Жизнь во имя любви (С)
Шрифт:
– Умри, сатрап! – срывающимся голоском пропищала террористка и наставила на нас оружие.
Несмотря на то, что тонкие ручонки тряслись, в потемневших от волнения и страха глазах читалась уверенность. Такая выстрелит. Началось… Помянули лихо.
Глава 10
Замешкавшись, я не поняла, как очутилась за спиной Таира, уткнувшаяся носом в сукно мундира. Муж сориентировался мгновенно, прикрыв меня собой. Я попыталась было высунуться из-под его локтя, чтобы понять, что же происходит, но он
– Вы подданная гиримского ханства? – спросил Таир, отвлекая девушку от непоправимого действия.
– Что? Нет… – последовал нерешительный ответ.
– Тогда ваш поступок непонятен. Я не мог причинить зла ни лично вам и никому из ваших родных, – голос Таира спокоен, демонстрируя уверенность наместника. – За что же меня убивать?
– Феликс… Феликс Борисович сказывал, что все высокие чиновники тираны и сатрапы! – запальчиво выкрикнула девчонка.
– Это ваш духовный наставник? – осторожно продолжил допрос Таир.
– Кто? Феликс? Нет. Он… Не ваше дело, кто он такой! – взвизгнула девица и, готовая выстрелить, подняла, опустившиеся под тяжестью пистолета руки на уровень груди.
Но было уже поздно. Я опомнилась, сплела и накинула на несостоявшуюся убийцу обездвиживающее заклинание. Тут и охрана, выделенная дворцовой службой безопасности, подоспела. Устраивая лошадок, они задержались и, поняв, что едва не прозевали нападение, сильно нервничали. Один из вояк, едва ли не в два раза больше задержанной, замахнулся, целясь девушке в лицо кулаком:
– Ах ты, курва!
Но так и застыл в агрессивной позе, растерянно хлопая глазами.
– Ты чего это, любезный, кулаками размахался на обездвиженную девчонку? Где вы все были, когда она в нас из револьвера целилась? Пиво, небось, пили? А теперь рвение решил проявить. Так это моя добыча и не смей её трогать! – вышла я из-за спины мужа. Таир, понимая, что мне необходимо выпустить пар, не вмешивался.
Я же, обойдя охранника, подошла к несостоявшейся убийце.
– Что же ты наделала, дурёха! Хотела перед парнем себя показать, а не подумала, чем всё закончится. Представь, что покушение удалось и тебя бы за это повесили. Думаешь, всё так романтично? Поверь, твой возлюбленный не станет рыдать у твоих ног, потому как после повешения твои ноги будут мокрыми и вонючими от выделений внутренних. – Если поневоле слушавшая меня девица до этих слов очами на меня сверкала, то, поняв о чём речь веду, глаза от ужаса округлила. – Вижу, что представила. Теперь же и вовсе ждёт тебя каторга. Кандалы тяжёлые на ногах и мозоли кровавые на руках. Ради чего? Могла бы выйти замуж за нормального парня… Ты из каких будешь? На дворянку не похожа. Купеческая дочка, небось? Папенька, должно быть, души в тебе не чаял, иначе не было бы у тебя возможности слушать речи крамольные и по кустам с пистолями лазать.
Слёзы покатились из глаз моей пленницы, но мне не было её жалко. Из-за дури экзальтированной барышни мы едва не погибли. Не желаю я ей смерти, да и каторга, пожалуй, тоже слишком жестоким наказанием будет, а вот выпороть, чтобы сидеть долго не могла, в самый раз.
Так и сказала офицеру, командовавшему нашей охраной, на что тот только подкрученным усом дёрнул:
–
– Отпущу, конечно. И его, и девчонку. Только придержите их, чтобы не упали. После магических пут тело затекает быстро.
Мы смотрели вслед повозке, увозившей арестованную и не до конца отошедшего от заклинания охранника. Меня потряхивало – отходила от пережитого страха, – хотелось забиться под руку мужа с закрытыми глазами, но, соблюдая приличия, только плечом прижалась к его руке.
– Что делать будем, муж мой? – спросила я.
– По-хорошему, так домой бы нам, но…
– Не отпустят, – вздохнула я. – Сейчас начнётся кутерьма. Родной, у меня просьба есть: когда нас призовут во дворец, озвучь, что сделать следует. Не хочется мне всё время на святую Роксану ссылаться, нехорошо это.
– И что мне сказать? – с усмешкой спросил Таир.
– Взяв за основу нынешний случай, императору следует издать указ о запрещении всех нигилистских, социал-демократических и прочих организаций, ведущих пропагандистскую работу против неравенства. Желательно объявить об ужесточении наказания за распространение подрывной литературы и ведение политических кружков. И никаких ссылок за государственный счёт или показательных казней — только каторга в дальних краях, откуда только са… Хм… На собаках выехать можно.
Каждое слово я проговаривала чётко, даже не думая смягчать формулировку. Муж смотрел на меня всё с той же лёгкой усмешкой.
– Почему мне кажется, что эта твёрдость не напускная? – вдруг спросил он меня.
– Потому, что там – в прошлой жизни – я была именно такой. А попав сюда, решила измениться. Благо что попала в тело ребёнка. Знаешь, мне нетрудно было уступать, идти на компромиссы и не бросаться грудью на амбразуры… – увидев непонимание в глазах Таира, я поправилась: – закрывать телом бойницу, из которой ведут стрельбу.
– Что же случилось сегодня?
– Сегодня… Я так испугалась за тебя, даже не сразу смогла заклинание сотворить. Одновременно гордилась твоей смелостью и боялась, что эта дурёха выстрелит. А потом разозлилась. На её извращённое понимание любви, на возомнивших о себе молодых балбесов, думающих, что весь мир вращается вокруг них, на Андрюшу… Ох! – привычно обозвав Великого Князя, я едва язык себе не прикусила оттого, что нас могли услышать. – Разозлилась я на то, что из-за упущений одних страдают ни в чём не повинные люди. Ты мог пострадать, понимаешь?!
Таир взял мою руку и поднёс к своим губам. Единственное проявление чувств, позволенное на людях. Жар поцелуя я почувствовала даже сквозь плотное кружево перчатки.
– Понимаю, любовь моя. Очень даже хорошо понимаю. Потому, что испугался – и не боюсь в этом признаться – за тебя. И, кажется, впервые пожалел о том, что не владею даром. Будь у меня хотя бы крупица огня, я спалил бы дуру-девку к бешеному шайтану.
На пылкие слова я ответила рукопожатием.
– Хорошо, что не случилось такого. Не в нашем праве судить чужих подданных, со своими бы разобраться.