Жизнь Пи
Шрифт:
Глава 67
На нижней стороне плота образовалась целая колония морской живности, как и на сетке, правда, совсем крохотная. А началось все с мягких зеленых водорослей, облепивших спасательные жилеты. Чуть погодя к ним присоседились жестковатые водоросли потемнее. Они прекрасно ужились вместе и пошли в рост. Потом появились животные. Первыми, кого я заприметил, были малюсенькие полупрозрачные креветки длиной не больше полудюйма. Следом за ними объявились мелкие рыбки, как будто просвеченные рентгеновскими лучами, потому как сквозь прозрачную кожицу у них проглядывали все внутренности. Затем я заметил черных червей с белой продольной полоской, зеленых желеобразных голожаберных моллюсков с хиленькими конечностями, пестрых брюхастых рыбешек длиной около дюйма и, наконец, бурых крабов от полудюйма до трех четвертей дюйма в поперечнике. Я попробовал на зуб все, кроме червей, – даже водоросли. Но на вкус только крабы не были ни омерзительно горькими, ни солеными. Всякий раз, как только они появлялись, я отправлял их в рот одного за другим, как леденцы, пока не съедал всех до последнего. Потому как не мог удержаться. Тем более что нового крабового «урожая» ждать приходилось долго.
На корпусе шлюпки тоже завелась живность – в виде маленьких морских уточек. Я высасывал из них сок. Мясо же их годилось разве что на наживку.
Я привязался к этим морским «зайцам», хотя под их весом плот малость просел. Они развлекали меня так же как Ричард Паркер. Я часами лежал просто так на боку, отодвинув спасательный жилет на несколько дюймов в сторонку, как штору, чтобы было виднее. А видел я маленький тихий, мирный городок, перевернутый вверх дном, и его обитателей, сновавших туда-сюда легкой ангельской поступью. Это зрелище приятно успокаивало нервы.
Глава 68
Мне и спалось теперь лучше. Хотя я то и дело отдыхал, поспать спокойно больше часа, даже ночью, не получалось. Но не из-за беспрестанной качки или ветра: к этому привыкаешь так же как к скатавшемуся комьями матрасу. Страх и тревога – вот что будило меня неизменно. Как же мало я спал – просто поразительно!
В отличие от Ричарда Паркера. Вот кто был у нас главный соня. Вот кто всю дорогу только и знал, что валяться под брезентом. Правда, в спокойные дни, когда солнце не слишком припекало, или тихими ночами он нет-нет да и выбирался из логова. И принимал свою излюбленную позу, развалившись на кормовой банке так, что брюхо свисало через край, и вытянув передние и задние лапы на боковых банках по обоим бортам. Удивительно, как такой здоровенный тигр мог втиснуться в столь узкий закуток, – может, благодаря тому, что выгибал спину дугой? Когда он спал по-настоящему, то опускал голову на передние лапы, а когда бодрствовал и приоткрывал глаза, чтобы осмотреться, то голову поворачивал вбок и укладывал подбородок на планширь.
Была у него и другая любимая поза: он поворачивался ко мне спиной, прижимаясь задней частью туловища к днищу шлюпки, а передней – к банке; при этом склонял к корме голову, обхватив ее сбоку передними лапами, как будто мы с ним играли в прятки и водить выпало ему. Это была самая смирная его поза, и лишь по легкому подергиванию ушей можно было догадаться, что он не спит.
Глава 69
По ночам мне не раз чудилось, будто где-то вдалеке мерцает огонь. И каждый раз я пускал в воздух сигнальную ракету. Когда у меня вышли все ракеты, я пустил в ход фальшфейеры. Может, это были корабли и они меня не заметили? Или, может, это были блики восходящих и заходящих звезд, отражавшиеся на поверхности океана? Или пенные валы, поблескивавшие в лунном свете призрачной надеждой? И каждый раз все впустую – что бы там ни было. Ни ответа, ни привета. Только горькое чувство обманутой надежды, сверкнувшей и тут же угасшей. Так мало-помалу я перестал ждать, что меня спасет какой-нибудь корабль. Если горизонт от тебя в двух с половиной милях, когда ты смотришь вдаль с высоты пяти футов, то сколько же до него миль, когда я сижу, прислонившись спиной к мачте, и держу глаза от силы в трех футах над водой? Возможно ли, что корабль, плывущий через весь огромный Тихий океан, попадет в поле моего зрения – совсем крохотный кружочек? Да и не только это: заметит ли он меня, если даже попадет в этот самый кружочек, – вот что важно. Нет, нельзя полагаться на человечество, потому как пути его неисповедимы. Моя задача – добраться до земли, твердой, незыблемой, верной.
Я хорошо помню, как пахнет сгоревший фальшфейер. В точности как кмин [19] . Вредный запах. Стоило понюхать обгоревшую пластмассовую трубку, как мне тут же вспоминался Пондишери – и горькое разочарование от того, что ты зовешь на помощь, а тебя никто не слышит, покидало меня, словно по мановению чудесного жезла. Ощущение было довольно сильное – как мираж. Из простого запаха вдруг вырастал целый город. (Теперь, когда я нюхаю кмин, передо мной расстилается Тихий океан.)
[19]
Кмин (римский тмин, египетский тмин) – от тмина отличается более крупными и более светлыми семенами, аромат его более нежный. Применяется так же, как и тмин. Популярен в Индии и Шри Ланке. В остальных странах его чаще всего не отличают от тмина.
