Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 1. 1867-1917
Шрифт:
В то время процесс нитрации клетчатки был очень мало изучен, и в литературе существовало только две теории, объясняющие эту реакцию, — теории Эдера и Виелля. Последняя более всего отвечала фактам и являлась более распространенной. Кроме того, Д. И. Менделеев, будучи консультантом морского ведомства, дал интересные указания ВоенноТехнической лаборатории последнего о наилучшем способе получения высоко азотного пироксилина (его он назвал пироколлодием), растворимого на-цело в смеси спирта и эфира. Выгода применения пироколлодия для изготовления бездымного пороха заключалась в том, что он представлял из себя технически однородный продукт, и при обработке его растворителем давал пороховую ленту замечательно однородную. Способ же изготовления порохов военного ведомства требовал получения двух видов пироксилинов: одного очень богатого азотом, но почти нерастворимого в смеси спирта и эфира, а другого с малым содержанием азота, но очень хорошо растворимого в указанном растворителе. Можно было в каждом случае подобрать такую смесь обоих пироксилинов, что при обработке их растворителем после прессования получится довольно однородная лента, но в которой можно видеть довольно равномерное распределение частичек нерастворимого
Изобретение Д. И. Менделеева было настолько заманчиво, что морское ведомство, хотя и заказывало все пороха в Артиллерийском Управлении, но решило построить небольшой завод на 5000 пудов в год, применяя, как основной материал, пироколлодий. Для обсуждения выгодности применения пироколлодия были образованы различные комиссии, в которых я принимал участие, и в конце концов изобретение Д. И. Менделеева имело большое влияние на изменение способа приготовления порохов как у нас, так и заграницей. В такой разгар споров о наилучшем способе нитрации клетчатки появилась работа французского порохового инженера Бреже, который после производства большого числа опытов пришел к заключению, что для получения определенной степени нитрации клетчатки можно брать различные смеси кислот, содержащих известное количество воды. Ему удалось графически указать три зоны смеси кислот, при которых буде1 получаться пироксилин определенного состава. С теоретической точки зрения это не представляет какого-нибудь нонсенса, так как реакция образования сложного эфира, каким является пироксилин, обусловливается влиянием в данном случае трех переменных: моногидратов азотной и серной кислот и воды. Вариируя этими реагентами можно найти различные их сочетания для получения одного и того же продукта. Подобное же правило дал ранее и Д. И. Менделеев для изготовления пироколлодия.
Статья французского порохового инженера послужила для нашего знатока порохового дела полк. Киснемского материалом для математической обработки полученных данных. В результате, он опубликовал свою работу в «Артиллерийском Журнале» и представил ее в Артиллерийский Комитет на предмет получения особой премии имени ген. Дядина. Эта премия в размере 1500 руб., согласно воле завещателя, должна была выдаваться в определенные сроки артиллеристу, сделавшему наиболее важное изобретение или работу для усовершенствования артиллерии. Присуждение этой премии было обставлено очень строгими условиями и происходило в особом заседании Артиллерийского Комитета при непременном участии двух членов Российской Академии Наук. В тот год было представлено несколько трудов на соискание премии, и среди них были труды Киснемского и профессора Артиллерийской
Академии Г. А. Забудского; последний представил составленный им курс (налитографированный) «Пороходелие». Председателем Комиссии для разбора этих трудов был назначен начальник порохового Охтенского завода ген. Сухинский, я и кап. Дымша (пороховой инженер) — членами. Так как мне неловко было писать разбор трудов моего шефа по лаборатории, то мы разделили труды: Дымша написал рецензию о труде Забудского, а я о работе Киснемского.
