Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2
Шрифт:
Главная работа по организации исследовательских институтов лежала на Флаксермане, Лапиров-Скобло и Людвиге Карловиче Мартенсе. Флаксерман ведал финансовой частью НТО и, благодаря своим связям в партийных кругах, мог способствовать проведению кредитов для НТО. Надо прибавить, что НТО с самого начала имел великолепного бухгалтера, отлично разбирающегося в финансовых вопросах и умело составляющего всякие сметы и расчеты. Сам Флаксерман был молодым человеком, 27-28 лет, коммунистом; его жена была важной персоной в секретариате Совнаркома. Он был студентом первого курса Московского Технического Училища по электротехническому факультету и хотя он был несомненно способным человеком, но работа в НТО отнимала у него так много времени, что едва ли он мог надлежащим образом проходить все научные предметы. Но так как многие профессора Училища отлично знали, какое положение занимает Флаксерман, от поддержки которого часто зависели кредиты для их научных лабораторий и Институтов, то, по слабости нашей человеческой натуры, они облегчали прохождение курса, и через 5 лет он получил звание инженера электротехника. Я не хочу этим вовсе сказать, что Флаксерман вышел плохим инженером, — об этом будут судить его коллеги; я только отмечаю здесь, что протекция и при социалистическом строе играет, быть может, еще большую
Моим заместителем по НТО был Людвиг Карлович Мартенс, с которым я познакомился еще в первый год моего назначения членом в Президиум ВСНХ. Хотя он был коммунистом, и его многие взгляды не соответствовали моим, но я очень скоро почувствовал уважение и симпатию к этому человеку. Узнав, что после его удаления из Президиума Людвиг Карлович остается не у дел, я тотчас же пригласил его быть моим заместителем, на что он охотно согласился. Он получил хорошее технико-механическое образование, а его отец имел в Москве механическую мастерскую и был состоятельным человеком. В лице Л. К. я нашел себе очень хорошего помощника в особенности потому, что он был партийцем. В НТО все служащие относились к нему с большим уважением и доверием; вскоре он был назначен директором Института Двигателей, который находился в Петрограде. Впоследствии он был директором Механического Института в Москве (бывшее Комиссаровское
Училище) и редактором Технической Энциклопедии. Людвиг Карлович уделял очень много времени для работы в НТО, — в особенности в первое время. В минуты откровенности он жаловался мне на своих партийных товарищей, которые позволяли себе очень некрасивые выходки в отношении его, — вероятно, завидуя, что он занимает пост в НТО выше их.
Я должен сказать, что в общем наша работа в НТО протекала довольно спокойно и продуктивно, и через год после моего пребывания можно было наблюдать заметный прогресс в упорядочении самого органа НТО, так и в деятельности всех подведомственных ему Институтов. Через год мне пришлось в закрытом заседании Президиума ВСНХ сделать обстоятельный доклад о деятельности НТО. Я знал, что некоторые члены Президиума, в особенности Пятаков, не очень сочувственно относятся к самому существованию НТО, а потому мне предстояла нелегкая задача отчетливо подчеркнуть достижения в деятельности НТО, а также обратить внимание и на недостатки его организации. После выслушания доклада, председатель Богданов предоставил слово представителю РКИ (РабочеКрестьянской Инспекции), который не отрицал того факта, что в течении последнего года проделана очень большая работа, но указал, что при ревизии обнаружилось еще много недостатков по управлению исследовательскими Институтами. В ответ я указал, что «благодарности и справедливой оценки за свою деятельность нельзя ожидать на этом свете», и что в короткое время нельзя наладить такую трудную и деликатную работу, как управление сотнями ученых людей различной специальности. При обсуждении положения о НТО Пятаков предложил мне удалить всю коллегию и взять более подходящих помощников, так как теперешний состав, по его мнению, недостаточно пригоден для выполнения функций, возлагаемых на НТО. Он находил, что НТО должно быть более связанным с задачами промышленности и что Институты должны быть переданы в тресты, которые должны давать им задания и субсидировать их. В Президиуме этот вопрос был решен не в духе предложения Патакова, и хотя позднее при
всяком удобном случае этот вопрос вновь и вновь ставился на обсуждение, но до моего окончательного от’езда заграницу в 1930 году НТО заведывал большинством Институтов, и только отдельные Институты были переданы в заведывание трестов. Промышленники и хозяйственники очень редко понимали, что без академических исследований, производимых систематически и в спокойной обстановке, не может быть прогресса и в технике, и что такой независимый орган, как НТО, легче может создать благоприятную обстановку, чем какой-либо трест, у которого всегда много повседневных рутинных задач, которые и будут поглощать все время работников во вред научным исследованиям.
