Жизнь - вечная. Рассказы о святых и верующих
Шрифт:
– Надо бы тебя переодеть.
Я позвонила духовнику, рассказала свою новую историю с бомжом.
– Только не ругайтесь, батюшка…
– Что с тобой поделаешь… – вздохнул он. – Через час мимо твоего дома пойду.
– Брюки, пожалуйста, какие-нибудь захватите, может, свитер и куртку найдете, вы одного роста.
Когда пришел священник, он, поглядев на пришельца, еще раз вздохнул, спросил, крещен ли он, благословил обоих, отдал вещи и ушел, пожелав помощи Божией.
Михаил переоделся, и я с удовольствием вынесла его бомжовое одеяние на помойку, даже черную вязаную
На следующее утро я застала его сидящим.
– Доброе утро, – сказал он, увидев меня. – Хлопоты со мной у вас.
– У тебя есть дом? – спросила я, кивнув в ответ на его приветствие.
– Вроде есть… А вроде и нет…
– Тебе надо возвращаться домой. Билет оплачу.
– Паспорта нет, украли…
– Не проблема, я знаю, как можно уехать. Куда тебе ехать?
– Валуйки… а можно покушать?
– Проголодался… – с удовлетворением ответила я. – Валуйки это что?
– Город.
Разогрев еду, пригласила за стол, отгородив для него небольшое пространство. Но он ни за что не соглашался, так и поел на полу… Сразу же снова начались боли в животе, он лег и затих.
– Ты знаешь что… не помирай в доме у меня… – предупредила я.
– Теперь не помру, – еле выговорил он. – Полежу…
Я полезла в аптечку и заставила его проглотить по одной таблетке от всех имевшихся в наличии «желудочных лекарств».
Перед тем как пойти на свой диван, спросила его:
– Ты в Бога-то веруешь?
– Не знаю, – ответил он, но потом прибавил. – Но Он есть…
– Сто пятьдесят процентов! – подтвердила я. – Не дал тебе умереть…
– Умирал, да… – согласился он.
Обзвонив знакомых, я нашла пришельцу теплую одежду и ботинки. Всё это надо было подхватить у метро и – можно будет отправлять его домой, слава Богу. У меня не было желания входить ни в какие его личные обстоятельства. Но почему-то подумалось, что все не так просто, придется еще с ним помучиться…
К вечеру вышла я на кухню – пообедать. В коридоре бомжа не было. Во всей квартире его не было. Прикрытая входная дверь свидетельствовала о бегстве. Куда его, идиота, понесло на мороз без куртки. Что происходит? Никакой святочный обед, конечно, в горло не лез.
Я сидела за кухонным столом и пыталась понять, где произошел прокол. Лучше бы узнала про его жизнь, тогда можно было бы понять, что у него в мозгу сдвинулось, а теперь переживай, куда его понесло… помрет ведь. Нет, все-таки если ты начинаешь кому-то помогать по-христиански, должен помогать как родному, уличила я себя. «…Истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне», Христу. А разве ты будешь Ему спустя руки помогать? Как я помогала бомжу: скорее бы отделаться, вот так помогала. Жестко учишь, Господи, урок поняла…
Минут через пятнадцать ручка входной двери заходила ходуном. Ну, все! Пришла вся гоп-компания… Но дерганье быстро прекратилось. Я подошла к двери, посмотрела в глазок и увидела своего бомжа.
– Кто?
– Это я, Наталья…
Открыв дверь, спросила:
– Ну и как это понимать?
– В туалет бегал и покурить…
– В какой туалет: он же у тебя перед носом был! – возмутилась я.
– Да неудобно в такой чистый… – искренне ответил он. – Я и ночью выбегал два раза. Уж как привык…
– Кошмар! – вскрикнула я. – И дверь открытую оставлял?
Продрогший в тонком свитерочке, он помялся на пороге и попросил:
– Вы, пожалуйста, не сердитесь…
– Ну заходи уже! Есть будешь?
– Попробую… – согласился он.
– Какие же вы, однако, бомжи, могучие. Ничего вас не берет! – упрекнула я.
– Не все… – тихо ответил он. – Гибнут…
– Садись за стол, только руки помой… – приказала я.
– Нет, нельзя… – болезненно сморщился он. – Вам будет неприятно. Надо привыкнуть…
Скорее всего, привыкнуть к обеденному столу надо было ему. Господи, страшно, до чего может помрачиться Твой образ – человек, венец Твоего творения… Ел он опять с пола: дала ему овсяной каши и сварила кисель. После еды его прошиб сильный пот, но сильных болей не последовало.
Михаил сидел, прислонившись спиной к входной двери, а я, стоя над ним, расспрашивала, что же с ним приключилось. Отвечал он, подыскивая слова, не очень охотно. История банальная: полгода назад приехал он из провинциального городка на какую-то московскую стройку. Получил первую зарплату, двадцать семь тысяч. Решил это дело отметить: купил пива, воблы, сел в парке на лавочку. Но, видимо, его «пасли»: вскоре подошли «двое крепких пацанов», сначала, мол, угости – пива у работяги несколько бутылок было, а потом ножиком по горлу резанули, схватили барсетку с деньгами и паспортом и – ищи ветра сказали. Михаил показал мне шрам под подбородком. В милицию обращался, там все записали, но таких, как он, много, «никому дела нет до приезжих». В рабочее общежитие без паспорта не пускали, ночевал, пока было тепло, где придется, а потом стал постепенно опускаться.
Лицо его за это время уже приобрело главные бомжовые черты: какое-то бессмысленное выражение, одутловатость, делающая всех их похожими друг на друга. Но иногда на бомжовом лице Михаила изображалась какая-то доверчивая человеческая улыбка. И не сделался он наглым и хамоватым… Трудно было определить его возраст. Ясно, что не юноша… В конце разговора я все-таки не удержалась от нотаций:
– Ты, друг, что-то в жизни не так делал, вот Бог тебя и остановил. Другие гибнут, а тебе дал шанс. Бог каждого ведет ко спасению, понимаешь?
– Может, пойму… В Афгане не так жестоко было… Полежу, опять плохо, – сказал он и затих.
Так закончился второй день Святок.
На следующее утро я увидела Михаила сидящим на краю табуретки у входа на кухню. Он пытался размотать грязные бинты на израненных пальцах. Зрелище не для слабонервных.
– Здравствуйте, с Рождеством вас! – привстал он с табуретки.
– Да сиди уже… – кивнула я.
– Не могу долго сидеть, у меня тут ранение было…
Я налила в таз воды, сыпанула марганцовки, размешала.