Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 1. 1867-1917
Шрифт:
Когда мы приехали в Петербург и увидали это безобразие, то я немедленно отправился к ген. Гуку и потребовал объяснения. После нелепых оправданий, я заявил, что я настолько поражен бестактностью его поступка, что решил подать жалобу высшему начальству, а моя жена предполагает поехать к военному министру и принесет жалобу на незаконное распоряжение . Гук не на шутку струсил, и спросил меня, что надо сделать, чтобы исправить сделанную ошибку. Я ответил ему, что ранее чем дать ответ, я должен переговорить с женой. На наше счастье маленькая квартира, в которую были свалены наши вещи, находилась рядом с другой такой же небольшой квартирой (из трех комнат), которую временно занимал вахтер Академии и Училища Петров. Эти две квартиры могли быть очень легко соединены между собою, так как в стене, их разделяющей, находилась дверь, — заложенная кирпичем. Для моей семьи, состоявшей из 4-х детей и нас двух и трех прислуг, эти соединенные квартиры были
Собрав эти данные я отправился к ген. Гуку и заявил ему, что я откажусь от подачи жалобы только в том случае, если он сейчас же отдаст распоряжение, чтобы вахтер освободил занимаемую им квартиру и переехал в новую, мною указанную; после его переезда необходимо установить сообщение между двумя квартирами, отворив заделанную дверь, что вызовет самый ничтожный расход для казны; приведение же обоих квартир в состояние, удобное для жизни моей семьи, я принимаю на свой счет; я просил ответ на мой ультиматум дать мне не позднее другого дня. Мое решительное заявление имело действие, и я уже к вечеру получил положительный для меня ответ; инцидент был исчерпан, и через две недели мы устроились в новой квартире, — не совсем удобной по расположению комнат, но вполне достаточной по площади.
Понятно, что мы не стали продолжать знакомство с Деревицкими, поведение которых порицали очень многие служащие в Училище, — тем более, что Деревицкие жили на прекрасной казенной же квартире и совершенно свободно могли бы подождать моего возвращения из командировки.
Проживши один год в казенной квартире рядом с химической лабораторией, я понял, какую выгоду может оказать для моей научной работы подобное соседство. По штату Академии заведующий химической лабораторией имел право на казенную квартиру, но его помощник мог ее иметь или не иметь, в зависимости от взглядов академического начальства. В далекие прежние времена помощник также имел казенную квартиру, а потому я решил в будущем употребить все усилия для того, чтобы удержать за собою право оставаться на казенной квартире, мотивируя это тем соображением, что от этого выиграет продуктивность моей научной работы. Мне пришлось очень много бороться, чтобы утвердить мои права на казенную квартиру.
Уже осенью 1898 года я начал писать диссертацию и в конце года сдал ее в типографию Демакова, где печатались специальные химические издания: «Журнал Р. Ф.-Х. О.», «Основы химии» Менделеева и др. Тотчас же по напечатании я представил ее в конференцию Академии для получения звания профессора. Кроме этой диссертации, озаглавленной «Алленовые углеводороды, реакция хлористого нитрозила и двуокиси азота на органические соединения, содержащие двойную связь, и синтез изопрена», я представил в конференцию еще одну работу: «Приготовление и взрывчатые свойства тринитрокрезола и тринитронафталина», для того, чтобы дать доказательства моего знакомства с областью взрывчатых веществ и с современными методами их исследования.
Для разбора моей диссертации была назначена комиссия под председательством полк. Г. А. Забудского, А. Е. Фаворского и И. М. Чельцова; последний был начальником ВоенноТехнической лаборатории морского ведомства и являлся специалистом по взрывчатым веществам. Комиссия в скором времени сообщила конференции, что моя диссертация заслуживает быть допущенной к защите. В двадцатых числах февраля, в одно из воскресений, в 1 час дня, была назначена публичная защита моей диссертации, о чем было объявлено в газетах.
Это была первая публичная защита диссертации на звание профессора в стенах Академии. При открытии заседания я должен был сказать речь, в которой должен был вкратце изложить содержание моих работ и их отношение к другим исследованиям в этой области. Моя речь продолжалась около полчаса, а потом каждый из оппонентов подчеркнул достоинства и недостатки моих исследований. По основной работе, по изопрену и алленовым углеводородам мне возражал А. Е. Фаворский, и я должен был парировать его нападки. Вспоминаю его одно возражение: почему я дал заглавие работе «Синтез изопрена», а не просто получение изопрена? Мне не стоило большого труда доказать примерами из литературы, что он не прав в его узком толковании синтеза органических соединений. В общем его отзыв о моей работе было довольно благоприятным, несмотря на то, что мои работы по доказательству строения изопрена и его синтеза, как я уже упоминал ранее, были ему не совсем по душе, так как они были мною сделаны с применением новых методов и своим появлением опередили его исследования с этим интересным углеводородом. И. М. Чельцов вполне присоединился к благоприятной оценке моей научной работы, сделанной А. Е. Фаворским, и остановился на разборе работы по взрывчатым веществам, сделав некоторые ценные замечания. Г. А. Забудский не сказал ничего существенного, но очень одобрял мои работы. Все три опонента указали конференции, что я вполне заслуживаю звания профессора химии и взрывчатых веществ в Артиллерийской Академии.
