сразу привлек к себе внимание, причем не только своими стихами, но и всей своей своеобразной личностью – внешностью, манерой, речью. Будучи человеком проницательным, Клюев быстро уловил, на чем держится интерес к нему со стороны «публики», и в какой-то мере (сперва, возможно, непроизвольно) усугублял его, «подогревал». Во всяком случае, уже тогда, в 1911-1912 годах, он явно и намеренно сближал себя с «героями» своей ранней лирики (жнецами, пахарями, богомольцами), подчеркивал свое крестьянское происхождение, близость к Природе, страннический образ жизни и резко, подчас вызывающе, противопоставлял себя человеку «городского» типа. Именно этого и ждали от Клюева его покровители и поклонники «из интеллигенции». (Впрочем, в 1911 году Клюев рассказывал о себе разным людям по-разному: экзотический портрет, созданный Городецким, сильно отличается по духу и содержанию от статьи
В своих обеих статьях Городецкий подчеркивал влияние Блока на Клюева. Отмечая, что Клюев «органически заражен» Блоком, Городецкий восклицает в статье «Незакатное пламя»: «И поистине безбрежен поцелуй двух этих поэтов, учителя и ученика. Блока и Клюева». Упоминая о тяготении некоторых поэтов-символистов к народной стихии, Городецкий называет имена А. Добролюбова и Л. Семенова, канувших «в море народное, как жемчужина в свою родину», и намечает преемственную связь: А. Добролюбов – Л. Семенов – Блок – Клюев. Свежесть и самобытность таланта Клюева, «народность» его поэзии оценили почти все рецензенты сборника «Сосен перезвон». Явно перекликаясь с Городецким, В. Львов-Рогачевский писал про «аромат полей и сосен, которых не знают поэты-эрудиты». «Неожиданным и драгоценным подарком» назвал «Сосен перезвон» Н.С. Гумилев. В своем разборе клюевских стихов он противопоставил «народную» культуру, «русский дух», который всегда найдет дорогу к свету», и «изжитую культуру», которая привела «к тоскливому безбожью и бесцельной злобе». «В творчестве Клюева намечается возможность поистине большого эпоса», – подытоживал Гумилев.
«Игра» Клюева основывалась во многом на том, что реальный отрыв культурного общества от народа был и в XIX, и в начале XX века чрезвычайно глубоким. Знание деревенской жизни черпалось в основном из литературы. «Наш интеллигент, – признавала критик Е.А. Колтоновская, – редко соприкасается с деревней, мало знает ее». Писатель и журналист А.М. Ренников вспоминает: «...Для меня русский крестьянин был каким-то таинственным незнакомцем, о котором справа и слева мне рассказывали много легенд, но которого я лично видел очень редко, главным образом тогда, когда он со своей телегой появлялся на городских улицах. <...> Я утешал себя мыслью, что многие горожане-интеллигенты, не только правые, но даже левые, и даже народники, и даже социалисты-революционеры были в таком же положении, как я».
Таким «таинственным незнакомцем», возбуждающим всеобщее любопытство, и вступил Клюев в русскую литературу. Не удивительно, что его литературный дебют оказался на редкость удачным.
Со страниц ведущих русских газет и журналов было громогласно заявлено о появлении талантливого «народного» поэта. И уже в марте 1912 года Клюев обращается к Блоку и Брюсову с вопросом, издавать ли ему вторую книгу стихов. «"Новая земля" предлагает мне издать книжку стихов в духе «Песнь братьям»* [В №7-8 «Новой земли» за 1912 год была помешена «Песнь – братьям»; под заглавием «Песнь похода» вошла затем в сборник «Братские песни».] – в №7-8 «Новой земли», – пишет он Блоку. – Все чтоб были стихи в таком же роде. <...> Быть может, новоземельцы и искренне веруют, что мои песни – «отклик Елеонских песнопений». Я вовсе сбит с толку. <...> Книга предполагается с вступительной статьей, что ли, Епископа Михаила. Но беспокоит меня больше следующее: не повредит ли мне книжка с такими песнями с художественной стороны? <...> Очень и очень прошу написать мне поскорее. Без Вашего же слова я не смею ни соглашаться, ни отказывать». Блок, должно быть, высказался за издание книги. 16 марта Клюев пишет Брюсову: «"Новая земля" предлагает мне издать второй сборник стихов в духе журнала под названием: Братские песни. А. Блок советует издать, говорит об этом твердо. Спрашиваю Вашего совета».