Хотя Президиум ВСНХ сильно критиковал порядки НТО, тем не менее я вынес впечатление, что моя деятельность одобряется членами Президиума, и Пятаков предложил мне даже вступить в партию, при чем прибавил, что он первый дает за меня поручительство; насколько помню, и некоторые другие видные коммунисты поддержали его предложение; я-сердечно поблагодарил их за доверие ко мне, но указал, что часть моих убеждений не совпадает с коммунистическим учением, а при таких условиях вступать в партию неудобно; кроме того, я никогда не интересовался политикой, а вхождение в партию, несомненно, потребует от меня особой политической работы, на которую' я вряд ли способен. И без принадлежности к партии можно приносить своей стране большую пользу, — прибавил я, — и эта мысль, спустя пятнадцать лет, стала проповедываться самими коммунистами, которые ввели особый термин: «беспартийный большевик».
После моего доклада о деятельности НТО все осталось по старому, и только позднее в состав коллегии были введены новые члены: академик Иоффе, Чаплыгин и другие.
В те годы, в коллегии НТО приходилось несколько раз обсуждать вопрос об организации Петроградского Государствен. Научно-Технического Института (ГОНТИ), в котором я ранее был директором. Дело в том, что, когда я был назначен членом Президиума ВСНХ, я поставил условием, что я
не хочу прерывать научной деятельности, которую я только что начинал налаживать в Институте, и потому просил сохранить за мной звание директора Института, дав большие полномочия по управлению моему заместителю Н. Ф. Дроздову, профессору баллистики Артиллерийской Академии, которому я очень доверял и считал за очень достойного человека с твердым характером. Раз в 2-3 недели я приезжал из Москвы в Петроград для участия в заседаниях Академии Наук, для чтения лекций в Артиллерийской Академии и также принимал участие в жизни ГОНТИ. Но перед самым от’ездом заграницу в 1922 году, когда я еще не был председателем Коллегии НТО, ко мне обратились два члена коллегии НТО, Флаксерман и
В. Н. Переверзев, с просьбой, помочь им наладить работу ГОНТИ, которая после моего ухода идет ненормально. Я предложил им тогда назначить ответственного директора, потому что я не в состоянии уделять много времени этому Институту. Они согласились на это, но чтобы не потерять меня, предложили сделать меня президентом этого Института и просили меня при этом, чтобы я, приезжая в Петроград, посещал Институт и входил в рассмотрение его дел и нужд. После этих переговоров, директором Института был назначен Н. Ф. Дроздов, а я получил почетное звание Президента. После этого назначения в жизни Института начали обнаруживаться такие явления, которые совершенно не имели места во время моего директорства. Примерно, за 10 месяцев в Институте было зарегистрировано 14 краж, причем во время одной из них был убит один служащий. Мне стало это известно только после моего возвращения из заграницы. Когда я посетил Институт, директор доложил мне обо всех происшествиях и заявил, что при таких обстоятельствах он не может далее оставаться на своем посту. Некоторые из этих краж поражали дерзостным их исполнением. Так, например, в одну ночь было украдено 14 ведер спирта, несмотря на то, что у ворот Института было ночное дежурство. Другой раз из подвала Института было украдено более двух пудов сахара, который был отпущен для военных кашеваров, обучающихся в Институте. Чтобы проникнуть в подвал, надо было отпереть несколько дверей, и это обстоятельство наводило на мысль, что всеми этими кражами руководит кто-нибудь из служащих в Институте, хорошо знакомый с хозяйственной частью. После каждой кражи немедленно делались заявления в полицию и следственным властям, но розыски не давали никаких результатов. С первого же взгляда представлялось странным, почему во время моего директорства не было совершенно ни одной кражи, а после моего ухода они стали обычным явлением. Зная, взаимоотношения лиц, стоящих около хозяйственных дел, я нашел причину: помощник директора по хозяйственной части Н. П. Демидов не доверял заведующему хезяйством Института Ник. Ст. Кудрявцеву, а последний терпеть не мог Демидова и не особенно уважал директора Дроздова за его строгий характер. Наоборот, Кудрявцев чувствовал ко мне особую любовь и относился ко мне с особым вниманием, исполняя все мои приказания не за страх, а за совесть. После моего ухода, в отместку своему новому начальству, он сквозь пальцы смотрел за своим унтерштабом. Я не имею никаких оснований подозревать его в организации этих краж, так как следствие, а впоследствии и народный суд не могли установить его участия в кражах. Но с моей точки зрения Кудрявцев должен был бы понести наказание за небрежное отношение к своих обязанностям, потому что он являлся ответственным лицом, как по хранению имущества, так и по наблюдению за лицами, находящимися в его подчинении.