После защиты я покинул зал заседания и был приглашен снова, когда уже окончился обмен мнений членов конференции и совершилась баллотировка. Я был единогласно избран первым профессором химии в Академии, так как до того времени не существовало кафедры химии.
Профессор Д. К. Чернов, очень ценивший мои научные работы и мою любовь к науке, пошел ко мне на квартире вместе с другими моими друзьями разделить торжественную трапезу и с бокалом шампанского в руке поздравить меня с успехом в науке. Я приглашал также и Фаворского, но он вежливо отказался. Видимо, он еще продолжал на меня сердиться. Я был, конечно, огорчен его отказом; лично я не питал к нему никакой вражды, несмотря на то, что он меня обидел совершенно незаслуженно. Но я в значительной степени успокоился, когда Д. К. Чернов сообщил мне за обедом, что А. Е. Фаворский дал в конференции при обсуждении моих научных работ очень лестную характеристику и настоял на том, чтобы в журнале конференции была внесена такая фраза, «проявил инициативу и самостоятельность в разработке научных вопросов».
Гуляя в Летнем саду с моей женой в один из ближайших дней после защиты диссертации, я встретил проф. Н. А. Меншуткина. Он сам подошел ко мне и поздравил меня с успехом, о котором ему передавал А. Е. Фаворский. «Работы Ваши хороши, и за них Вы достойны сделаться профессором химии Артиллерийской Академии, но не профессором Университета; для этой цели они недостаточны и Вам надо еще много работать». Я никогда не мечтал, что сделанное мною до тех пор в химии дает мне право на получение редкой у нас степени доктора химии (это было необходимо для того, чтобы стать профессором университета), но величественный тон, которым почтенным Н. А. Меншуткиным были сказаны эти неуместные слова, заставил меня вспомнить евангельское изречение: «Не может быть пророка из Назарета». Во всяком случае я был счастливейшим человеком сделаться профессором химии хотя бы Артиллерийской Академии и спокойно продолжать свою научную работу.
Через месяц после моей диссертации в 20 числах марта была назначена защита диссертации кап. А. В. Сапожникова, при чем для разбора его трудов была назначена та же комиссия, как и для разбора моих трудов. Я позволяю себе привести некоторые данные относительно характера представленных им трудов для соискания звания профессора Академии.
А. В. Сапожников выбрал, как основную тему для своей профессорской диссертации, «Исследование продуктов горения бездымных порохов и вычисление их главнейших характеристик». Для Артиллерийской Академии подобная тема несомненно должна была представлять интерес, так как подобный выбор указывал на то, что автор специализируется в важной области артиллерийской техники взрывчатых веществ. Но, конечно, достоинство подобной работы должно было бы быть оценено, как с точки зрения ее выполнения, а также по отношению к тем научным и практическим выводам, которые можно было сделать из полученных данных. Мне пришлось быть невольным свидетелем выполнения этой работы, так как она производилась на моих глазах в нашей лаборатории. А. В., будучи перегружен педагогической работой (он преподавал вел. кн. Михаилу Александровичу, брату Государя, и должен был в 1898 и 1899 году дважды в неделю ездить в Гатчину, теряя полный день на каждую поездку), не мог по настоящему углубиться в свою научную работу и должен был для ответственных газовых анализов при взрыве порохов в бомбе Сарро и Виелля прибегать к помощи лаборанта Академии Кальнина, который состоял в распоряжении Г. А. Забудского для выполнения поручений, даваемых нашей лаборатории Артиллерийским Комитетом. В сущности говоря, всю наиболее ответственную работу проделал Кальнин, при чем А. В. присутствовал только при взрывах в бомбе образцов, которые он подготовлял для исследования. Хотя взятые им образцы порохов предназначались для различных типов орудий, но они были обычного заводского изготовления и потому являлись случайными объектами для изучения. После анализа газов А. В. необходимо было при помощи довольно сложных вычислений составить уравнения горения порохов при взрыве. Насколько помню, особого анализа этих уравнений в диссертации не было дано; было замечено нахождение очень небольшого количества серы в различных образчиках порохов, обнаруженной при взрыве в калориметрической бомбе Вертело.
Эта диссертация была напечатана в типографии «Артиллерийского Журнала». А. В. Сапожников в дополнение к этой теме представил еще статью (литографированную): «Зависимость степени нитрации клетчатки от концентрации кислот серной и азотной». Он прибавил эту статью для того, чтобы показать свой научный химический анализ в таком важном процессе, каким является нитрация целлюлозы. Я должен несколько подробно объяснить, почему А. В. выбрал последнюю тему для составления критической статьи в добавление к своей диссертации.