Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2
Шрифт:
Работа с Фрейтагом и с лаборантами в Берлине подвигалась вперед с большим успехом, мы все полнее овладевали процессом и подготовляли его для производства в полузавод-ском масштабе. Попутно здесь делались очень интересные открытия, которые имели большое значение и с теоретической точки зрения. Мы заметили, что если окисление фосфора вести по возможности быстро, то всегда, по окончании реакции, водород содержит очень небольшое количество фосфористого водорода, что нежелательно, если такой водород употреблять для других каталитических процессов. Я предложил ввести в горячую бомбу очень небольшое количество воздуха, чтобы окислить фосфористый водород; я полагал, что если и будет введен некоторый избыток кислорода, то при окислении он уничтожит только небольшое количество водорода, что не представит никаких затруднений. Мы сделали подобные опыты и оказалось, что кислород введенного воздуха уничтожает весь фосфористый водород, но он не окисляет при этих условиях водорода. Мы взяли на этот способ очищения водорода особый патент. В течении двух месяцев
Во время пребывания в Берлине я получил приглашение от профессора Страсбургского Университета Hackspill сделать доклад перед Конгрессом Индустриальной Химии о моих работах по каталитической гидрогенизации под давлением. В письме указывалось, что конгресс очень заинтересован выслушать мои идеи относительно подобного каталитического процесса, где я являлся пионером. Заседания Конгресса должны были состояться в Страсбурге в 20-х числах июля. Я поблагодарил проф. Hackspill и ответил согласием.
Возвратись домой я получил еще новое приглашение от голландских химиков на заседание Международного Бюро по чистой и прикладной химии в качестве гостя. Дело в том, что последний Международный Конгресс по химии состоялся в Нью Норке в 1912 году; в виду войны 1914 года следующий Конгресс, назначенный в С.-Петербурге на 1915 год, был отменен, а после войны, такие Конгрессы не были собираемы. Вместо них европейские химики признали необходимым образовать Международное Бюро по чистой и прикладной химии, которое должно служить для организации в будущем Международных Конгрессов и время от времени собирать химиков со всех стран. Это Бюро местом для заседаний назначило Гаагу и разослало приглашения всем странам, которые находились в дипломатических сношениях с Голландией. Ввиду непризнания Голландией правительства СССР, и существоваших некоторых недоразумений с ассоциацией немецких ученых учреждений, организационный комитет не послал официальных приглашений правительствам СССР и Германии, а пригласил персонально некоторых химиков в качестве гостей. От Германии были приглашены Габер, Шток, Маркваль, Шленк; от СССР — А. Е. Чи-чибабин и я. Время заседания было назначено в половине июля 1928 года, и таким образом мне приходилось прямо из Гааги ехать в Страсбург на Конгресс по индустриальной химии. Я тотчас же испросил согласие правительства СССР относительно участия в указанных конгрессах и должен был выехать заграницу 10 или 11 июля. По случайности я и Чичибабин выехали из Москвы с одним и тем же поездом и также случайно из Берлина в Гаагу ехали в одном и том же купэ. Мы могли поэтому до сыта наговориться о разных предметах. Жена А. Е., Вера Владимировна, и его дочь, Н. А., должны были приехать в Гаагу через несколько дней.
Время, проведенное в Гааге, было очень интересным для всех собравшихся химиков; в заседаниях участвовали не только европейские, но и американские химики. Мне пришлось познакомиться со многими голландскими химиками, очень милыми людьми, от которых я выслушал очень много комплиментов о моих работах \под высокими давлениями и по катализу. На прощальном обеде конгресса делегаты Германии предложили мне сказать по немецки речь от лица СССР и Германии. Не любя подобных выступлений, я отказывался от этой чести, и предлагал, чтобы выступил проф. Габер. Но Габер уже выступал раз на одном общем собрании по организационным вопросам и с своей стороны настаивал на моем выступлении. Ничего не оставалось делать, как согласиться и приготовить соответствующую' речь, которую я согласовал с немецкими коллегами. Обед прошел очень оживленно, и мое выступление на немецком языке произвело благоприятное впечатление.
Проф. Шилов во время моего пребывания в Гааге предложил мне пометить казино на берегу моря и прослушать замечательный концерт, посвященный целиком нашему великому композитору Чайковскому; я получил громадное удовольствие. .
Из Гааги я прямо отправился в Страсбург на Конгресс Индустриальной Химии, куда также направились и другие
гости Международного Бюро, в том числе и американцы. В Гааге я познакомился с моим соотечественником проф. Глазуновым, который имел кафедру геологии в Пражском Поли техническом Институте. Сын известного богача и издателя, одно время бывшего петербургским городским головой (композитор Глазунов был его дядей), проф. Глазунов оказался очень милым и образованным человеком, и я был очень рад провести с ним несколько вечеров в Гааге и в Страсбурге. Он сделал в Страсбурге небольшой доклад относительно добывания золота из морской воды. В Страсбурге я встретил моего друга проф. С. Матиньона и других французских химиков. Заседание Конгресса происходило в великолепном здании Страсбургского Университета, построенном немцами. На первом заседании Конгресса проф. Urbaine сделал доклад, посвященный памяти известного химика Шюценбергера, который работал в Страсбурге, когда он принадлежал французам. Профессор Матиньон сделал интересный доклад относительно своей поездки в Германию, где он посетил заводы Лейна Верке, фирмы И. Г., где он, кроме синтеза аммиака, видел только что пущенную в ход установку добывания газолина из бурых углей, смешанных с различными жидкими смолами. Проф. Hugel сделал доклад о своих работах в Нефтяном Институте по гидрогенизации.