Ненормальная жизнь в ГОНТИ обратила на себя сугубое внимание как со стороны НТО, так и РКК (Рабоче-Крестьянской Инспекции). Коллегия НТО назначила особую комиссию для обследования Института, а РКИ, с своей стороны, прислала особых ревизоров, которые должны были во всех подробностях выяснить условия жизни и работоспособности Института. В то время большую должность в РКИ занимал мой бывший ученик по Михайловскому Артиллерийскому Училищу, Александр Антонович Трояновский. Вероятно, вслед-ствии большого уважения к моей личности Трояновский не хотел назначить ревизию Института, в котором я ранее был директором, не переговорив предварительно со мною* на эту тему. Я был удивлен, когда я был вызван по телефону из РКИ и в говорившем со мною я узнал своего бывшего, ученика Трояновского. Сговорившись со мной, он приехал ко мне в кабинет в НТО; увидев его, я вспомнил, что он не только слушал мои лекции, но и очень хорошо работал в лаборатории по химии. Он окончил Артиллерийское Училище в 1904 году, русско-японскую войну, и с тех пор (18 лет) мне не приходилось с ним встречаться. Но он имел очень характерные черты лица, отличные от русского типа, и потому вероятно я очень легко мог воскресить в своей памяти бывшего юнкера и моего ученика. Мне придется не раз возвращаться к характеристике этого человека, а здесь я ограничусь только тем, что отмечу очень доброжелательное ко мне отношение и желание с его стороны оградить меня от всякого беспокойства по поводу назначения ревизии. Я с своей стороны об’ясиил ему, что я очень рад этой ревизии, так как она прольет свет на ненормальное положение в Институте, и что я вовсе не хочу прикрывать грехи лиц, которые вели управление Института после моего ухода. Коллегия НТО, прибавил я, тоже примет соответствующие меры для упорядочения работы в Институте.
После окончания ревизии РКИ я получил секретный отчет и должен сказать, что он произвел на меня очень хорошее впечатление серьезным и вдумчивым отношением к делу. Там было указано, что после моего ухода не были соблюдены установленные мною правила о ведении и контроле хозяйства; мой приказ о ежемесячных заседаниях хозяйственного комитета был предан забвению и т. д. Результатом ревизии РКИ было предание суду некоторых лиц, стоявших во главе Института, но для Института все кончилось благополучно, только некоторые лица получили выговор о нерадивом ведении дела, а заведующему хозяйством Кудрявцеву пришлось вскоре уйти. Что-же касается до ревизии, произведенной НТО, то Коллегия пришла к решению назначить директором Института Г. А. Забудского, а помощником Н. Ф. Дроздова, согласно желанию последнего. Такое решение вполне удовлетворило персонал Института, жизнь вошла в норму и кражи прекратились. Но научная деятельность Института была далеко не на высоте. Причину, надо было искать в составе научных работников, большинство которых попало во время войны и было не первоклассного достоинства. В скором времени пришлось заменить Забудского акад. Н. С. Курнаковьш, в помощь к которому был назначен специальный комиссар для ведения административных и хозяйственных дел. 'Как я слышал стороной, один член коллегии говорил, что надо поскорее избавить Институт от «Ипатьевского духа»; в чем заключался этот «дух», пояснено не было.
Еще в бытность мою председателем Коллегии НТО был поднят вопрос о слиянии ГОНТИ с Институтом Прикладной Химии, находящимся на Ватном Острове, к которому был присоединен так же Опытный Завод, организованный еще в 1914 году. Это предложение получило одобрение Президиума ВСНХ и было приступлено к его выполнению. Для этой цели были оборудованы свободные помещения в зданиях на Ватном Острове для лабораторных работ, и отделы ГОНТИ постепенно были переведены и влиты в Институт Прикладной Химии, причем директором этого расширенного Института оставался Н. С. Курнаков. Так печально закончилось существование построенной еще до войны 1914 г. Центральной Лаборатории Военного Ведомства. Г. А. Забудский был уволен в полную отставку, но, не имея никакого интереса в своей одинокой жизни, приходил на Ватный Остров и часто можно было видеть его мрачную и опустившуюся фигуру, бродящую, как тень, по темным коридорам чуждого ему Института.