Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2
Шрифт:
Торгпредство просило меня с’ездить на химические заводы, принадлежавшие г. Михаель, бывшему компаньону Н. Каро. Один завод находился недалеко от Берлина (в Тетеров) и изготовлял особый сорт буры, имеющей особые качества, которые делали ее особо пригодной при сплавке металлов, а также различные аммиачные соли. Затем я осмотрел другой завод того же г. Михаель, «Бельведер» в Гамбурге, где изготовляли разные неорганические соли и другие вещества. Особенно интересно было видеть изготовление сернистого углерода из серы и угля, хлорирование толуола и получение бензолового спирти, бензойного альдегида и бензойной кислоты. В особом месте был показан мне завод получения формалина и открытого впервые А. М. Бутлеровым уротропина (гексаметилен тетрамин). Директор завода хорошо говорил по-русски, так как долго жил и работал в России и был женат на русской. Кроме того, меня сопровождал состоявший на службе у Михаеля, русский химик, ученик С. Н. Реформатского, уехавший из России еще до войны. Это было мне очень кстати, так как позволило мне войти во все детали производства и включить их в мой рапорт, который я должен
Второе очень важное привлечение меня к делам Торгпредства заключалось в обсуждении вопроса о возможности постановки в СССР производства различных красок и пигментов. Несомненно, немцам было гораздо выгоднее продавать краски в различные страны, чем продавать рецепты для их изготовления. До войны Германия поставляла краски на весь мир и выручала около 900 миллионов марок; насколько помню, одна Россия платила Германии за краски около 80 милл. марок. Главное в изготовлении красок это умение дешево и с хорошим выходом из основных материалов приготовлять так называемые «полуфабрикаты», из которых уже легко получать сами краски. Французы, после войны, при ревизии Рейнских заводов взяли все описания их производства и стали изготовлять часть красок у себя дома. Американцы (Дюпон де Намюр) переманили к себе на службу на большие оклады два-три десятка хороших химиков с немецких красильных заводов и стали устанавливать производство красителей в Соединенных Штатах. Нам, русским, было невозможно ни то, ни другое. Правда, во время войны богатые текстильные фабриканты основали общество под названием «РусскоЖраска», но развитие красильной промышленности без надлежащей химической школы и навыков могло идти лишь крайне медленно и никоим образом нельзя было ожидать, чтобы мы своими силами могли справиться с этой трудной технической задачей. Для переговоров относительно технической помощи со стороны И. Г. Фарбениндустри было устроено особое совещание под председательством самого Стомонякова, на которое были приглашены директора немецкого концерна И. Г., советские представители «Анилинтреста» и я. В это время швейцарские, а также и французские фирмы предлагали нам продажу на выгодных условиях некоторых сортов красок. Это обстоятельство было известно немцам и можно было ожидать, что они будут сговорчивее, чтобы не потерять рынка. Для продажи красок И. Г. уже устроило, с разрешения советского правительства, консигнационный склад в Москве, на котором находились в большом количестве наиболее ходкие сорта красок, употребляемых в нашей текстильной промышленности. Этим складом заведы-вал мне известный Гомбарг, впоследствии разделивший печальную участь со многими другими «вредителями» за слишком близкое и интимное сношение с иностранцами. На этом совещании я предложил обсудить такой вопрос: СССР будет покупать краски для своей текстильной промышленности исключительно в Германии, но за то И. Г. окажет нам техническую помощь в деле изготовления некоторых полупродуктов. Это предложение понравилось Стомонякову, и на двух заседаниях оно было предметом горячих дебатов; в конце концов было решено, что об этом будет доложено главному правлению И. Г. и, в случае одобрения этого проекта, делегаты последнего отправятся в СССР для переговоров, какие именно полупродукты будут наиболее интересны для русской красочной промышленности и какой точно контингент красок и в каком количестве СССР за это должен будет купить у Германии. Делегаты И. Г., которые присутствовали на этом заседании, были до войны директорами и химиками на заводах-филиалах в Москве немецких фирм Байер и Ко., Фарбверке и Баденише Фабрикен и хорошо знали требования русского рынка; некоторые из них порядочно' говорили по-русски.
