Жизнь Рамакришны
Шрифт:
Не подлежит сомнению, что обе великие идеи: о божественной Матери и о братстве верующих, независимо от их обрядовых жестов и способов выражения, – что эти идеи, как таковые, жили в мыслях Кешаба и были согреты его верой… Но совсем иное дело было встретить их живыми, ожившими в Рамакришне. «Бедняк» не заботился о теории: он был; он сам был общением между богом и верующими, он был Матерью и Возлюбленной; он видел ее; сквозь него могли ее видеть и другие: он осязал ее. Эта гениальная душа умела дать почувствовать нам, кто приближался к ней, горячее дыхание богини и материнское объятие ее прекрасных рук… Какое блаженство! И как должен был наслаждаться им Кешаб, который тоже был бхакт, верующий через любовь. [213]
213
Праматхлал Сен говорит, что он ежедневно общался с богом.
«Пусть молитва будет вашей главнейшей заботой. Молитесь усердно и беспрерывно
«Детская душа Рамакришны, простая, нежная и прелестная, украсила йогу Кешаба, его незапятнанную идею религии», [214] – пишет один из его биографов, Чи-ранджиб Шарма.
А вот слова одного из миссионеров церкви Кешаба, бабу Гириш Чандра Сена:
– От Рамакришны Кешаб заимствовал идею с детской простотой называть бога сладостным именем Мать… [215]
Я подчеркиваю только эти три слова, так как уже показал, что Кешаб до встречи с Рамакришной называл бога Матерью. Рамакришна принес ему другое: новый расцвет любви, непосредственную веру – душу ребенка. И результатом этого было отнюдь не зарождение мысли о Новом Избавлении, которую Кешаб начинает излагать как раз в тот год (1875), когда скрестились пути его и Рамакришны, [216] – а неудержимый взрыв веры и радости, заставивший его поведать миру свое открытие.
214
Жизнь и учение Парамахансы Рамакришны, статья Дхармататва.
215
Бабу Гириш Чандра Сен и Чиранджиб Шарма, на которых ссылаются для подкрепления своего тезиса рама-кришнаисты, конечно, преувеличивают влияние Рамакришны на Брахма Самадж Кешаба. Кто слишком горячо доказывает – внушает сомнение. Писать, как Чиранджиб Шарма, что поклонение богу как Матери заимствовано у Рамакришны, – значит не считаться с фактами. Достаточно сказать, что пример Рамакришны содействовал его укреплению в Брахма Самадже. Культ брахмы был немного сух. «Тень Рамакришны, – выражаясь образным языком бабу Гириш Ч. Сена, – смягчила его».
216
Однако Мазумдар в своей «Жизни Кешаба» допускает, что встреча с Рамакришной, не изменив теистского принципа Нового Избавления, побудила Кешаба изложить этот принцип в более доступной и приемлемой для всех форме:
«Рамакришна объединил все главные концепции индуистского политеизма в одну оригинальную систему эклектического спиритуализма. Этот спиритуализм навел Кешаба на мысль расширить духовную структуру своего собственного учения. И национальная концепция божественных атрибутов, прекрасная и истинная, явилась ему внезапно, как лучший и вернейший способ сделать свою веру доступной всему народу. Конечно, его основная идея универсального теизма остается неприкосновенной…» Но Мазумдар с сожалением замечает, что этот теизм с добавлением множества божественных атрибутов был впоследствии истолкован в духе идолопоклонства.
Рамакришна был для последователей Брахма Самаджа чудесным возбуждающим средством, тем огненным языком, который, по преданию, пляшет в Троицын день над головой апостолов, озаряет и жжет их. Он был для них искренним другом и свидетелем, судившим их. Он не жалея дарил им свою любовь и свою язвительную критику.
После первых посещений Брахма Самаджа его внимательный и насмешливый глаз уловил несколько условный характер благочестия этих превосходных людей. Он сам с большим юмором рассказывает: [217]
217
Ср. Dhan Gopal Mukerji, The face of silence, 1926. Шарадананда передает ту же притчу в своей главе о Брахма Самадже и Рамакришне.
– Учитель сказал им: «Войдем в общение с Ним». И я подумал: «Сейчас они погрузятся во внутренний мир и углубятся в него надолго». Но едва прошло несколько минут, как они снова открыли глаза. Я удивился. Как можно найти Его после столь краткого размышления? Когда все было окончено и мы остались одни, я сказал Кешабу: «Я смотрел на ваших братьев, когда они размышляли с закрытыми глазами. Знаете, что они мне напомнили? Иногда в Дакшинешваре я наблюдаю за компанией обезьян, неподвижно сидящих под деревом. Воплощенная невинность… Они размышляют о фруктах, кореньях и других вкусных вещах, которые собираются стащить через несколько минут… Общение с богом, в которое сегодня вступили ваши ученики, Кешаб, было немногим более серьезно…»
В одном из ритуальных гимнов Брахмо был следующий стих: «Думайте о нем и любите его во все мгновения дня».
Рамакришна остановил поющего и сказал:
– Измените этот стих и скажите: «Молитесь и любите его только два раза в день». Говорите то, что есть в действительности. Зачем рассказывать Предвечному всякие небылицы…
Брахма Самадж Кешаба пылал восторгом веры, но в этом восторге было что-то нарочито сдержанное, абстрактное, торжественное, что-то неуловимо англиканское. Чувствовалось, что они постоянно опасались обвинений в идолопоклонстве. [218] Рамакришна любил поддразнить их, играя именно на этой струне, но без особого жара. Однажды, когда Кешаб при
218
Вот образец молитвы брахмо, помещенной в «Евангелии Рамакришны»:
«ОМ! Ты наш отец. Даруй нам познание. Не губи нас.
