Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2
Шрифт:
до позднего вечера над интересными каталитическими реакциями, — большею частью под давлением, — как с органическими, так и неорганическими соединениями.
Большое удовлетворение я получил от работ с Б. А. Муромцевым, которому удалось при высоких давлениях и температурах выделить из растворов великолепные кристаллы окислов алюминия и окиси хрома, при чем реакцию пришлось вести в золотых и платиновых трубках.
Мой друг С. Матиньон не раз просил присылать ему мои работы для доклада в Академии Наук и для напечатания в' парижских “Compts Rendus”, но я все таки большею» частью оставался верным берлинским “Berichte”.
Мой сын Владимир работал над вытеснением металлов из растворов солей; он сделал в 1928 году интересную работу по вытеснению из азотно-кислого свинца водородом 3-х кристаллических видоизменений окиси свинца: белой,
Мне в голову не могла придти мысль, что Совет не поддержит моей просьбы. Но в действительности оказалось иначе.
Одним из членов Совета, кандидатом в коммунистич. партию, Мацюлевичем (приват-доцент Ленинградского Университета) было высказано решительное возражение против командировки «папашкина сынка» заграницу, когда более способные молодые люди, вышедшие из пролетариата, заграницу не посылаются. Подобное противодействие со стороны этого господина не встретило сочувствия среди других членов Совета, главным образом профессоров химии; но так как Дашкевич был безвольным человеком и подпал всецело под влияние Мацюлевича, то он тоже не стал поддерживать мое ходатайство, и председателю Совета, академику Курнакову пришлось оставить этот вопрос без окончательного разрешения, хотя все остальные члены Совета (5 или 6) безусловно стояли за посылку моего сына заграницу, мотивируя свое мнение, что сын в своих напечатанных работах проявил способность хорошего химика.
Когда я на другой день узнал о результатах обсуждения этого вопроса, то я взял телефонную трубку, вызвал Дашкевича и заявил ему в самой решительной форме, что я настаиваю на том, чтобы Совет сегодня же в экстренном заседании дал определенный ответ, может ли Совет ходатайствовать о посылке сына за мой счет заграницу с научной целью, или нет. В случае отрицательного ответа, я немедленно подам рапорт об отставке и сообщу высшему начальству об этом инциденте. Я добавил, что возражения Мацюлевича базируются на его неприязненном ко мне отношении, которое явилось результатом моего критического отношения к его предположениям по строительству Глобинского Завода во время войны 1914 года.
Уже во время телефонного разговора Дашкевич старался меня успокоить и пообещал в тот же день дать мне ответ. И действительно через несколько часов я получил сообщение, что Совет постановил ходатайствовать о командировании моего сына заграницу. Интересно прибавить, что один из членов Совета мне потом сообщил, что хотя Совет и решил ходатайствовать, но это вряд ли поможет, так как все равно ГПУ не пропустит эту командировку, потому что Мацюлевич решил представить дело таким образом, чтобы она не состоялась.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
МОИ ОТНОШЕНИЯ К БАЙЕРИШЕ ШТИКШТОФ ВЕРКЕ
В апреле 1928 года я опять поехал в Берлин продолжать свои работы по окислению фосфора. К. Ф. Фрейтаг без меня продолжал работы соответственно данной мною программы. Директора Франк и Каро не знали о существовании подобной программы, где была указана мною необходимость изучения действия щелочей, как в каталитических, так и в молекулярных количествах на ход окисления фосфора. Уже мои первоначальные опыты показали, что при этом образуются соли фосфорной кислоты и реакция окисления идет до конца. Франк и Каро предложили Фрейтагу также испробовать окисление фосфора в присутствии водного аммиака. Последние опыты были сделаны до моего приезда, и была получена аммиачная соль фосфорной кислоты, являющаяся универсальным удобрительным средством, так как содержала в себе и азотистое, и фосфорное удобрение.