Я немного отвлекся от темы о диссертации Сапожникова, но я позволил себе это отступление, так как все эти события близко соприкасаются между собою и дают характеристику действующими лицами. В комиссии был прочитан составленный М. П. Дымшей отзыв о книге Забудского. Впечатление получилось довольно неблагоприятное, — в особенности после того, как М. П. привел доказательства тому, что Забудский списал целыми страницами с книги И. М. Чельцова «Взрывчатые вещества». М. П. сообщил нам, что показал обе книги ген. Костырко и указал, какие приемы были использованы Забудским, чтобы составить теоретическую часть своего труда. Ген. Сухинскому и мне ничего не оставалось делать, как присоединиться к мнению Дымши о книге Забудского. Мое положение было особенно неприятным, так как помимо того, что он был мой шеф, он возглавлял также комиссию, которая была назначена для разбора моей диссертации4). Впоследствии, когда он узнал какой отзыв был дан нашей комиссией, он был очень сердит на меня. Относительно работы Киснемского мною был представлен в комиссию очень обстоятельный разбор, где я привел все литературные справки и критически разобрал приложимость выведенных им уравнений для использования их на практике для составления нитрующих смесей с целью1 получить пироксилин определенной степени нитрации. Мой отзыв не особенно хвалил работу, и на основании его трудно было автору рассчитывать на получение
Дядинской премии. Мне передавали потом, что Ф. Ф. Бейльштейн, который был членом Академии Наук и был приглашен на заседание Артиллерийского Комитета, спросил одного из членов комитета, кто написал отзыв о работе Киснемского. Когда ему сказали, что отзыв писал я, — то он заметил: «Я так и подумал, что его написал химик, понимающий, где собака зарыта».
Мой отзыв был налитографирован, и А. В. Сапожников попросил меня дать ему копию. Он ее получил ранее, чем он стал писать свою статью «О нитрации клетчатки», которую он представил как дополнение к своей диссертации. Когда я получил диссертацию А. В. вместе с налитографированной статьей о «Нитрации клетчатки», то был удивлен, что разбор статьи Киснемского в точности совпал с теми идеями, которые я высказал в своем отзыве. Не желая его расстраивать перед защитой диссертации, я решил пока не спрашивать его, почему он, имея в руках мой отзыв, не упомянул о сделанном мною разборе труда Киснемского и о моих выводах. На защите диссертации Сапожникова, которая состоялась через месяц после моей (в 20-х числах марта), И. М. Чельцов, будучи хорошо знаком с моим отзывом о работе Киснемского, сделал А. В. упрек, почему он не упомянул Ипатьева, который уже ранее его очень обстоятельно и верно разобрал все выводы, сделанные Киснемским. А. В. ничего не ответил на это замечание, и я, сознавая свою правоту, решил потом спросить А. В., почему он игнорировал мою работу. Кроме Чельцова, делал возражения Г. А. Забудский, — как всегда более формального характера, а не по существу работы; А. Е. Фаворский не сделал ни одного замечания. Конференция единогласно признала А. В. Сапожникова достойным получить звание профессора по взрывчатым веществам.
Когда после защиты диссертации жена Сапожникова спросила А. Е. Фаворского, почему он молчал, то он ей ответил (я случайно слышал ответ, потому что стоял рядом): «Благодарите Бога, что молчал, а то стал бы сильно ругать». Как-то в разговоре со мной А. Е. Фаворский
выразился о работах, представленных Сапожниковым, как о «литографированной науке», намекая на то, что подобные статьи не стоит печатать в серьезных химических журналах.
Наш глубокоуважаемый доктор Гр. Мих. Николаев, присутствовавший на защите обоих наших диссертаций, передал мне вскоре после защиты свой разговор с ген. Гуком. «Не правда ли, — сказал Гук, — какие две прекрасные диссертации были представлены в конференцию для получения профессорского звания?» «Карл Егорович, — ответил Николаев, — Вы должны были бы поглубже вникнуть в достоинство этих двух работ и тогда делать их оценку. Вы знаете, что я беспристрастный и независимый человек и прожил с Вами 40 лет, а потому не боюсь никому из Вас высказать свои убеждения. Я подробно вник в сущность обоих работ и могу так их оценить: Ипатьев в своей работе показал, что он художник, обладающий творчеством, — и он его показал в своем научном исследовании. Сапожников по сравнению с ним — маляр, могущий хорошо выполнить рутинную работу, но не обнаружил в своей работе никакого творчества. Вот моя характеристика обоих ученых на сегодняшний день».
