Жизнь замечательных

Когда я открываю очередную книгу или собираюсь прочесть отдельное новое стихотворение Чевеги, я всегда предвкушаю счастье, и это предвкушение сбывается, причём всегда – неожиданным каким-то образом. Это род наркотического привыкания, и лично я подсел с первой дозы, думаю, как и многие. Я привык разнимать стихи на составляющие (каждый композитор – лингвист в каком-то смысле), и поэтика Михаила Чевеги, вроде бы легко поддаётся анализу – но суммарное действие образующих её элементов так сильно, что становится ясно: самый главный ингредиент никакому анализу не поддаётся. Попытка как-то его обозначить немедленно требует каких-то громких слов, которых я обычно стесняюсь, по крайней мере, до третьего тоста, но я попробую и на трезвую голову: любовь, радость, сочувствие жизни, снова любовь. Но штука в том, что любовь-то у всех, а такие стихи только у Чевеги – такой точности, такого гемоглобина зашкаливающего, такой мужской нежности я больше ни у каких других поэтов не встречал. Именно поэтому я очень часто в разговоре с приятным мне собеседником вдруг ору: «Чевега! вы не читали! сейчас!» – и тут же лезу в телефон, и декламирую. Книга «Жизнь замечательных», мне кажется, должна была бы всё время подрагивать и даже

лопаться, не удерживаемая оковами обложки, если бы живая сила стихотворений выражалась на бумаге как-то физически, непосредственно; это книга для долгого чтения – в том смысле, что с каждым стихотворением, по прочтении, лично мне нужно как-то пожить, не знаю, выйти в темень немотивированно и без шапки, выпить рюмку, взять семью на ручки. Чего и вам желаю, дорогие читатели.

Александр Маноцков, композитор

– как же все замотало! —вздыхает алла, —а хочется карнавала!чтобы я волновала!к себе влекла!чтобы бусины из стекла!а то совсем как свекластала я.точно старая.дорогие братья и сёстры!сделайте же мне дни пёстры!чтобы на юбке – астры!а в волосах – трава!как же хочется карнава —ла!алла. из кубани кубани чтобы работать на джиппотому что без джипа мужик вроде как и не живи принцесса иного пошибане сбросит с себя пошиваесли ты принц без джипано губами губами обратно шепчу кубаньгде позволили мне за край заглянуть за граньа там тишина клубамиовраги в опавшем дымеобмелевшей тамани. у одной – мейлафон-айфон, самохват-изумруд.у другой – макияж-невидимка и маникюр-кладенец.рядом срывают погоны, бегут, орут,что конец.вот уже шестой занимается и горит.но когда становятся ясно, что взяли седьмой редут —что-то важное начинает течь из сердец.и одна останавливается.говорит:– Все поляжем, но здесь они не пройдут!Заслоним-ка, бабоньки, царь-дворец! выходи за меня, – теребит бахрому фарит, —без тебя я словно карман оторван,точно кусок отбит.все слова о тебе: горло голо.– я люблю тебя, лола!– не скреби, – отвечает, – не сыпь напрасно пшено.не всё про меня расчёсано,не всё об мне решено.каблучки мои не подбиты,платье не перешито, —говорит.а сама глядит на рашита.говорила «люблю»,но сама не любила.врала.электронные письма рвала.смс не хранила.лишь меха, да каменья брала,в темны бары стремила.душу заледенила.голову обожгла. – вот и огни погасли, —выдыхает во тьму ринат, —и парад закончился(шоколад, лимонад).и а днедоступен.по-прежнему недоступен.может быть, даже и вовсе недостижим.– зря мы таскали вышку на арарат, —отвечает из тьмы комбат,ничего мы там не решим.– раньше была дискотека,а теперь ипотека, —улыбается жека:то еще техно.куркино-бирюлёво.вполне себе доставляет.помню, снимали однушку в районе ордынкиза двадцать пять тысяч —пешком ходил на работу.хрущёвка,а полчаса – и таганка:огни,каналы,вечные неформалына яузской,вечные проживалыу фабрика [1] .и река.река.сейчас тоже грех жаловаться,если только на пробки.ведь как ни крути, а двушка.евроремонт,две дочки,велосипеды,фирма своя,машина,жена-поручитель,всёвсёнормально. осенью, в октябре,когда пляжи пустеют, и считается: не сезон(почему-то мало кто знает,что это лучшее время, чтобы ехать на море), —аквапарк закрывают.ещё только два-три днябудут давать напор, чтобы проверитьна зиму агрегаты,что-то почистить, подправить…в это славное времягригорий и панавиди зовут на праздникпрощания с летом.и вот:мы идем через поле,жёлтое от жары.пахнет сухими цветами.вдали над моремзнойный слоёный воздух.ласточки, самолёты. на стоянке уже машины:белая – санина,абрикосовая – кристины.кабриолет бакурадзе,а вот и он сам:выгружает ящик сухого без этикеток(такое нигде не купишь).все седлают шезлонги:очки, бейсболки.сигарета между коричневых пальцевкажется белоснежной.горки работают:циклон, гидромёт, волна, —никто не толкается,не лезет без очереди —катайся сколько захочешь,но никто не спешит.начинает смеркаться. гриша читает по громкойкакой-то рэпак.чей-то смех.кто-то уже целуется в детском бассейне,куда ветер успел нанестилистья каштанагоры вдали краснеют.продолжает смеркаться.бакурадзе на баределает двадцать четыре коктейля Б-52,поджигает и запускает в воду.как стеклянные головы,объятые пламенем,они плывут в темноте.огоньпереливает из синего в жёлтый.из жёлтого в синий.но никто не торопится. на мосту через Яузу залюбовался закатом и вмял бампер «королле».из «короллы» вышли две шамаханские, закололиглазами.раззвонили.сказали —пребываем в большой печали.на Ярославке. в начале.подошел постовой, козырнул, улыбнулся в густые усы.произнёс:– Дорогие товарищи женщины, ну не всё же призы, да тузы!вот что, Ольга, Мария и (взглянул на права) Андрей,верьте речи моей!Неспроста сегодня столкнулись здесь автомашины ваши.Вдруг случится – Андрей сделает предложение Маше,а, быть может, другое начертано вам судьбой,и остаток жизни Андрей проведет с тобой,Оля.Ведь на всё Божья Воля!завершался один из прозрачных осенних дней.закатскрашивал акведук.и стоял на мосту потерявший дар речи Андрей,выбирая из двух.