Тотчас же после моего приезда в Берлин, я узнал в лаборатории, что администрация компании уже в конце марта, т. е. за несколько дней до моего приезда, послала 3 заявки на взятие патентов, причем я мог понять из разговоров, что в заявке на окисление фосфора в присутствии щелочей мое имя, как изобретателя, не было поставлено, а вместо меня там красуются имена Каро и Франк. Таким поступком были возмущены и директор лаборатории Г. Франк, и Фрейтаг, но они ничего не могли сделать, как только посоветовать мне поехать в главную контору и попросить об’яснения.
В главной конторе я мог застать только директора Франка, так как Каро уехал на отдых в Карлсбад, чтобы лечить свою печень или, может быть, чтобы избежать встречи со мной. Когда Франк заявил мне, что заявки посланы, и мое имя, как избретателя, не стоит во второй заявке, то я дал ему определенно понять, что я этого дела не оставлю и предложил немедленно телеграфировать Каро, чтобы была сделана поправка в заявке и мое имя было внесено, как изобретателя. Я указал при этом, что уезжая в Москву, я продиктовал мою программу Фрейтагу (копию я имею), которая, мнок> подписанная, может служить доказательством, что изучение действия щелочей было предложено мною впервые. Вслед за моим разговором Франк позвонил Фрейтагу и спросил, сохраняется ли у него программа опытов, данная проф. Ипатьевым в последний его приезд в Берлин. Положение Фрейтага было не совсем приятное, так как, говоря правду, он вредил себе в глазах администрации компании, будучи притом всего один год на службе; Фрейтаг легко мог бы сказать им, что эта программа затерялась, и он не помнит, был ли там параграф относительно изучения действия щелочей на окисление фосфора или нет. Но Фрейтаг поступил в данном случае очень благородно, ответив, что такая программа у него имеется и действие щелочей было предусмотрено проф. Ипатьевым. Этот правдивый ответ на долго повредил К. Фрейтагу, и администрация компании в этом поступке увидала, что Фрейтаг не оберегает права компании, а заботится о выгодах чужого человека. Но благородный поступок никогда не был забываем мною, и впоследствии, я отблагодарил К. Фрейтага за высказанную им правду в мою защиту. И я думаю, что и Байерише Штикштоф Верке впоследствии пришли к заключению', что таким человеком, как Фрейтаг, надо дорожить и как очень способным и ценным работником, и как честным и правдивым человеком.
Директору Франку после всего этого ничего не оставалось делать, как запросить Каро, что далее делать. Каро вызвал к себе директора лаборатории Г. Франка и дал ему инструкцию: успокоить профессора и сделать все, чтобы он был удовлетворен. Директор Франк пригласил меня в главную контору и в присутствии другого директора, Янике, попросил изложить мои желания. Я был рад случаю говорить с Франком в присутствии свидетеля и прежде всего выругать директоров, как они этого заслужили, а потом предложил потребовать обратно заявки из Патент-Амта и их переписать, вставив мое имя, как изобретателя. Наконец, во избежании дальнейших недоразумений в будущем, я предложил им проект дополнения к заключенному мною ранее договору, в котором охранялись все мои права.
В результате этих разговоров, патент был сейчас же затребован и переделан в духе моего желания, а дополнение к договору было принято для просмотра, и мне было обещано, что по приезде Каро из отпуска, оно будет обсуждено в моем присутствии и окончательно тогда утверждено. И действительно, по приезде Каро мы обсудили все мои предложения и пришли к соглашению, мало что изменив в моем проекте. Между прочим, в этом дополнении к договору я поместил параграф, что баварцы согласны взять на работу моего сына, Владимира, когда он приедет заграницу, как это мне обещал при заключении второго контракта Н. Каро. Этот параграф вызвал возражения со стороны Франка, но я настаивал на своем, указывая Каро, что некрасиво не выполнять своих обещаний; этот пункт тоже был включен в дополнение к контракту. Я должен сказать, что мой контракт с баварцами вместе с дополнением к нему были составлены так хорошо, что после этого инцидента, во время моей работы в Компании не было никаких недоразумений, касающихся моих служебных отношений. У нас происходили споры, но по другим вопросам, о которых я расскажу дальше.