Стомоняков остался очень доволен моим предложением и сказал мне, что он очень его поддерживает. В то время наши отношения с Германией были очень дружественными и немецкому правительству, после Раппальского договора очень хотелось как можно более связаться с нами при помощи развития экономических и промышленных взаимоотношений. Так начались наши переговоры с И. Г., которые продолжались до 1929 года, и за это время мне пришлось участвовать в целом ряде заседаний, как в Берлине, так, главным образом, в Москве. Здесь я только замечу, что мы заключили договор с И. Г. и получили техническую помощь, кажется, на 4 полупродукта, но затем после истечения срока, договор не был возобновлен, и все сношения с И. Г. прекратились.
Бинт, состоявший в ведении НТО, конечно использовал меня во время моего пребывания в Берлине и председатель Бинта, инженер Ройтман, уговорил меня подать проект об издании журнала «Технические новости иностранной промышленности» (точно названия я не помню) и принять участие в редакции этого журнала. Несомненно, эта идея была очень здравой, и подобный журнал мог бы сообщать нашим инженерам наиболее важные технические новости заграничной промышленности. Разрешение было получено, и я написал передовую статью, в которой об’яснил необходимость такого журнала и просил помощи тех, кто мог бы оказать содействие в добыче полезных данных. Многие немецкие инженеры из’яви-ли согласие дать статьи технического содержания. Журнал имел достаточное количество подписчиков и просуществовал до закрытия Бинта и до ухода в отставку Ройтмана, примерно до 1928 года.
В мартовском заседании Химического Общества был назначен к слушанию мой доклад: «Вытеснение металлов 2-ой группы нечетных рядов периодической таблицы водородом под давлением из водных растворов их солей». Председателем Химического Общества в то время был профессор Haber; он прислал мне письмо, в котором, подчеркивая интерес предложенной мною темы и сообщая о правилах, существующих в Обществе, указывал, что в виду обширности темы и краткости времени едва ли будет возможно допустить прения по всем деталям доклада. Я постарался сократить мой доклад таким образом, чтобы говорить не более полчаса и оставить время на вопросы. Хотя я и был не очень силен в немецком языке, но доклад прошел благополучно; Е. И. Шпитальский, который был на заседании, сообщил мне потом, что он был прослушен с громадным вниманием. Громадная аудитория Hoffman Haus, где происходят заседания Химического Общества была переполнена и даже стулья, приставленные сбоку аудитории, были заняты; я это заметил, потому что на одном из таких стульев сидел др. Нернст, который после доклада обратился ко мне с некоторыми вопросами. Выбранная мною тема представляла несомненный интерес новизны, так как вытеснение водородом металла из раствора его соли представляло обратную реакцию вытеснению металлом водорода из кислот.
Доктор Нернст настолько заинтересовался этим вопросом, что просил меня зайти к нему в Институт Физических Измерений (учреждение, подобное нашей Палате Мер и Весов) для обмена мнениями об этих интересных реакциях. Я, конечно, с большой охотой исполнил желание этого выдающегося ученого, который создал целую большую школу физико-химиков, и мы провели в беседе почти два часа. Но должен сказать по правде, что мне этот разговор не дал чего-либо существенного, чтобы помогало бы приблизиться к пониманию этой группы явлений. Все, что мне сказал Нернст, я знал из его прекрасной книги «Физическая химия» и из книг Оствальда относительно гипотезы об упругости растворения металлов. Через несколько лет мне пришлось снова беседовать на эту тему с Нернстом; об этом я скажу после.