Сомнения Клюева были не беспочвенными. Уже в те месяцы он исподволь тяготился ролью «поэта голгофского христианства», на которую его упорно выдвигали деятели «Новой земли». Возвеличивая Клюева, Брихничев и его группа пытались толковать его творчество в своем духе. И отчасти не ошибались: как бы оправдывая их ожидания, олонецкий поэт отвечал им «братскими песнями», что, конечно, воодушевляло «новоземельцев». И все же на первом месте для Клюева стояла поэзия; поэтому уже в 1911-1912 годах он воспринимал своих апологетов из «Новой земли» с известным недоверием. Это же отталкивало от «Новой земли» и Блока, пытавшегося объяснить Брихничеву, что его путь – это путь художника и что «голоса проповедника» у него нет.
Смущало Клюева, видимо, и другое обстоятельство. Подлинных «братских песен», то есть стихотворений, стилизованных в духе религиозных песнопений или молитв, у него было к весне 1912 года не так уж много: приблизительно 10-12. Составить из такого скромного количества стихотворений целую книгу было, разумеется, затруднительно.
«Братские песни» были изданы в мае 1912 года усилиями Брихничева («Издание журнала "Новая земля"» – значилось на титульном листе). Вступительную статью написал В. Свенцицкий, утверждавший, что Клюев не столько художник или поэт, сколько пророк, проповедник, что его песни – это «пророческий гимн Голгофе». «В них звучит отклик тех песен, которые пели мученики Колизея и древние братья на испанских кострах, – но в них же слышится новый, вдохновенно-радостный голос прощенной земли, освобожденного мира», – писал Свенцицкий о «Братских песнях». Он называл их «пророческими», «лучезарными», «искупительными», пытался раскрыть – впрочем, сбивчиво и неубедительно – их «голгофское» содержание. Н. Гумилев в своей рецензии на «Братские песни» точно заметил, что статья Свенцицкого «грешит именно
В заметке «От автора» Клюев указывал, что «Братские песни» – не новые его произведения, что большинство их было сложено до книги «Сосен перезвон» или в одно время с нею. В этом Клюев не грешил против истины. Хронологические рамки стихотворений, составивших «Братские песни», можно определить как 1905-1912 годы. Так, стихотворение «Безответным рабом...» печаталось еще в 1905 году в сборнике «Волны»; другие стихотворения – в первоначальной редакции – посылались Блоку в 1908-1910 годах.
Далее, однако, Клюев заявлял, что эти стихотворения не вошли в его первую книгу, поскольку не были им записаны, а «передавались устно или письменно» и были затем восстановлены «со слов других или по посторонним запискам». Здесь налицо явный умысел Клюева, заранее выверенный расчет. Чутко улавливая созвучные ему настроения в русском обществе, Клюев стремится изобразить себя «сыном народа» в большей степени, чем был им на самом деле. Ему важно сохранить и даже углубить, развернуть тот образ, который уже очертил Городецкий в статье «Незакатное пламя». Эти попытки Клюева не остались незамеченными. В конце 1912 года Брихничев в своей статье против Клюева утверждал, что поэт просил его печатать в объявлениях о его книгах рекламную фразу – «художественное воплощение нового народного сознания», что слова о «мучениках Колизея» (из предисловия Свенцицкого) подсказаны самим Клюевым и т.д. Точно так же пытался Клюев создать у своих читателей мнение, будто его стихи передаются в народе из уст в уста, будто сам он не записывает свои песни, а лишь «произносит» их для других и они печатаются помимо его воли. Между тем Брихничев в той же статье свидетельствует, что Клюев прислал в «Новую землю» рукопись «Братских песен», что в своих письмах в редакцию он благодарил издателей, выражал удовольствие тем, как издана книга, и первые экземпляры ее прислал Брихничеву с надписью «священнику и брату» и Свенцицкому – «с земным поклоном».