ОМ! Брахман! Истина! Познание! Бесконечность! Он блаженство и бессмертие. Он Свет! Он Мир! Он Добро! Он Един!
Мы преклоняемся перед тобою, о Высшее Существо, о Великая Первопричина.
Мы преклоняемся перед тобою. О Свет Познания, о Столп всех миров…
От нереального приведи нас к реальному! Из мрака выведи нас к Свету! Проникни в нас! Достигни нашего „я“. Защити нас, о Могучий, от Неведения твоим сострадательным ликом!»
– Для чего вы занимаетесь этой статистикой? Разве сын говорит своему отцу: «О мой отец! вы имеете столько-то домов, столько-то садов, столько лошадей и т. д.». Вполне естественно, что отец предоставляет в распоряжение сына все свое добро. Если вы будете думать о нем и его дарах как о чем-то необычайном, вы никогда не будете близки с ним, вы не сможете приблизиться к нему… Не думайте о нем так, будто он где-то далеко от вас, а воспринимайте его как существо близкое к вам. Тогда он откроется вам. Разве вы не видите, что его атрибуты, которыми вы восторгаетесь, делают вас идолопоклонниками? [219]
219
Жизнь Рамакришны, с. 365, и Мукерджи, указ. соч.
Кешаб протестует, он задет за живое: он возмущенно кричит, что, напротив, он борется с идолопоклонством, что бог, чтимый им, есть бог без образа. Рамакришна отвечает спокойно:
– Бог существует и в образе, и без образа. Изображения и другие символы так же ценны, как ваши атрибуты. А эти атрибуты, не отличающиеся от идолопоклонства, те же образы, только жесткие и застывшие.
А в другой раз он говорит:
– Вы хотите быть узким и пристрастным… А я, я горю желанием любить господа всеми возможными способами. И однако жажда моей души никогда не бывает утолена. Я бы хотел ему поклоняться, поднося ему цветы и плоды, повторять его святое имя в одиночестве, думать о нем, петь ему гимны, плясать, радуясь моему господу. Те, кто думает, что бог не имеет образа, могут постигнуть его не хуже, чем те, которые представляют себе его имеющим образ. Единственное, что необходимо, – это вера в полное отрешение от себя. [220]
220
Жизнь Рамакришны, с. 405.
Здесь я передаю лишь обесцвеченные слова. Не в моей власти придать им жизненную реальность, излучение личности, голоса, глаз, пленительную улыбку (никто из видевших ее не мог устоять перед ней), живую правду, исходившую из этого существа, у которого слова были не как у нас, простых смертных, широкой и разукрашенной одеждой, больше скрывающей, чем выявляющей неуловимую внутреннюю жизнь. Он делал эту внутреннюю жизнь осязаемой. И бога, который для большинства людей (я говорю – религиозных людей) есть рамка мысли, за которой скрывается недоступное взгляду полотно, «невидимый шедевр», – этого бога можно было видеть, глядя на человека. Вы видели, как человек, разговаривая с вами, погружался в него, словно пловец, который нырнул и через минуту снова появился весь мокрый, пропитанный запахом водорослей и соленым вкусом океана. Кто мог укрыться от излучавшихся из него волн божественности? Научный ум Запада подверг бы их химическому анализу, но, каковы бы ни были эти элементы, их синтетическая реальность не подлежала сомнению. Наиболее недоверчивые люди могли коснуться пловца, вынырнувшего из бездны мечты, и уловить в его зрачках отблеск подводной флоры. Кешаб и некоторые его ученики, вероятно, были опьянены этим отблеском.
Необходимо прочесть некоторые необычайные диалоги этого Платона Индии, происходившие на лодке Кешаба, плывшей по Ганге. [221] Рассказчик, ставший «евангелистом» Рамакришны, сам удивляется возможности встречи между двумя столь различными умами. Что общего могло быть между человеком-богом и человеком общества, интеллигентом, англоманом Кешабом, разум которого восстает против богов… Все ученики Кешаба толпятся вокруг обоих мудрецов в каюте яхты, как мухи у отверстия иллюминатора. Но едва с губ Рамакришны начинает течь мед его речей, как «мухи» уже тонут в блаженстве.
221
В рассказе Махендранатх Гупты, автора «Евангелия Рамакришны», приводятся два из них, относящиеся к 27 октября 1882 года, а в рассказе другого свидетеля, На-рендранатха Гупты, упоминается третий, относящийся к 1884 году (см.: The Modern Review. Калькутта, май 1927).
«Уже больше сорока пяти лет прошло с тех пор, но все, что говорил Парамаханса, запечатлелось в моей памяти несмываемыми знаками. Мне не приходилось слышать никого, кто бы так говорил… Во время беседы он все ближе придвигался к Кешабу, так что к концу ее, сам того не замечая, он почти лежал на его коленях. А тот сохранял полную неподвижность, не делая попытки от него отодвинуться…»
Рамакришна с любовным вниманием вглядывается в лица окружающих и дает каждому из них характеристику. Все их черты, глаза прежде всего, но также лоб, нос, зубы, губы, уши говорят языком, к которому он имеет ключ. Он говорит с легким и приятным заиканием. Речь заходит о Ниракара Брахмане (боге без образа).