Ричард Паркер вздрагивал от каждой шипящей вспышки фальшфейера. Он смотрел, уставившись на огонь неподвижным взглядом, и зрачки его сужались до размеров булавочной головки. Мне же огонь казался слишком ярким – ослепительно белым, в розовато-красном ореоле. И я старался на него не смотреть. Поднимал фальшфейер как можно выше и медленно водил им из стороны в сторону. С минуту руку мне обдавало жаром, а рядом все озарялось таинственным свечением. Покуда снова не наступал мрак, я успевал разглядеть, что вода вокруг плота так и кишит рыбой.
Глава 70
Разделка черепахи – еще та работенка. Первой моей добычей стала маленькая бисса. Мне захотелось попробовать ее крови, «приятной на вкус, питательной и не соленой», как сказано в инструкции по спасению. Жажда меня просто замучила. Схватив черепаху одной рукой за панцирь, а другой – за задний плавник, я перевернул ее навзничь, прямо в воде, и попробовал втащить на плот. Черепаха не поддавалась. Нет, на плоту с ней не совладать. Оставалось одно из двух: либо ее отпустить, либо попытать счастья в шлюпке. Я глянул на небо. День был жаркий и безоблачный. В такие дни, когда жгло, как в печке, Ричард Паркер, казалось, смирялся с моим присутствием на носу шлюпки и до захода солнца сидел под брезентом не шелохнувшись.
Удерживая черепаху одной рукой за задний плавник, я стал тянуть другой рукой за линь, привязанный к шлюпке. Забраться в нее оказалось непросто. Когда же мне это удалось, я одним махом вытащил черепаху из воды и завалил спиной на брезент. Ричард Паркер, как я и ожидал, только рыкнул раз-другой. В эдакое пекло он и не думал выбираться наружу.
Я собрался с духом. Время, понятно, на вес золота. Я схватился за инструкцию, как за кулинарную книгу. В ней говорилось, что черепаху сперва следует перевернуть на спину. Готово. Потом ей надо «вонзить в шею» нож так, чтобы перерезать все артерии и вены. Я взглянул на черепаху. Какая там шея! Голова у нее спряталась в панцирь – единственное, что виднелось, так это глазки да клюв, весь в кожистых складках. Черепаха искоса поглядывала на меня снизу вверх. Я взял нож и пощекотал ей передний плавник – думал разозлить. Но она только убрала голову глубже. Я решил действовать смелее. И твердой рукой, словно проделывал это уже тысячу раз, ткнул ей ножом под панцирь, правее от головы, под углом. Просунул лезвие поглубже в кожные складки и повернул нож. Черепаха спрятала голову еще глубже, чтобы не достало лезвие, – и вдруг выбросила ее вперед, норовя тяпнуть меня своим клювом. Я отскочил. Тогда черепаха выпустила плавники и попыталась было ускользнуть. Она принялась раскачиваться на спине, бешено молотя по воздуху плавниками и мотая головой из стороны в сторону. Я вскинул топорик и рубанул ее по шее. Из глубокой раны брызнула алая кровь. Я схватил стакан и нацедил около трехсот миллилитров – столько, сколько вмещалось и в жестянку из-под воды. Я собрал бы больше, может целый литр, только уж больно острый был клюв у черепахи, а передние плавники – как лопаты, да еще с парой когтей на каждом. Кровь, которую мне удалось нацедить, ничем таким не пахла. Я глотнул. Вкус, если мне не изменяет память, был теплый и какой-то звериный. Хотя первого впечатления уже и не вспомню. Я выпил ее всю до последней капли.
Я думал, крепкий брюшной панцирь придется вскрывать топориком, но обошелся и зазубренной стороной лезвия ножа. Одной ногой я уперся в середину брюха, а другую отставил подальше от шевелящихся плавников. Верхний кожистый покров на панцире, возле головы, срезать было просто, но вокруг плавников он поддавался с трудом. Да и по краям, где спинной панцирь сходился с брюшным, резать было нелегко, тем более что черепаха постоянно трепыхалась. К тому времени, когда я вскрыл весь панцирь по окружности, с меня градом лил пот, да и сил почти не осталось. Я потянул за брюшной панцирь. Он оторвался с мягким чмокающим звуком, как присоска. Наружу выступили трепещущие черепашьи внутренности – мышцы, жир, кровь, кишки и кости. А черепаха все билась. Я разрубил ей шею до самого позвоночника. Без толку. Плавники у нее так и ходили ходуном. Взмахнув пару раз топориком, я отрубил ей голову совсем. Но она все так же трепыхала плавниками. Хуже того: отрубленная голова хватала клювом воздух, а глаза бешено моргали. Я столкнул ее в море. А пульсирующие останки бросил на территорию Ричарда Паркера. Он засопел и зафыркал, собираясь, как видно, подняться. Учуял, верно, черепашью кровь. Пришлось спешно перебираться на плот.
Я с досадой наблюдал, с каким шумом и восторгом он приветствовал мой дар. Чашка крови вряд ли стоила неимоверных усилий, что требовались на разделку черепахи.
Я серьезно задумался, как быть дальше с Ричардом Паркером. Хотя в жаркие безоблачные дни он вел себя смирно, – может, его просто разбирала лень, – это слабо утешало. Нельзя же бегать от него всегда. Доступ к ящику и верху брезента должен быть свободен в любое время дня и ночи, в любую погоду, и невзирая на его настроение. У меня должно быть на это полное право – и такое право нужно завоевать.