Мой доклад был назначен на заключительное заседание с’езда, на которое должен был приехать сам Пуанкарэ, как это значилось в программе. Но он вместо себя попросил приехать одного из членов своего кабинета. Мой доклад, сделанный на французском языке, содержал изложение развития моих основных идей по гидрогенизации под давлением, приведших к возможности получения жидкого топлива из различных углей и смол, как это запатентовано немецким инженером, Бергиусом, и детально разработано фирмой И. Г. Патенты Бергиуса (1911 года) всецело основаны на моих работах, сделанных еще в 1903-1904 года, и мой метод, разработанный для различных органических соединений, был целиком применен для гидрогенизации смол и углей. Ниже я дам исчерпывающее доказательство тому, что Бергиус использовал весь мой опытный материал для составления своих патентов.
/ После моего доклада говорил проф. Pineau о необходимости изучения нефти и ее производных, в особенности, принимая во внимание развитие автомобильной и авиационной промышленности. После его доклада один из членов Конгресса произнес речь, где охарактеризовал значение моих научных работ по гидрогенизации органических соединений под давлением и сообщил, что Общество Индустриальной Химии во Франции постановило наградить меня медалью имени Бертелло. Присутствующий министр поздравил меня с этой наградой и лично вручил мне медаль. Я был очень тронут этим вниманием и оценкой моих работ.
В этот день еще перед заседанием я был приглашен на обед к проф. Hackspill, где гостями были некоторые члены Конгресса. Кроме того, в этот день из Брюсселя специально приехала вдова покойного инженера Д. Я. Пенякова, о котором я ранее писал, как о человеке удивительно интересном и оказавшем громадную помощь моему сыну Николаю. Я был очень занят, так как на вечер был назначен парадный обед для членов Конгресса, на котором я должен был выступить с речью; тем не менее я мог провести с ней около двух часов и выслушать ее рассказ о последних днях ее незабвенного мужа. Между прочим я выхлопотал ей впоследствии разрешение приехать в СССР для свидания с родственниками ее покойного мужа.
Во время обеда генерал, начальник страсбургского гарнизона (фамилию забыл), обратился ко мне, чтобы выразить свое сочувствие русскому народу, который очень много помог Франции одержать победу над врагом. «Мы никогда не должны забывать той помощи, которую мы получили со стороны русских, когда сражались в начале войны на Марне».
Из Страсбурга я вернулся в Берлин и в течении 1У2 месяцев продолжал работу над окислением фосфора, чтобы закончить опыты, необходимые для выяснения некоторых вопросов для реализации этого процесса на практике.
Я все время находился в переписке с моим сыном Владимиром, который сообщал мне о результатах работ и спрашивал советы, как для своих работ, так и для работ других сотрудников в Лаборатории Высоких Давлений. Между прочим, я велел ему подать прошение о разрешении поехать в командировку за границу с научной целью на один год за мой счет. Каково же было мое удивление, когда я вскоре получил от него письмо воздушной почтой, что ГПУ отказало ему в его просьбе. Очень рассерженный, я отправился к торгпреду в Берлине, Беге, чтобы попросить его помощи в этом деле. Беге знал меня еще по Ленинграду, когда он был начальником петроградского ГПУ; он был в хороших отношениях с Мессингом, исполнявшим эту должность в то время, к которому относится этот рассказ. Я об’яснил ему всю безрассудность подобного отказа, — тем более, что казна не будет тратить денег на его командировку, а ученые люди так нужны СССР. Я сказал ему, что я хочу послать сына заграницу потому, что вижу в нем большие способности к химии и предвижу, что из него будет толк; если бы он был малоспособным, то, конечно, я бы его не посылал заграницу. Я прибавил, что у меня есть еще другой ученик, Г. Разуваев, очень талантливый химик, и я имею- в виду, после сына, также просить начальство командировать и его заграницу для дальнейшего усовершенствования в химии за мой счет. Беге очень внимательно выслушал мою просьбу и сказал, что он не видит причины для отказа моему сыну ехать учиться, тем более, что отец ручается за него, что он вернется обратно в СССР. Он обещал тотчас же написать Мессингу и пояснить ему, что мою просьбу уже потому надо исполнить, что я своими работами приношу много пользы и престижа советскому правительству. Я не ограничился посещением Беге, а решил пойти поговорить с полпредом Н. Н. Крестинским и попросить его замолвить слово о моем сыне. Мое посещение Крестинского вызывалось, главным образом, тем, что я хотел ему об’яснить роль в этом деле г. Мацюлевича, который был женат на сестре Крестинского, Варваре Николаевне, бывшей моей ассистенткой в Педагогическом Институте. Я был уверен, что это Мацюлевич постарался, чтобы ГПУ отказало моему сыну. Н. Н. Крестинский очень внимательно меня выслушал и ответил, что мирить меня с Мацюлевичем ему очень трудно, но он постарается со своей стороны помочь в этом деле и в самом непродолжительном времени напишет, куда надо. Пока шли все эти хлопоты в Берлине, я был все время в переписке с сыном при помощи воздушной почты и указывал, каки^е шаги надо предпринять в Ленинграде, чтобы получить разрешение. Я не могу сообщать здесь, подействовали ли просьбы Крестинского и Беге на ГПУ, но сравнительно через короткое время я получил письмо от сына, в котором он писал, что разрешение на выезд заграницу им получено, но выехать ему удастся только 1-го октября.