Во время моего пребывания в Берлине, я очень часто виделся с двумя моими коллегами по Академии Наук, Алексеем Николаевичем Крыловым, физико-математиком, и Федором Ипполитовичем Щербатским, редким специалистом по санскритскому языку. Мы часто проводили вечера в очень интересных беседах. А. Н. Крылов был в продолжительной командировке по заказу нефтеналивных судов, причем А. Н., как специалист по судостроению, разработал свой проект конструкции подобного типа судов. А. Н. отличался большим остроумием и метко подмечал все слабости человеческой личности. Он обладал сильным характером и не стеснялся в выражениях, если было надо выругать кого-либо за совершенное им некрасивое деяние. В особенности он не любил непременного секретаря Академии С. Ф. Ольденбурга. В письме к одному академику он писал: «Во время Ломоносова в Академии был Шумахер, а теперь у нас шахер-махер». Когда ему, спустя некоторое время, после смерти В. А. Стеклова, предлагали занять пост вице-президента Академии, то он не только наотрез отказался, но написал такое письмо непременному секретарю, что последний, долгое время не мог успокоиться. С. Ф. Ольденбург с большим возмущением прочитал его мне и долгое время не мог забыть его содержания; это письмо было бы очень полезно сохранить для истории.
Что касается другого моего коллеги, Ф. Ип., то он представлял по характеру его отношений с людьми совершенную противоположность. Это был высоко образовованный человек, совершенно европейского типа, великолепно владеющий иностранными языками. Его специальностью была культура Индии, в которой он не раз бывал, — за выдающиеся исследования в этой области он и был избран в члены Академии Наук. В Берлин он приехал из Лондона, где только что окончил чтение лекций в Британском Музее, куда был приглашен специально для этой цели с хорошей оплатой.
Я должен упомянуть здесь еще об одной встрече в Берлине, — с г. Теплиц, бывшим директором громадного содового завода в Донбассе (в Лисичанске). Этот завод принадлежал мировой фирме Сольвей и Ком., выработывавшей соду по аммиачному способу. Как ранее было указано, во время войны я привлек этот завод к работам по производству взрывчатых веществ и близко познакомился с г. Теплицом, который производил на меня впечатление очень делового и способного человека, умеющего управлять громадным предприятием. В то время в Берлине был еще один мой сотрудник по химическому комитету, Борис Петрович Сысоев, инженер-технолог, командированный заграницу для продажи соды от треста Донсода, во главе которого стоял Рухимович, игравший впоследствии большую роль в Президиуме ВСНХ. Инженеру Сысоеву было тоже поручено разузнать о возможности получения технической помощи от фирмы Сольвей. Перед моим вторым от’ездом заграницу, Рухимович и Сысоев были у меня в Президиуме, и мы вместе наметили дальнейший план развития содового производства и характер переговоров, который Сысоев должен вести с фирмой Сольвей. Б. П. Сысоев узнал, что директор Теплиц будет проездом в Берлине, и сообщил ему, что хочет увидаться с ним по делу, и прибавил, что я также нахожусь в Берлине. Тогда Теплиц (в то время он был директором всех содовых заводов в Польше) попросил Сысоева непременно устроить ему встречу со мною-.
Мы встретились в Отель Континенталь, за завтраком, и провели в дружеской и деловой беседе 2-3 часа. Он очень жалел, что ему пришлось покинуть свое детище в России, которую он очень любил; вспоминал нашу совместную работу, о которой у него сохранилось самое лучшее воспоминание, и сообщил, что он с’умел наладить содовое производство в Польше, где заводы работают отлично. В настоящее время он едет в Брюссель, в главное правление фирмы Сольвей, для обсуждения вопроса о дальнейшем расширении дела в Польше и, конечно, расскажет директорам о встрече со мной. Он сказал мне, что еще до окончания войны в главном правлении фирмы было решено, как только окончится война, пригласить меня в члены их правления. Несомненно, Теплиц дал соответствующую характеристику о моей технической и административной деятельности в качестве главного распорядителя химической промышленности во время войны.