Жизнь вверх дном
Шрифт:
Можно было спорить на деньги – это Ленка. Она не могла пойти на концерт, потому что подвернула ногу на катке, так что каждый день изводила меня звонками. Страшно представить, как часто она звонит Юре.
– Все, готова? – Ни здрасьте вам, ни привет. В этом вся Ленка.
– Уже почти выхожу.
– Я так и не поняла. Вы теперь-то встречаетесь?
Я тяжело вздохнула. Мне удалось выучить слово «деликатность», как бы теперь объяснить его значение подруге?
– Я не знаю, Лен. Мы вроде просто общаемся.
– Да ладно, общаются они. А то я не вижу как он на тебя смотрит!
– А что, смотрит? – тут же заинтересовалась я.
– Да на тебя полгорода смотрит. Ты же у нас гламурненькая вся такая, мечта поэта. Только если на чем-то зациклилась, то все. Упрямая, как баран.– Ты зато очень ласковая, – оскорбилась я. – Мне кажется, что его эта ситуация вполне устраивает.
– А тебя? Ты сама-то хочешь с ним встречаться?
– Я? Да брось ты. Я и мальчик-пианист. Это же не круто!
– Идиотка. Я не спросила тебя, круто ли это, я спросила, хочешь ли ты с ним встречаться!
– Ты сводницей
– Лен, да не в этом же дело. Как тебе объяснить. Ты же знаешь, что я…
– Ой, не начинай только про своего Стаса, – сердито прервала меня подруга. – Пока он не был первым парнем на деревне, тебе до него и дела не было.
– Нет, было.
– Нет, не было. Ты как сорока, все бы тебе только блестело. Как начал твой Стас встречаться с Красавиной да первые места на спортивных олимпиадах брать, тут сразу типа пришла пора, она влюбилась. Бросай читать свои журналы, они начинают заменять тебе голову!
– А Сергей, между прочим, считает, что мода – такое же искусство, как и музыка. А ты просто ничего в этом не понимаешь.
– Ты сейчас защищаешь свои девичьи журналы или своего Стаса? Хоть на один день перестань быть гламурноголовой куклой, я тебя по-человечески прошу.
– Да? А если я тебя попрошу на один день побыть не готом, а нормальным человеком – ты сразу наденешь розовое платье?
– Нормальность – это не розовые платья, – буркнула Ленка.
– Да какая разница. Мы просто друзья. Мы даже не целовались ни разу! Подожди, мне Женька звонит.
Я нажала на кнопку. Ой, кажется это была, как ее, конференц-связь? Теперь к разговору еще и Женя присоединится. Какого черта я вообще ввязалась в эту историю с настройкой звонков от разных подруг одновременно? «Будет круто, будет круто, сможем разговаривать вчетвером и впятером, ты же не любишь сообщения в аське писать!» Вот и попала. Зачем же я просила ее позвонить? Ах да, мне нужен был совет насчет наряда для концерта. Теперь она все узнает про Сережу. Только не это!– Что обсуждаем? К чему такая срочность? Ты в курсе, что сегодня четверг и мне пора на работу? – Точка дает уроки английского какому-то малолетнему оболтусу. Тоже мне работа.
– Вот-вот. Жене пора на работу, мне на концерт, одной Ленке делать нечего, вот она и промывает мне мозги!
– По какому поводу ты промываешь ей мозги? – Точка переключилась на Ленку. Так, она не спросила, на какой концерт. Может, пронесет?
– По такому, что она, зациклившись на своем туповатом Стасе, совершенно не замечает прекрасного парня под своим носом!
– А обязательно нужно замечать парня? Девушка сама по себе не может представлять ценности и быть счастлива?
Ну все, понеслось. Феминистке Жене показалось, что кто-то превозносит мужской пол. Хорошо еще, что Варьки нет. Они с Женькой бы горло друг другу перегрызли на тему «самоценна ли женщина без мужчины». И при чем тут я вообще? Хотя, может, в самом деле рассказать Женьке? Она может дать хороший совет, в конце концов.
– Да я не о том. Ты просто не в курсе. У нас в группе есть замечательный парень, ему нравится Настька, а она крутит хвостом, блин!
– Да какой там нравится! Он меня не целует даже!
– А ты его? Если тебе хочется – почему бы не проявить инициативу? Мы не в каменном веке уже. Вообще, я бы, наоборот, сочла это положительным моментом. Сама подумай, было бы лучше, если бы он с первого свидания присасывался к тебе, как пиявка, даже не спрашивая, не против ли ты?
Вот на деньги готова спорить, Женька только что поправила очки.
– Блин, это уже идиотизм. Анастасия, вы не против, если я вас поцелую, мон шер? – Ленка хихикнула.
– При чем тут мохер? – Кажется, они потеряли нить беседы. – Если бы он меня поцеловал, были бы ясны его мотивы, вот и все.
Щеки у меня тут же покраснели. Вовсе не при мысли о мотивах.
– Ты не допускаешь, что ему твои мотивы тоже не ясны? – спросила Женька. – Может, он просто не хочет давить на тебя?
– Да мне-то какая разница. Давить не давить. Я пока в своем уме и первая к парню целоваться не полезу.
– Ну как хочешь, я опаздываю уже. Но если парень с уважением к тебе относится, я думаю, что это очень хорошо. А тебе все еще нужно, чтобы за волосы и в пещеру. Объект потребления. Ладно, завтра в школе поговорим.
– Да, Точка, ты уж ее там обработай, поставь ей голову на место!
– Все у меня на месте! Я пошла на концерт, и я буду там самой красивой, как бы вам ни хотелось испортить мне настроение! – С этими словами я положила трубку. Будут они еще жизни меня учить.
Где находится музыкальное училище, я знала. Только раньше мне не доводилось видеть его изнутри.
Если кратко, то на школу это не было похоже. Даже на ту единственную музыкальную школу, в которую меня пыталась устроить мама. Не то чтобы у меня не было слуха или там голоса, наследственность-то ого-го, просто я сбежала после первого урока, как его там – сольфеджио? Когда выяснилось, что в классе, кроме меня, будет сидеть еще десять таких же балбесов – этого мне и в обычной школе хватало. Короче, ни с музыкой, ни со школой у меня не сложилось. Кто знает, будь музыкальная школа такой, как эта, может, мне больше понравилось?Во-первых, зеркальные колонны. Их было две – от пола до потолка. Каждая толщиной с меня, когда я не на диете – а это действительно много. Прогуливаясь по холлу, в любой момент можно было увидеть себя в одном из зеркал! А если
Во-вторых, каменная, солидная такая лестница, которая не страшна никаким каблукам. Я однажды на деревянной чуть ногу не сломала, а вид несчастного каблука, который провалился в трещину между досками, навсегда останется одним из самых страшных моих воспоминаний.
В-третьих, мягкое, приглушенное освещение вместо этих жутких ламп дневного света, под которыми каждый прыщик видно, как в лупу.
Вполне подходящее место для милой, хорошо одетой блондинки.
Народу было немного. Я по примеру нескольких девушек в белых блузках и черных юбках сдала в гардероб свою симпатичную замшевую курточку. Сережа позвонил и извинился, что не сможет меня встретить: мол, ему нужно «разыграться». Надеюсь, он не про покер? Когда к папе кто-то приходит на пару розыгрышей, это заканчивается прокуренной гостиной в пять утра.Теперь нужно было найти концертный зал. Кто-то мудрый догадался наклеить на стены стрелочки с указаниями, и благодаря им я быстро нашла нужную мне комнату. Или правильнее – нужный мне зал?
Откровенно говоря, зал был не таким впечатляющим, как холл. Дело даже не в отсутствии зеркал, просто все эти деревянные панели вышли из моды еще в прошлом веке. А уж настенные светильники и люстра висели тут явно с позапрошлого!
Я заняла место поближе к сцене, для чего мне пришлось пробираться в центр, стараясь не порвать колготки о подозрительные красные сиденья. Надеюсь, меня будет хорошо видно, иначе оно не стоило таких жертв.
Зал постепенно наполнялся. Со стен на меня смотрели ужасные портреты, нарисованные, видимо, тем самым художником, что оформлял «Слона». Нет, лица на этих портретах можно было разглядеть, но нужно было действительно постараться. Чего стоил один дяденька в полыхающем пламени, машущий палкой. Согласно подписи это был Бетховен, и, видимо, это повод порадоваться, что сегодня я буду слушать Рахманинова. Его портрет был как-то помягче, в сиреневых и фисташковых тонах – очень актуальное сочетание в этом сезоне, кстати. Только вряд ли художник об этом задумывался.
Благодаря Сереже я уже знала, кто такой Рахманинов, кто такие прелюдии и кто такой Сергей Петрович Баскаков. Последний был Сережиным преподавателем, и сегодня проходил концерт его учеников. Сначала на сцену поднялся Сергей Петрович – он, нужно отметить, производил весьма приятное впечатление, несмотря на порывистые движения и некоторую нервозность. Было видно, что он очень гордится своими учениками. Сергей Петрович приветствовал зрителей, сказал пару слов про фортепианное отделение, видимо, большинство присутствующих разбирались во всем этом куда лучше меня, и наконец начались выступления.
Сережа выступал предпоследним. Откровенно говоря, всех остальных я просто пропустила, потому что сидела прямо за Сергеем Петровичем, а его пальцы постоянно плясали по ручке кресла, словно он играл на сцене вместе с учениками. Но когда на сцену вышел Сергей, мое внимание сразу переключилось. Выглядел он, нужно сказать, просто отлично. Ему удивительно шел черный костюм, разве только пиджак казался чуть великоватым, отчего Сережа выглядел еще длиннее и тоньше. Вид у него был совершенно не такой, как обычно. Как тогда, когда он провожал меня первый раз и его пальцы отстукивали какую-то мелодию. Но кажется, он все-таки заметил меня и кивнул. Или это Сергею Петровичу? Девушка-ведущая объявила: «Рахманинов. Прелюдия соль-диез минор, сочинение тридцать два» – и окинула Сережу каким-то слишком нежным, на мой вкус, взглядом. Сразу захотелось стукнуть ее чем-нибудь тяжелым. На ведущей – или как их тут правильно называют, что-то похожее на конфеты… конферансье – вот – была белая блузка и длинная черная юбка – на такой яркой девушке, как я, это сочетание, конечно, «играет», а на бесцветной выдре вроде этой смотрится совершенно невыразительно. Три балла, не больше. Нет, смотри какая цаца – остановилась у самого занавеса, в углу сцены, и глаз с Сережи не сводит!
Волевым усилием я все-таки отвела глаза от бесцветной шатенки. Сергей сел за рояль. На секунду закрыл глаза и положил руки на клавиши.
Все началось с тихого звона колокольчиков. Я и не знала, что рояль может звучать как совершенно другой инструмент. Колокольчики звенели протяжно и чуть печально. Потом появилась мелодия. Она плавно скользила по клавишам, словно повозка по зимнему снегу. Вот колокольчики отошли на второй план, позволяя рассказу литься прямо на слушателей. Мелодия жалела о чем-то, захваченная воспоминаниями, то приятными, то печальными. Она становилась все громче, набирая голос, и наконец взорвалась где-то на пике, скатилась вниз, перед глазами в последний момент промелькнуло что-то теплое и нежное, но и оно вскоре затерялось в тихом звоне колокольчиков и падающем снегу. Я могла поклясться, что в воздухе запахло зимней свежестью, кедром и елями. Средние ноты были цветочными, что-то очень нежное, может быть, ландыш или сирень, а в шлейфе снова кедр, немного мускуса и древесный мох. Музыка действительно была похожа на парфюмерию. Даже больше, чем я думала. Странно, но зал не взорвался аплодисментами. Да, слушатели, которых было очень немного, чуть похлопали в ладоши, но это было совершенно не солидно. Такая музыка заслуживала большего. И уж не знаю насчет Рахманинова, но Сережа точно заслуживал парочки букетов. Вся эта музыка, и этот зал, и даже этот огромный рояль – они ему были просто к лицу. Он будто стал заметнее, или это я его впервые заметила по-настоящему? Высокий, чуть нескладный, с неуверенной, немного отсутствующей улыбкой, словно ее обладатель витает в облаках, с волосами длиннее, чем положено, узким овалом лица и яркими, привлекающими внимание глазами – он стоял на сцене и казался очень красивым. И очень далеким.