Через несколько дней после защиты диссертации, я имел неприятную беседу с Сапожниковым и указал ему, что в научных делах нельзя приписывать себе того, что принадлежит другим. Он стал защищать себя, говоря, что эти мысли пришли к нему независимо, и что он читал работу Киснемского, имея в стороне мой критический разбор. На это я ему сказал, что этому можно было бы поверить, если бы за 2-3 месяца до писания своей статьи, он не получил бы моего отзыва. Раз он его получил, всякий скажет, что он обязан был упомянуть в своей статье мое имя, как первого критика работы Киснемского. Часть этого разговора происходила в присутствии Забудского, который хотя и был сердит на меня и более благоволил Сапожникову, однако, ничего не мог сказать в его защиту. В конце концов я предложил А. В., когда он будет печатать свою статью в «Артиллерийском Журнале», сделать ссылку на мой отзыв, иначе мне придется выступить
с соответствующим заявлением. Он не мог отказать в этом справедливом требовании, и мое имя было вставлено в его статью. Но с тех пор наши отношения еще больше испортились; мы перестали бывать друг у друга, я стал очень осторожным в своих разговорах с ним, но наружно все осталось по прежнему: я помнил, что худой мир лучше доброй ссоры.
В связи с затронутым здесь вопросом о нитрации клетчатки я хочу отметить одно важное изобретение, которое было сделано в пороховом деле и значительно облегчило изготовление бездымного пороха. Для приготовления из пироксилина пороха, прежде всего надо было пироксилин, хорошо промытый, хорошо высушить до известной степени. Обыкновенно его подвергали сушке в особых небольших сушильнях при помощи нагретого воздуха, осторожно прогоняя его над рассыпанным пироксилином. Операция эта представляла большие опасности и нередко сопровождалась взрывами (главной причиной взрыва бывала пироксилиновая пыль, оседающая в разных местах сушильни, которая, электризуясь, могла загореться и вызвать взрыв5). После сушки пироксилин обрабатывался растворителем смесью спирта и эфира для того, чтобы обратить его в пасту, из которой уже при помощи прессов выдавливали из соответствующих матриц тот или другой сорт пороха. Обер-фейерверкер Захаров (воспитанник Пиротехнической школы), химик с очень небольшим запасом химических знаний, сделал очень важное изобретение: вместо того, чтобы сушить пироксилин, он предложил обработать его крепким спиртом; спирт возьмет воду и вместо влажного пироксилина, содержащего до 20% воды, получится пироксилин, содержащий спирт; зная, сколько спирта удержит пироксилин для изготовления пороха, придется прибавить этиловый эфир и уменьшенное количество спирта, чтобы в результате образовался растворитель требуемого состава. На Охтенском пороховом заводе этот метод сушки пироксилина был испытан и тотчас же введен на всех наших пороховых заводах, а затем был установлен на заводах наших союзников. Захаров был произведен в чиновники, получил орден, может быть и денежную награду, но имя его как изобретателя вряд ли будет упоминаться в истории развития пороходелия. А сколько таких маленьких химиков способствовали развитию химической технологии.
Параллельно считаю необходимым упомянуть об утилизации растворителя (смеси эфира и спирта) при сушке пороховых лент, вышедших из прессов. Инженеров полк. В. Н. Никольский, специалист по порохам, предложил идею улавливания растворителя и реализовал ее в виде спроектированного им аппарата. Об этом было сообщено французским инженерам; там это дело было усовершенствовано и получило широкое развитие, — в особенности во время войны в 1914 году. Англичане пользовались французским патентом во время войны и заплатили по ее окончании большие деньги изобретателю за полученную экономию в расходе растворителя. А во время большевиков при моем участии (в 1927 году) СССР приобрел лицензию на французский усовершенствованный способ улавливания растворителя.
Около этого же времени мне пришлось познакомиться с лабораторной моделью аппарата для сжижения воздуха, построенной в Медицинской Академии по принципу Линде. Мой хороший знакомый физик Н. Н. Георгиевский ознакомил меня с этим аппаратом, и я провел с ним несколько вечеров, добывая жидкий воздух. Явление это было настолько интересно и так тогда ново, что мне пришла в голову мысль прочитать публичную лекцию с опытами о жидком воздухе и попутно рассказать о недавно открытых инертных газах, — аргоне, гелии и др. Жидкий воздух мне позволили добыть на аппарате Медицинской Академии, и Н. Н. Георгиевский обещал мне помочь (наша лабораторная установка Линде еще не пришла" из заграницы). Я тщательно подготовился к лекции и ввел в нее не мало философских идей, сделал некоторые предположения относительно положения инертных газов в периодической таблице Менделеева, начертил их спектры и подготовил интересные опыты с жидким воздухом.