В мистификации, что устроил Клюев вокруг издания «Братских песен», сказались в немалой мере и присущие ему с юных лет артистические наклонности. Стремясь представить себя выразителем религиозной сущности «народа», Клюев берет на себя определенную роль. Но не следует думать, что на протяжении нескольких лет он лишь дурачил своих читателей и что его «народная» поэзия не имела под собой никакой основы. «Игра» Клюева была во многом естественной, искренней; с годами он настолько втягивается в нее, что личина «народного поэта» становится как бы его второй натурой. Собирание фольклора, изучение памятников старообрядчества, занятия иконописью, народным искусством – все это в конце концов оказывается для Клюева потребностью, удовлетворением его насущных духовных запросов. Яркий, одаренный, самобытный поэт и лукавый стилизатор-начетчик все более сживались в нем и сближались друг с другом. Клюев словно превращался в актера, играющего самого себя. Думается, в этом – одна из его неразгаданных «тайн».
Любопытно, что, оценивая «Братские песни», критики решительно разошлись в суждениях. Один из них (В. Ховин) категорически утверждал, что в этой книге «не чувствуется трепета биения «огнекрылой души»* [Слова из стихотворения Клюева «Завещание» (сб. «Сосен перезвон»)] поэта <...> нет того страстного порыва, который придавал особую прелесть прежним стихотворениям Клюева. Потух внутренний огонь, освещающий стих поэта, и помертвели слова и образы его...» Разочаровала книга и В. Львова-Рогачевского, который еще недавно приветствовал появление Клюева на литературной сцене. «Поэт оторвался от родной земли и устремился к «Новой земле», облекшись в пророческую хламиду и провозглашая готовые лозунги. Ему предстояли ученические годы <...>, а он с непростительной небрежностью отнесся к своему дарованию», – писал критик о «Братских песнях». Впрочем, сопоставление подлинных «братских песен» со стихотворениями сборника «Сосен перезвон» вряд ли оправдано, столь различны были те и другие по своим задачам. Автор «песен» выступает прежде всего как искусный стилизатор, пытается воссоздать произведения, не уступающие «оригиналам» и даже превосходящие их с литературной точки зрения. «Дайте некоторые его песни эксперту русского сектантства, – писал о Клюеве в 1913 году известный критик и беллетрист А.А. Измайлов, – и он положительно признает их порождением сектантской лирики и будет по-своему прав».
И все же сторонников у «Братских песен» оказалось значительно больше. В газете «Речь» Клюеву посвятил большую статью Д.В. Философов, заявивший, что Клюев «народен» и его «Братские песни» «отвечают упованиям многих и многих измученных народных душ». В то же время критик находил в «песнях» Клюева «дух какого-то самоистязания», «дух самосожжения», который, по его мнению, невозможно сочетать «с борьбой за лучшую жизнь здесь, на земле». В духе своих воззрений тех лет Философов протестовал против необоснованного, с его точки зрения, прославления «народа» как наиболее здоровой части общества – в противовес «интеллигенции». «Очень хорошо, что есть Клюевы, – писал он, – но они одни, сами по себе, без интеллигенции, России не спасут». Резко отозвавшийся о Свенцицком (как, впрочем, и другие критики, например, Философов и Измайлов), Гумилев писал о Клюеве – в связи с его второй книгой – как о «провозвестнике новой силы, народной культуры» и подчеркивал, что религиозный пафос Клюева – «это не сектантство, отнюдь, это естественное устремление высокой души к небесному Жениху». Еше решительнее поддержал Клюева Брюсов в «Русской мысли», назвавший две его первые книги «оригинальными и необычными». «Среди подлинных дебютантов, – • подчеркивал Брюсов, – первое место принадлежит г. Н. Клюеву». Далее Брюсов писал, имея в виду прежде всего сборник «Братские песни»: