Жизнь Пушкина
Шрифт:
С Е. М. Хитрово Пушкин познакомился, вероятно, летом 1827 года. Воспоминания о ней князя П. А. Вяземского, графа В. А. Соллогуба[887], а главное, письма к ней Пушкина дают представление об этой не совсем обыкновенной женщине, сумевшей угадать в Пушкине гениального человека и полюбить его до совершенной готовности всем для него пожертвовать. Она знала и ценила Вяземского, Жуковского, Козлова, А. И. Тургенева, В. А. Соллогуба, Лермонтова[888]… Она читала все, что появлялось в Европе значительного, и Пушкин делился с нею своими мыслями о политике и новой литературе. Светская жизнь и ее страстное увлечение поэтом не помешали ей оставаться верующей по старинке, по-православному и, по-видимому, без того пиетизма и ханжества, которые были характерны для последних лет царствования Александра I. По ироническому выражению князя П. А. Вяземского, Е. М. Хитрово пылала к Пушкину «языческой любовью», а к митрополиту Филарету «любовью христианскою». Этот суровый церковник, человек незаурядный и остроумный, пародировал или, по словам того же Вяземского, «палинодировал»[889] стихотворение Пушкина «Дар напрасный, дар случайный…»[890]. Вероятно, эти стихи Е. М. Хитрово сама прочла митрополиту, сетуя, быть может, на уныние своего друга. Получив ответ Филарета, она поспешила пригласить к себе Пушкина, обещая прочесть ему пародийные строфы знаменитого иерарха. Пушкин не мог приехать в тот день и писал по-французски своей поклоннице: «Я не смогу предоставить себя сегодня в ваше распоряжение, хотя, не говоря уже о счастии быть у вас, одного любопытства было бы достаточно, чтобы привлечь меня к вам. Стихи христианина, русского архиерея, в ответ на скептические куплеты! Да ведь это в самом деле находка!..»
Стихи Филарета не претендовали, разумеется, на самостоятельное поэтическое значение, и смысл их был только в том, что меланхолическим сомнениям Пушкина в ценности бытия он противопоставил идею личной ответственности человека за нравственное содержание жизни. Пушкин ответил чудесными ямбами «В часы забав иль праздной скуки»[891]. Эти ямбы, конечно, выходят далеко за пределы полемики строгого монаха и вольнолюбивого поэта. Стихи «Дар напрасный, дар случайный…», так же как и его стансы «Брожу ли я вдоль улиц шумных…»[892], написаны, конечно, в часы душевной усталости и вовсе не характерны для трезвой и мудрой пушкинской музы. Вот почему поэт так охотно ответил Филарету, ничем не жертвуя из своих взглядов, сложившихся у него к тридцатым годам.
IV
Уже в Михайловском, мечтая о возвращении в столицу, Пушкин был озабочен тем, чтобы иметь журнал, где можно было бы не только печатать свои произведения, но и теоретически защищать избранную им литературную позицию. Поэтому, познакомившись в 1826 году с Д. В. Веневитиновым и его друзьями, он очень горячо стал поддерживать их издательские планы. М. П. Погодин казался ему сначала подходящим для журнала редактором. Поэт обещал свое сотрудничество. Основание «Московского вестника»[893] отпраздновали торжественным обедом, на котором были Пушкин, Мицкевич, Баратынский, братья Beневитиновы[894], Хомяковы, Киреевские, Шевырев, Рожалин, Соболевский и, разумеется, редактор Погодин. Пушкин приглашал к сотрудничеству Языкова и других поэтов. Дело как будто наладилось. Пушкин считал себя романтиком, и беседы с Д. В. Веневитиновым внушали ему надежду, что московские «шеллингианцы» сумеют обосновать новые близкие ему эстетические идеи. Но 15 марта 1827 года Д. В. Веневитинов умер. Юный поэт был душою кружка. Без него «Московский вестник» перестал быть журналом боевым, и Пушкин видел, что М. П. Погодин как редактор слишком сух, негибок и скучен. Поэт охладел к «Московскому вестнику». А между тем он видел, что «Московский телеграф» Полевого и «Северная пчела» Булгарина и Греча[895] влияют на мнение и вкусы публики.
Полевой казался ему недостаточно образованным, самонадеянным и вульгарным; Булгарина он считал писателем ничтожным и не внушающим доверия. Правда, он еще не порывал с ним окончательно, а «Северная пчела» помещала хвалебные и почтительные отзывы о поэте, но в конце концов мир нарушился, и Пушкин нажил себе в лице Булгарина злейшего врага.
В конце 1829 года, когда Пушкин жил в Петербурге, в кружке его приятеля А. А. Дельвига явилась мысль издавать «Литературную газету»[896]. Пушкин с увлечением отнесся к этому проекту. Он мечтал, что «Литературной газете» удастся то, что не удалось «Московскому вестнику», что борьба с «торговой» журналистикой на этот раз будет успешной. Н. И. Греч и Ф. В. Булгарин кроме газеты «Северная пчела» издавали два журнала — «Сын отечества» и «Северный архив»[897]. У этих бойких бесцеремонных журналистов была газетная и журнальная монополия. «Северная пчела» была единственной газетой, которой разрешили печатать политические новости. Поневоле ее читали все. Ф. В. Булгарин, поляк по происхождению, служивший то в русской армии, то под знаменами Наполеона и опять изменивший своим шефам, чтобы искать земных благ в царской России, был типичным авантюристом и в литературе видел средство для житейских успехов. Человек не бездарный, много в жизни испытавший и умевший рассказывать занятно о своих приключениях, он до катастрофы на Сенатской площади находился в приятельских отношениях со многими литераторами и даже печатался в «Полярной звезде» Бестужева и Рылеева. С Рылеевым была у него размолвка, но даже и после нее Рылеев писал ему в дружеском тоне письмо, на что Булгарин ответил уверениями в нежных чувствах. А в это же время он поддерживал свои отношения с Бенкендорфом как добровольный литературный информатор. Эти отношения крепли и развивались. Бенкендорф в одном из писем Пушкину в ответ на прямое указание поэта, что он знает о связи Булгарина с Третьим отделением, бесстыдно лгал, уверяя, что он встречается с Булгариным два раза в год, и призывал его для того, чтобы сделать ему за что-то выговор. На самом деле «Северная пчела» была под прямым покровительством шефа жандармов. Бороться с агентом Третьего отделения, конечно, было нелегко в условиях тогдашней России. Но Пушкин и его друзья все-таки сделали эту попытку, 1 января 1830 года вышел первый номер «Литературной газеты». Газета должна была выходить раз в пять дней. В ней сотрудничали Пушкин, Дельвиг, Вяземский, Катенин, Сомов[898], Языков, Баратынский, Ф. Глинка, Розен[899], Хомяков[900], Шевырев и другие.
Орест Сомов, сотрудник Булгарина, перешел в стан Дельвига и работал в качестве выпускающего газету. Греч в своих «Записках»[901] рассказывает, что Булгарин, узнав об издании «Литературной газеты», встретил однажды Сомова на Невском проспекте, и между ними произошел такой диалог: «Правда ли, Сомыч, что ты пристал к Дельвигу?» — «Правда!» — «И будете меня ругать?» — «Держись!» «Это слово, — пишет Греч, — как искра, взорвало подкоп в сердце и в голове Фаддея. Воротившись домой, он сел за письменный стол и написал статью на объявление о «Литературной газете», стал бранить и унижать ее еще до выхода первого номера».
«Литературная газета» действительно, как предсказал Сомов, вела полемику очень азартно. Булгарин в борьбе с «Литературной газетой» нашел себе союзника в лице «купца» Н. Полевого, редактора «Московского телеграфа». Оба они старались изобразить редакцию ненавистной им «Литературной газеты» как сенакль аристократов, презирающих публику. Булгарин не брезговал ни демагогией, ни доносами. Бенкендорф, по внушению Булгарина, смотрел на элегического Дельвига как на дерзкого якобинца. Он несколько раз вызывал его для объяснений. Почему Дельвиг осмелился напечатать такую-то статью? — Как почему? Она была разрешена цензором. На основании законов… — Законы! Законы пишутся не для шефа жандармов! Барон Дельвиг не имеет права в объяснениях с генералом Бенкендорфом ссылаться на законы!..
При таких условиях мудрено было издавать газету, но ее все-таки издавали. Пушкин в том самом письме к Вяземскому, где он справлялся о «своей Гончаровой» и о «своей Ушаковой», пишет приятелю о журнальных врагах — Булгарине и Полевом, очевидно, озабоченный полемикой с ними. Личная вражда Булгарина к Пушкину началась с тех пор, как до него дошли слухи, что поэт подозревает его в плагиате из «Бориса Годунова». В историческом романе Булгарина[902] в самом деле некоторые сцены повторяют сцены пушкинской комедии, но не это, конечно, интересовало поэта: его интересовал вопрос, каким образом Булгарин успел ознакомиться с «Борисом Годуновым» до его напечатания. Пушкин догадался, что Булгарин в 1826 году получил для прочтения рукопись комедии от шефа жандармов. В этом теперь сомневаться не приходится. Булгарин написал Пушкину 18 февраля 1830 года обиженное письмо, в котором «честью уверял», что он не читал «Годунова». Но это была неправда.
Не получив от Пушкина ответа, Булгарин напечатал в «Северной пчеле» пасквиль на Пушкина[903]. Пушкин ответил эпиграммами «Не то беда, что ты поляк» и «Не то беда, Авдей Флюгарин…»[904]
Иного характера была полемика с Полевым. В двух статьях[905] по поводу первого тома «Истории русского народа»[906] Пушкин, возражая Полевому, защищает от его нападок Карамзина[907]. В этих не подписанных Пушкиным статьях поэт не успел противопоставить Полевому какой-нибудь определенной историко-философской идеи. Статьи написаны небрежно. В последней, между прочим, Пушкин задевает и М. П. Погодина, укоряя его за слишком грубую полемику с тем же Полевым и за непростительное забвение в ней «чувства приличия». Так Пушкин сжигал свои корабли. «Литературная газета» оказалась окруженной злейшими врагами. Она просуществовала один лишь год. В октябре Дельвиг неосторожно напечатал стихи Казимира Делавиня[908], в которых поэт сочувственно отзывался об участниках июльской революции[909]. В ноябре Бенкендорф вызвал к себе Дельвига и в присутствии жандармов кричал на него, обращаясь к нему на «ты». Шеф жандармов угрожал упрятать в Сибирь трех друзей — Дельвига, Вяземского и Пушкина. «За что?» — «А за то, что у Дельвига собираются молодые люди и рассуждают враждебно о правительстве». — «Откуда это известно генералу?» — «На Дельвига донес человек, хорошо ему знакомый…» — «Кто же этот доносчик?» — «Фаддей Венедиктович Булгарин»…
Допрос в Третьем отделении очень повлиял на Дельвига. Поэт заболел. Через несколько дней на квартиру к Дельвигу явился чиновник с поручением от имени Бенкендорфа передать барону его генеральские извинения: генерал погорячился. Это извинение не очень утешило поэта.
В январе 1831 года Дельвиг неожиданно умер. Пушкин в это время был в Москве. Получив известие о смерти друга 16 января, Пушкин писал Плетневу: «Грустно, тоска. Вот первая смерть, мною оплаканная. Карамзин под конец мне был чужд, я глубоко сожалел о нем как русский, но никто на свете не был мне ближе Дельвига…»
4 марта 1830 года Пушкин выехал из Петербурга в Москву, но по дороге заехал на три дня в Малинники. 14 марта поэт писал Вяземскому: «Третьего дня приехал в Москву и прямо из кибитки попал в концерт, где находилась вся Москва. Первые лица, попавшиеся мне навстречу, были Натали Гончарова и княгиня Вера[910], а вслед за ними братья Полевые…»
О братьях Полевых упомянул Пушкин не случайно. Встреча с ними была ему неприятна. Поэт был настроен к ним враждебно, и Погодин недаром в те же дни отметил в своем дневнике, что «Пушкин рассказывал о скверности Булгарина. Полевого хочет в грязь втоптать и пр.».